Не искушай меня
Шрифт:
Задумчивая атмосфера местности и уединение утихомирили рассудок Марчмонта и принесли ему покой.
– Скончался две недели назад, – сказала Доротея.
– Он оставил своё состояние папе.
– Самое малое, что мы обязаны сделать – это носить по нему траур.
Они думали отправить свою младшую сестру в поместье кузена Горацио? Зою – на пустынный, продуваемый ветрами остров шотландских Внутренних Гебрид? Она бы решила, что попала в Сибирь. Для девушки, которая двенадцать лет провела в стране, где вечно светит солнце и даже ночью температура редко опускается ниже 60 градусов [2] ,
2
по Фаренгейту, +15 по Цельсию (прим. пер.)
Его взгляд устремился к Зое и её винно-красной шали на бледно-зелёном платье. Она была прямой противоположностью трауру, остро живая и безошибочно чувственная.
Не то чтобы её наряд выглядел соблазнительно. Дело было в том, как она носила его, и томный вид, с которым она держалась. Даже стоя неподвижно она излучала сексуальность.
– У меня немного одежды, и траурное платье, найденное моими сёстрами, оказалось мне мало, – пояснила Зоя, очевидно, приняв его продолжительный осмотр за осуждение. – Слишком трудно его переделать. Горничной пришлось взять кусок отсюда. – Она указала на низ платья, привлекать внимание к изящным щиколоткам. – Затем пришлось добавить сюда, чтобы закрыть мои груди. – Она приложила руку над лифом платья. – Сюда тоже пришлось вставить кусок. – Она скользнула руками вдоль бёдер.
– Зоя, – сказала Доротея предупреждающе.
– Что?
– Мы не трогаем себя подобным образом.
– Уж точно не перед теми, кто не являются нашими мужьями, – сказала Присцилла.
– Я забыла. – Она посмотрела на Марчмонта. – Мы не прикасаемся. Не говорим, что чувствуем в глубине сердца. Не возлежим на коврах. Держим ноги на полу, за исключением кровати или кушетки.
– Где Вы держали ноги?– спросил он.
Она указала на мебель.
– В Каире нет стульев. Когда я сажусь, то испытываю желание поджать под себя ноги.
– Здесь не Каир, – сказала Августа. – Тебе это лучше хорошо запомнить. Но ты вряд ли ты так сделаешь. – Она повернулась к Марчмонту, с трудом сохранявшему самообладание. – Марчмонт, Вас это может забавлять, но будет честным по отношению к Зое признать: потребуются годы, чтобы цивилизовать её.
Она в одно мгновение возбудила его, эта маленькая ведьма, и одновременно заставила смеяться. Зоя Октавия никогда не была полностью цивилизованной. Она никогда не была такой, как другие. И теперь в ещё большей степени.
Он позволил взгляду скользнуть от бёдер до корсажа, на который она обратила его внимание. До белого горла и ямочки на упрямом подбородке, и выше, навстречу её взгляду.
Это был взгляд взрослой женщины, а не девочки, которую он знал. Та Зоя исчезла навсегда, как пропал и мальчик, каким он был когда-то. Так и должно быть, сказал он себе. Такова жизнь, целиком нормальная и вовсе не таинственная. Герцог предпочитал, чтобы так и было.
– Если под «цивилизованностью» вы подразумеваете, что она должна превратиться в английскую леди, то это необязательно, – сказал он. – Графиня Ливен не англичанка, однако она одна из патронесс Олмака.
– Что такое Олмак? спросила Зоя. – Они продолжают визжать об этом, но я так и не могу решить, то ли это Сад Удовольствий, то ли место наказания.
– И то, и другое, – сказал он. – Это самый эксклюзивный клуб в Лондоне, в который невероятно трудно попасть и из которого удивительно легко быть изгнанным. Происхождение и воспитание несущественны. Необходимо прекрасно одеваться и танцевать. Или, провалившись в этом, нужно обладать остроумием или самонадеянностью, чтобы произвести впечатление на патронесс. Они ведут список тех, кто соответствует их стандартам. Три четверти знати вне списка. Если вас нет в списке, то вы не можете купить входной билет и попасть на ночную ассамблею по средам.
– Вы в списке? – спросила Зоя.
– Разумеется, – ответил он.
– На прорехи в морали у мужчин обычно смотрят сквозь пальцы, – проговорила Августа.
Марчмонт не стал обращать на неё внимания
– Вы тоже будете в списке, – сказал он Зое.
– Это, – сказала Гертруда, – требует чуда, а я не замечала, чтобы Вы были в хороших отношениях с Провидением.
– Я не верю в чудеса, – произнёс он. – В настоящий момент Олмак значения не имеет.
– Не имеет, – вскрикнула Августа.
Почему они не уходят? Почему Лексхэм не придушил их ещё при рождении?
–Я разобрался с толпой, – сказал Марчмонт. – Теперь на очереди газеты.
Он подошёл к двери, и трагический хор расступился.
Герцог вызвал лакея.
– Найди существо сомнительного вида по имени Джон Бирдсли, слоняющееся по площади, – сказал Марчмонт слуге. – Скажи ему, что я встречусь с ним в приёмной на первом этаже.
Как он и полагал, это всполошило хор.
– Бирдсли?
– Этого коротышку из «Дельфиан»?
– Что такое «Дельфиан»?– спросил мелодичный голос сзади.
– Газета, – ответила её сестра.
– Отвратительная, сплетническая газетёнка.
– Этот подлый коротышка пишет для них.
– Иногда ямбическим пентаметром. Он воображает себя писателем.
– Вы не можете принять его в доме, Марчмонт.
– Что скажет папа?
– Поскольку я не занимаюсь чтением мыслей, то не имею ни малейшего представления о том, что скажет ваш отец, – сказал Марчмонт. – Вероятно, он скажет: «У древних греков существовала отличная традиция оставлять младенцев женского пола на склоне гор. Интересно, почему отказались от этой практики?»
Заставив их онеметь от ярости, он повернулся к Зое.
– Мисс Лексхэм, будьте любезны пройти со мной вниз.
Перед выходом в коридор она разгладила юбки. У другой женщины этот жест показался бы нервным. У неё он выглядел вызывающим. Она делала это так же, как проводила руками по груди и вдоль бёдер.
Я знаю все возможные искусства доставления наслаждения мужчине, сказала Зоя.
Герцог не сомневался в том, что она знала их. Он сознавал, что жар пробегал по его коже и под ней, устремляясь в пах. Он почти чувствовал, как его мозг размягчается как воск – воск, с которым женщина может делать всё, что пожелает.