Не имея звезды
Шрифт:
— Отличный бросок племяш, — похвалил Давид ничуть не смутившись очередного взгляда жены.
— Демьен ты не должен так делать, — строго произнесла Анастасия.
— А у меня день рождения, — показал язык мальчик. — Мне сегодня можно.
— И ведь не поспоришь! — засмеялся композитор чем не позволил любимой возразить столь наглому заявлению. — И раз уж у тебя сегодня праздник, то не можем же мы обойтись без подарка.
Давид подмигнул, взмахнул рукой и жестом опытного фокусника достал из рукава... карту. Волшебную карту всего мира. Допотопная штука, надо заметить. Использовалась несколько веков назад любителями дальних путешествий — в основном мореходами. Стоило
— Вау, — выдохнул мальчишка бережно принимая дар.
Карта умела сама складываться конвертиком и могла уместится в обычном портмоне. Магия — чертовский полезная штука.
— Спасибо дядя, — мальчик пожал руку Давиду, что выглядело несколько комично, потому как ладошка Демьена полностью исчезла в лапище композитора. — Спасибо тетя, — и юбиляр чмокнул наклонившуюся к нему Анастасию.
— Везучий ты человек, чертенок, — засмеялись где-то рядом.
Демьен обернулся и тут же улыбнулся. К нему шли его сестры — шестнадцатилетняя Марго и восемнадцати летняя Жизель. Первая — настолько жгучая брюнетка, что от одного взгляда можно получить ожог сетчатки. Длинные волосы, смахивающие на отрезанный лоскут безлунной ночи, обрамляли красивое личико, будто вырезанное из слоновой кости каким-нибудь маэстро. Стройные ножки, в меру мускулистые бедра, пышные бедра. В общем и целом — такая одним взмахом огромных ресниц может разбить сердце даже статуе.
Вторая — пошла в бабушку по матери. Рыжие волосы, острые черты лица, что, впрочем, ничуть её не портило, а наоборот — придавало некоей особой страсти, недоступной прочим девушкам. Вечно строгая прическа и умные, зеленые глаза, сверкавшие из под очков завершали образ, создавая впечатление стервозной деловой леди. Фигурой Жизель пошла в мать и ничуть не уступала сестре ни в тонкости линии, ни в стойкости грудей, да и вообще выглядела шикарно.
И Демьен, целующий и обнимающий сестер, наверняка был самым счастливым человеком на земле, но не понимал этого в силу возраста. Когда вокруг него собрались четыре прекрасных женщины, он не видел в них нечто больше, кроме как самых дорогих ему людей. А кто-то, кто был постарше, истекал слюной, но оставим эту слюну в покое.
— Мы тебе тоже кое-что принесли, — спокойно произнесла Жизель. Такая вот у неё манера — говорить безжизненным, будто равнодушным тоном.
— Специально для тебя, чертенок! — Марго, полная противоположность сестре, сохраняла образ безбашенной пиратки, готовой взять на абордаж любое судно под любым конвоем. Её платье, в которым вырезов было больше, чем ткани, лишь подтверждало это утверждение.
Сестры, переглянувшись, протянула парню коробочку, в которой обнаружились простенькие, но все же красивые и явно дорогие часы. Демьен вновь изумлено выдохнул, благодарно чмокнул сестер, а потом мигом защелкнул браслет на левом запястье. Парнишка любил все неброское, он вообще терпеть не мог выделяться, но с такой внешностью и фамилией это несколько проблематично.
— Вижу волхвы уже отметились дарами, — хмыкнул Крам, закончивший раут приветствий. Его красная правая ладонь, которую Ловец прятал за спиной, говорила о том, что руки пожимать пришлось несчетное количество раз.
— Старина! — крикнул Давид. — Сколько лет, сколько зим. Что не звонишь, не пишешь, не шлешь сов, ну или кто у вас тут обитает.
— Отвали, — отмахнулся Крам. — Мы только вчера с тобой сидели вот у того камина.
— Так ведь это было вчера по твоему
— Ну так и перебирались бы сюда, — пожала плечиками Жизель. — Да, тетя?
— Извини, дорогая, — улыбнулась Анастасия, души не чаявшая в этой сердцеедке. — Такая жара не всем приятна. Порой хочется и зимы.
Давид мигом поежился и Демьен понял, что дядя вспоминает свою поездку на родину жены. По рассказам Миллера в Санкт-Петербурге медведи не водятся... как не водится там и солнце. А уж про влажность и говорить нечего. Композитор после месяца, проведенном на гранитных берегах Невы, чуть ли не полгода искал у себя на шее жабры.
— Давайте уже сядем, — вздохнул Виктор, устало потиравший виски.
Демьен понимал своего опекуна — такое столпотворение не может не утомлять. Нет, парень любил большие компании и, пусть он это не любил, но все же был сыном своего отца и порой мог дать такого джазу, что все ремни мира рыдали по его заднице. Но все же Дем не любил пристально внимания к своей персоне, не любил он и столпотворений, предпочитая уединение в парке или в своей комнате.
— Прекрасная мысль, дружище, — кивнул Давид.
Народ расселся по местам. Во главу стола, как это принято по такому случае, посадили Деми. Тот чувствовал себя несколько неловко, ловя пристальные взгляды гостей, многих из которых он видел лишь раз в год — на день рождения. Юный волшебник никогда не чувствовал себя настоящим центром празднества. Мальчику всегда казалось, что поздравляют вовсе не его, а тень Герберта — ведь Демьен был так похож на отца.
Это не только раздражало мальчика, но и откровенно говоря злило. Он был не только тенью отца, но и еще жил в этой самой тени. Кто бы не посмотрел на мальчика, кто бы с ним не заговорил, все они пытались найти какой-то знак, какой-то символ того, что Король Рока продолжает жить в своем сыне. Но этого не было. Нет, Герберт Артур Ланс умер, закончился, прекратился, сдох, окочурился, сыграл в ящик, примерил деревянный макинтош, надел белые тапочки, заказал оркестр себе в дом, и выполнил еще сто и одну метафору смерти. Он ушел окончательно и безвозвратно, оставив после себя сына, слишком похожего на отца, чтобы хоть кто-нибудь заметил что он — Демьен Фауст ланс не свой отец!
Но звучали тосты, сыпались поздравления и каждый начинался так:
— Герберт Ланс...
— Твой отец...
— Великий музыкант Геб...
— Герберт...
— Ланс.
Ланс! Ланс!! Ланс!!! ЛАНС! Отовсюду звучала эта ненавистная Демьену фамилия. Её повторяли словно молитву, заученный псалом, обязанный принести людям нечто, чего они ожидают. Гости опять дарили гитары, микрофоны, пластинки, нотные тетради, словно ожидая что Деми сядет и выдаст какой-нибудь риф, а парнишка даже не умел играть на гитаре. Черт возьми, у него не было ни слуха, ни голоса! По ушам Деми не просто медведь прошелся, там табун лошадей джигу плясал!
А пальцы... У отца были изящные, ловкий, быстрые. Пальцы Демьена больше походили на какие-то сардельки. Слишком громоздкие, слишком неповоротливые, чтобы играть на любом музыкальном инструменте.
Но все эти напыщенные индюки и индюшки ждали что парнишка вскочит с места, подлетит к микрофону и превратиться в Герберта, заявив, что все прошедшие десять лет были глупым трюком. Им не нужен был Демьен, они желали видеть лишь Герберта. Одни скучали по другу, другие по приятелю, третьи по знакомому, иные по кумиру, пятые по символу, шестые по приятному собеседнику; члену покерного клуба; балагуру; неунывающему оптимисту; да черт возьми, они скучали по Проныре! Нет, никому из них не был нужен Демьен.