Не грусти, Калифорния!
Шрифт:
— А тут еще эти две здоровые дылды вокруг тебя вьются! — чуть не выкрикнула. — Так что это неплохое решение, поверь мне…
— Верю, Ханна… Ты не только красива, но и умна. И можешь рассчитывать на мое полное покровительство. Только что старшим будем говорить? Женщин не обманешь, тем более мать, которая тебя вырастила и воспитала.
— Подумай сам, что скажешь своим, ты умный. А маме я смогу объяснить, все равно она почувствует… Бывает, я только зайду в дом, а она уже говорит, что со мной не так, или что я плохо сделала. Только по лицу такого не
— Хорошо. Давай еще посидим немного, чтобы остыть, жар на лице остудить, а потом спустимся к лагерю.
Парень понимал, что если пойти сразу, то их выдаст эмоциональное состояние. Нужно хорошо остыть, успокоиться, настроить себя на серьезный лад, как будто просто погулять вышли.
Успокоиться полностью толком не получилось, хотя старались оба. Посидели минут десять, заглушив все чувства разговором на отвлеченную тему, потом осторожно спустились и вошли в лагерь, махнув дозору. Айвен дождался, когда Ханна скрылась из виду в своем фургоне, взял свободную подстилку, одеяло, и полез спать под фургон, где сегодня устроился младший наставник.
В фургон к названным сестричкам не полез. Чувствовал себя немного виноватым.
Прошло еще два дня в однообразном и монотонном движении по тропе. Вокруг не было ни души. Караван медленно двигался среди невысоких холмов, немного петляя вместе с тропой, которая была отчетливо видна. Здесь шли животные и не только, виднелись следы колес. Когда день пошел к завершению, и граница тени от фургонов справа достигла определенной длины, Дэвид и Сэтору стали искать подходящее место для стоянки. После обеда проходили меньше, чем с утра, и давали сигнал к остановке самое позднее в пять часов. Отдых и восстановление сил к следующему дню Сэтору считал не менее важным, чем сам путь.
Айвен медленно ехал в седле, прислушиваясь к звукам. Не было нужды держать поводья, его серая кобыла Хильда шла сама правильно. Началась пересеченная местность, холмы справа и слева увеличивались, появлялись обломки скал, выглядывавшие из поверхности земли на склонах, и юноша нагружал свое сознание прослушиванием окружающего пространства. Это требовало напряжения, да еще в эту ночь ему предстояло дежурство в дозоре.
«Может Ханна придет, чтобы его скрасить…», — промелькнула мысль. Два дня походящего случая увидеться с ней наедине не представилось.
«Неужели ты можешь что-то видеть ночью?» — вчера спросили его сыновья Майкла Брэди, подойдя к нему на марше. Парни что-то горячо обсуждали. Занятия по опытной физике с отцом Уильямом давали много пищи для пытливых умов.
«Почти как вы днем, парни. Как вы думаете, могу я без этого попадать по цели в темноте?» — выкатил он им очевидное доказательство. Недавно детвора просила Айвена продемонстрировать это умение, и тот, испросив согласие наставников, продемонстрировал это. Насколько сильно парни были удивлены, настолько быстро об этом забыли на следующий день.
Проблем с водой пока караван не ощущал. Небольшая река петляла в стороне и караван то приближался к ней, то отходил. Сейчас, увидев походящее место, старшие по предложению Дэвида повернули к нему головную упряжку, так как время привала подошло.
После ужина, когда солнце ушло за горизонт и быстро стемнело, святые отцы попросили Морриган подогреть чай и присели в стороне, чтобы серьезно поговорить с Айвеном.
— Нам надо поговорить, сын мой, — произнес пастор Салливан, и осторожно откусил кусочек от сухаря, который держал двумя пальцами.
Потом также осторожно отхлебнул горячий чай из своей кружки, не отрывая взгляд от Айвена в свете костра. Серьезность предстоящего разговора отчетливо была видна на его лице.
Свет от костра хорош в ограниченном пространстве, а дальше все погружалось в черноту.
— Да, надо поговорить, — повторил за ним падре, как эхо в горной долине. Оба священника были неразлучны в походе. И сейчас Уильям уселся рядом со своей кружкой.
— Ты наверняка хочешь облегчить свою душу исповедью, возможно покаяться. Ведь признание своих грехов перед Богом облегчает душу, и в покаянии мы умираем для греха и воскресаем для святости…, - негромко добавил отец Уильям.
«Вот он этот миг, настал…», — подумал Айвен. От разговора не отвертеться. От этой парочки ничего нельзя скрыть, хотя они вряд ли могли слышать и видеть разговор, который вела днем Клара Мюллер с дочерью в своем фургоне. Причем Ральфа, отца Ханны, отослала вперед, прогуляться. Сначала мать вела себя очень нервно, но после длительной беседы с дочерью стала спокойной и задумчивой. Примечательно, что голос мать не превысила не разу, чувствовалась хорошая родословная. Айвен тоже не слышал весь их разговор, но по обрывкам понял, о чем идет речь.
— Никогда не слышал про исповедь в присутствии двух священников, — Айвен решил немного поупрямиться для вида, сбить стариков с темы.
— Все когда-то случается в первый раз, сын мой. Мы тебе не чужие. Нам можно, — произнес за двоих отец Салливан, потом прибавил:
— Пойдем в наш фургон. Кстати, он и твой одновременно, хотя ты спишь в третьем… Дэвида нет, нам никто не помешает.
Тут из темноты появился Лис, подошел к юноше и положил свою рыжую морду на руку юноши и тяжело вздохнул. Пес почувствовал, что его хозяина сейчас будут ругать, и решил поддержать: «независимо от того, что ты там сделал, хозяин, я всегда с тобой».
Пару раз погладив его по голове, парень поднялся первым и направился к фургону. Святые отцы отставили свои кружки и направились следом.
Сели. Отец Салливан не стал разжигать масляную лампу, висевшую у потолка. Вместо этого зажег восковую свечу и установил ее в низкий подсвечник из меди.
— Ничто не может остаться незамеченным, особенно в таких маленьких общинах, какая у нас сейчас, сын мой. — такое вступление сделал пастор Салливан.
— Мы все понимаем, сын мой, — поддержал товарища отец Уильям, — в молодости теряют голову, но мы очень волнуемся за тебя. Скажу больше, мы возлагаем на тебя большие планы…