Не гореть!
Шрифт:
В ответ на эту пылкую тираду Надёжкина икнула — совсем как Машка еще вчера, когда она угрожала ей побоищем в лучших традициях корейских боевых искусств.
— Слушай, а ты разговаривать с людьми не пробовала? — осторожно уточнила Оля. — Ну, прежде чем решать радикально.
— С ними — нет. И не буду. Я устала от того, что они бесконечно тебя заклевывают. Ладно — я сбежала, пользуясь положением всеобщей любимой калеки. А ты куда убежишь на свою зарплату?
— Ну не в зарплате же дело. Это мамин дом. Хочет продавать — пусть продает. Ее право.
— По всем законам
— Мы помирились.
Эти слова вырвались сами. И были неожиданными для Оли никак не меньше, чем для ее сестры. Впервые самой себе она позволила думать о случившемся в последнее время в подобном ключе и будто освободилась в тот же миг. От собственного терзающего душу отрочества, продолжающего держать в цепких лапах вечного унижения. Тоже высокопарно. И глупо. Так глупо, что лучше забыть.
— Мы помирились, — повторила Оля и мягко улыбнулась. — Если конечно, можно сказать, что мы были в ссоре.
Теперь молчала Диана. И на ее лице улыбки не было. Только чужие, хозяйские часы над дверным проемом отсчитывали время, нарушая тишину.
— Мы правда помирились, все хорошо, — выдохнула Олька, уронила голову сестре на плечо. И прижалась к ней, крепко-крепко. Как даже в детстве не делала. Они не дружили тогда — Оля взрослой Диане не была интересна. Эта нежность родилась меж ними, когда Ди была больна и в болезни своей беспомощна. Но даже и тогда старшая младшую близко не подпускала. Их настоящее общение началось в скайпе, когда Диана уже уехала. Будто бы между приятельницами, которые только начали друг друга узнавать. Сейчас Оля отбросила прочь воспоминания. Не хотела думать, не хотела снова накручивать прежний клубок. Потому что неминуемо возвращалась к словам о лжи. Кто кому лгал. Дэну она верила. Ди — тоже не могла не верить. Значит, она — лгала себе.
— Тогда ты великодушнее меня, — усмехнулась Диана. — Я не смогу. Не сейчас.
— Они тебя любят.
— Они себя любят. Я — вечное дополнение к образу. Гениальная актриса, ее гениальный муж и их гениальный ребенок. Идеальная модель мира.
— Эй! Да ты же правда гениальный ребенок!
— Ни черта я не гениальный. Обычный. Который хотел быть как другие, а вместо этого… я, Лёка, всю жизнь соответствовала. Всегда. И боялась не оправдать. Ровно до тех пор, пока не стала настоящим разочарованием.
— Ну это ты хватила лишку, — возмутилась Оля. — Не было такого, никто не разочаровывался!
— Только я одним прекрасным утром — сама в себе, — Диана усмехнулась и мотнула головой. — Ладно, не обращай внимания! Если ты хочешь дом — я тебе добуду твой дом.
— Да не хочу я никакого дома! — миролюбиво рыкнула Олька. И снова сделала открытие — она действительно не хочет никакого дома. То, чего она хочет, оно не заключено в конкретном месте. В нем нет привязки к географии. То, чего она хочет — оно в ней и ее. Как Денис — ее человек. Только ее.
Дом-черепаховый-гребень рассыпался навсегда. Он наконец-то отпустил ее на свободу.
— Даже если я скажу, что мать хотела назвать тебя Хельгой, но Леонила взбеленилась? — рассмеялась Диана.
— Серьезно? — опешила Оля и только после этого почувствовала, как крепко, неразрывным объятием обхватила ее сестра. Так они и застыли на кухонном диванчике, смеясь и плача друг другу на два голоса. И время шло уже совсем другим ходом.
В этот день было столько всего. Столько разного.
Они ездили в магазин и покупали продукты. Диана, вечный двигатель прогресса, готовила феерический ужин. А потом они решали, как разместиться, и кто где будет спать в этом «храме хаоса и тесноты», как окрестила Диана Олино новое жилище, по которому по-прежнему валялись неразложенные баулы.
И уже засыпая, Оля в очередной раз подумала, как представит Дэна семье. Когда-то же все равно придется. Что скажет Ди. Что скажет Ди, и кто лжет, кроме ее собственных глаз. И не плевать ли, кто и что скажет. Будет как будет. Раз в жизни — единственный раз — она хочет выбрать себя.
А потому — дождаться. Обязательно надо дождаться возвращения Дениса. И тогда станет легче, рубеж будет пройден.
Но как дождаться человека, возвращение которого может остаться незамеченным по целому ряду причин? К исходу своего третьего выходного, последнего перед караулом, Оля застыла с телефоном в руках на разостланном диване и внимательно разглядывала Денисову фотографию, сделанную прошлой осенью на речке, куда он ее, болезную, отвозил подышать воздухом.
В ее понимании сейчас все выходило скверно и совсем не так, как представлялось в день приезда Дианы. Тогда она была будто пьяная и совсем не отдавала себе отчета в том, как поступить дальше. Даже главные проблемы сознавались сквозь завесу отупения, которая мутным облаком окутывала все вокруг.
А проблемы были, и серьезные.
Во-первых, Дэн не в отпуск ушел. Он уволился. У него были на то свои причины, и почему-то Ольке казалось, что одна из них заключалась в ней самой. Наверное, это было самонадеянно, да и просто глупо, только по-другому думать не получалось. Но как, бога ради, выяснить, вернулся ли человек, если он теперь уже никогда не выйдет на работу?!
Во-вторых, она не знает его точного адреса. Только то, что это где-то на Теремках и приблизительно — улицу. Но не ходить же по всем подряд квартирам, прожигая звонки, с единственным вопросом: Денис Басаргин не здесь живет?
Знание адреса дало бы ей хоть какую-то возможность с ним пересечься. Например, можно было бы пару-тройку раз в неделю мотаться к нему домой и, в конце концов, обязательно попасть на его присутствие. Идиотизм, конечно, но что еще-то она способна сделать, если звонить ей он больше точно не станет? И даже наоборот — почти что пожелал счастья в будущем.
Можно, конечно, прижать к стенке кого-нибудь из ребят. Того же Каланчу как самого неустойчивого. Но пока эта мера представлялась ей совсем крайней. Да и как прижмешь этакого бугая?