Не имея звезды
Шрифт:
Вскоре двери зала открылись, и дети ровным строем, будто на марше, вошли в древнюю обедню. И снова свист восхищения пронесся среди новичков. Удивительный заколдованный потолок, не просто отображающий, а будто являющийся этим самым небом, захватывал воображение. Под куполом плыли черные облака, светили ясные звезды, да изредка подмигивала выглядывающая луна. По воздуху плыли свечи, и все было пропитано ощущением настоящей сказки. Всего, кстати, в зале находилось четыре стола. Каждый со своим цветами и под своим флагом. А у северной стены стоял пятый, за которым сидели профессора. Их было все же не мало, но справиться с почти четырьмя сотнями учеников... Возможно, дисциплина, по большому счету, сдерживается именно страхом отработок и снятыми баллами. Хитро, ничего не скажешь.
Мимо прошелестела мантия, а на возвышение перед преподавательским столом вынесли стул, на котором лежала древняя остроконечная
— Сейчас я буду зачитывать ваши фамилии. Когда вы услышите свою, подойдите, сядьте на табурет и оденьте шляпу.
На словах — ничего сложного, но вот подвергать свой мозг зондированию Гебу как-то не очень хотелось.
— Эббот Ханна!
Вперед вышла немного нескладная девчонка с пухлыми личиком и дрожащими руками нацепила на себя головной убор.
— Хаффлпаф! — выкрикнул кусок материи.
Девочка радостно взвизгнула, положила шляпу на табурет и помчалась к столу, стоявшему под гербом с изображением барсука. Аплодировал весь зал, кроме Слизеринцев, но громче всех рукоплескали сами барсуки. Ну, и тут понеслась. Больше всего народу уходило либо ко львам, либо к барсукам. Что, согласитесь, комично, получается: любо храбрец, либо простофиля. Хотя в истории Хогвартса было сказано, что барсуки отличаются верностью семье и друзьям, но зачастую это воспринимается обществом как глупость и наивность. Вот отсюда и пошли кривотолки на тему тупых хаффлпафцев. Еще был любопытный факт: если кто-то садился к змеям, то хлопали лишь змеи, а зал презрительно кривился. Видимо, не любили здесь зеленые цвета в одежде. Самому же Гебу было глубоко наплевать, какую эмблему носить.
— Ланс Герберт!
Вздохнув и собрав нервы в кулак, Герберт вышел вперед, и по залу пронеслись волны чьих-то вздохов и ахов. Ну да, опять все по новой. Подставы от парней, хихиканье и перемигивания девчонок, тисканья старших девушек, видящих в нем разве что не плюшевую игрушку. Но и плюсы определенно будут. Можно даже сейчас проверить. Геб применил навык «умильная мордаха», направив всю его силу на заместительницу директора... Эффект был равен нулю. Та посмотрела на него строгим металлическим взглядом и указала на табурет. Стальная леди, видимо, тоже с яйцами. Возможно, не все так просто в Датском королевстве, и придется провести еще несколько дней у зеркала, работая над усилением «мордахи».
— Очень любопытно.
— Кто здесь?! — испугался мальчик.
— Не кричите, молодой человек, я же не глухая, — теперь Геб мог различить недовольный женский голос.
— Вы шляпа? — спросил наивный чукотский юноша.
— Как грубо — указывать кому-то другому на его недостатки. Да, я шляпа.
— Эмм, простите мадам, эээ, мэм, то есть мисс, арх — миссис.
В голове у мальчика зазвенел веселый смех.
— Успокойтесь, мальчик мой, я не собираюсь, как вы наивно полагаете, прожигать вам мозг.
— Тогда ладно.
— Ну, раз с этим мы разобрались, полагаю, стоит приступить к распределению. Ум, да, я вижу. Вижу острый ум, вижу отвагу, но больше всего я вижу любви и верности, вам ведь уже говорили об этом, да? Но мне жаль, мальчик мой: ты бы идеально подошел для Хаффлпафа, если бы не твое желание быть сильным. И, быть может, будь ты чистокровным волшебником, то смог бы воплотить его на барсучьем факультете.
— А как вы узнали, что я маглорожденный? — вдруг встрепенулся юноша. — Вы знали моих родителей?
— Нет, но я могу их видеть в тебе. Разве ты не знал? Наши близкие всегда рядом, они живут в сердце и памяти, помогая в нужный момент.
— А куда вы тогда смотрите — в сердце или в память?
И снова этот звонкий, будто девичий, смех.
— Да, вороний гоблин себе все локти изгрызет, когда узнает, насколько ты умен и что ты не попал на Рэйвенкло. Нет, мальчик мой, я тебе не скажу, куда я именно смотрю — не стану тебя лишать очередной загадки. Но я вижу, что ты хочешь узнать про родителей. Что ж, мы и так много времени заняли своим разговором, так что пусть подождут еще пару минут. Мама твоя была прекрасной женщиной. Прекрасной и внутри и снаружи, а это, поверь старой шляпе, редкое сочетание. Она было доброй, любящей и отзывчивой, но наивной и доверчивой. И уж, упаси боже, конечно, она не была шлюхой. Но, как ты, возможно, уже догадался, она была маглой.
— А отец?
Шляпа некоторое время молчала.
— Он не был волшебником. Впрочем, малыш, я бы рассказала тебе еще, но, чувствую, в зале напряжение, народ есть хочет, а мы тут с тобой языки
— Я справлюсь!
— Слизерин! — выкрикнула шляпа.
По залу пронеслись отчетливые разочарованные девичьи вздохи, которые были прорежены вздохами радостными и тоже девичьими. Герберт снял шляпу, смахнул с неё пыль — и почему этого никто раньше не сделал? — и положил на табурет. На мгновение он встретился взглядом с МакГонагалл, и в глазах профессора он увидел сильнейшее беспокойство, почти страх, впрочем, скорее всего, ему просто показалось. Повернувшись к змеиному факультету, собирая всю храбрость в кулак и увещевая себя, что он уже стреляный воробей и кучки изнеженных аристократов не испугается, Ланс прошел свою «Зеленую милю». Когда он сел на свободное место, то ему пришлось пожать несколько рук, ответить на пару улыбок, и лишь после этого парня оставили в покое. Как раз за ним к табурету шел тот самый белобрысый гомик. Шляпа еще не успела опуститься ему на голову, как уже истошно завопила Слизерин, будто боясь прикоснуться к его тыковке. Оно и понятно... Пока парнишка, сияя, словно начищенный унитаз, топал к столу, Геб рассматривал стол преподов. Каждый, как на подбор, был колоритнее другого. Здесь и мужик в тюрбане с нездоровым блеском в глазах, и сальноволосый ублюдок (ублюдков Ланс за одиннадцать лет жизни в Скэри-сквер научился отличать на раз-два), и добродушный карлик в пенсне, и полноватая миловидная старушка, и еще когорта разных кексов. Но на самой большой и украшенной табуретке сидел Дамблдор. Когда они встретились взглядами, директор вопросительно приподнял правую бровь, в ответ на это Ланс просто пожал плечами и получил одобрительный кивок. Немой диалог был закончен, консенсус достигнут, заседание объявляется закрытым, прошу на гульбище.
— Привет, меня зовут Драко Малфой, я сын Люциаса Малфоя. А как зовут твоих родителей?
Герберт чуть было воздухом не подавился. Возможно, просто возможно, даже дети магов имеют свои прибабахи. Вот этот белобрысый, распыляя свои слабозадые флюиды, либо решил подкатить, либо действительно считает, что важнее узнать, как зовут родителей.
— Меня, — Геб сделал ударение на этом слове, — зовут Герберт Ланс, а как родителей — понятия не имею.
И в ту же секунду, когда были произнесены эти роковые слова, весь стол Слизерина, как по команде, повернулся к Гебу. Возможно, они пытались загипнотизировать его или банально смутить, но мистера Ланса даже женская баня смутить не смогла, наоборот — было весело.
— То есть как — понятия не имеешь? — спросил какой-то рослый парень со значком старосты.
— Приколи — бывают в жизни огорчения. У меня вот такое вот. В жизни своих предков не видал.
— Так ты...
— Ага, приютский я.
Над Слизерином повисла тишина, которую нарушил белобрысый: он вдруг резко отодвинулся и сморщился, будто рядом с ним была кучка дерьма.
— Грязнокровка, — прошипел он.
Странно, Герберт думал, что это слово реально оскорбит его, ну, или как-то заденет, но... нет, ничего такого. А вместе с гомиком отодвигались и остальные; уже через пять минут вокруг парня была создана зона отчуждения, и его попросту перестали замечать, правда, изредка бросаемые взгляды в его сторону обещали веселенькую жизнь. Но особенно парнишке не понравилось, как на него посмотрел сальноволосый. С легким опасением, маленькой ноткой презрения и просто тонной превосходства. Кажется, Ланс нашел того самого препода, который есть у каждого, того препода, которого проще удавить, чем сдать ему зачет или, еще хуже, экзамен. Того препода, с которым на ножах с первой секунды знакомства. Но философия философией, а жрать охота. Именно поэтому, когда Дамблдор взмахнул руками и столы стали ломиться от яств, Герберт набросился на еду, как оголодавший лесной кот, коим он, собственно, и был. Вокруг доносились презрительные шепотки и фырканье. Ох уж эти аристократишки: едят с таким чванством, будто на приеме у Её Величества, вилочкой надрезают кусочек, который ноздрей втянуть можно. Неудивительно, что в районе Ланса еда заканчивалась с поразительной скоростью, и самым голодным приходилось просить передать с другого конца стола. Но в данный момент Герберта это мало волновало. Как говорят в приюте, наедаться надо разом, на неделю вперед, ибо хрен знает, когда тебе еще один паек выпадет. Вот и сейчас, уплетая одновременно куропатку, эскалоп и какую-то сардельку, Ланс запивал все это дело апельсиновым, томатным и яблочным соком. Поочередно, естественно. Впрочем, у него был достойный конкурент: какой-то рыжеволосый парнишка со стола грифов точил с такой скоростью, что с ним бы и Кэвин не поспорил, а тот знатный едок.