Не к ночи будь помянута
Шрифт:
Уменьшительно-ласкательные суффиксы в разговоре с мамой означали только одно – ей чего-то позарез надо, и я от этого точно не буду в восторге.
– Да, внимательно слушаю.
– Герунчик, нужна твоя помощь.
Кто бы сомневался.
– Опять уезжаешь.
– На этот раз всё так не просто. У меня аттестация на носу, а тут такая возможность! Узнала буквально только что. Такая конференция, ты себе не представляешь! Да, представь, оплачиваются билеты и гостиница. Я только что заказала билеты.
Ну конечно! А то я не знаю. Узнала ты, как минимум, месяц назад. Билеты, небось, пылью покрылись.
– Куда теперь?
– Владивосток. Хочу ещё слетать в Китай. Но это потом, ненадолго.
У-у, это было серьёзно.
– На сколько?
– Видишь ли… там ещё будет обучение, вроде курсов повышения. Всё уже оплачено. А потом… Герчик, я бы съездила ещё к тете Кате. Ну, раз уж такое дело, чтоб потом не выбираться.
Всё хуже и хуже.
– Она ведь не в Китае живёт.
– Нет, но раз уж…
Ладно, не хорошо заставлять родную мать выкручиваться. Тётя Катя, так тётя Катя.
– Сколько тебя не будет?
– Около месяца. Ну, может, недели три.
Это значит, месяц я буду тратить три часа в сутки на дорогу в университет и обратно, а если пойду на работу, то плюс ещё часа полтора!
– Мам, это всего лишь квартира. Вокруг таких тысячи. Вероятность того, что ограбят именно нас…
– Герчик, ничего мне не говори. Я очень, слышишь, очень тебя прошу. Всего три недели. Да, я знаю, тебе неудобно, но ведь у тебя машина.
– Да пробки дикие, мам! Ну, дай ключи соседке.
– Нет, нет, нет. Пустить чужого в дом! Знаешь, есть такие люди, которые только этого и ждут.
Я представил картинку. Наша соседка напротив, дряхлая полуглухая бабка Клава, только этого и ждёт, наблюдает в глазок с табуретки и ведёт дневник наших явок, а когда, наконец, никого не оказывается дома, набирает номер на своём допотопном телефоне с диском и говорит шепеляво: «Шеф, всё чисто. Можно брать».
Я знал, что спорить бесполезно. Если у человека фобия, надо либо его лечить, либо смириться и не пугать лишнего. У меня вот тоже… фобия, и что теперь?
– Герочка.
– Да ладно, мам. Езжай спокойно. С тебя как всегда еда.
– Я всё уже приготовила. Оставлю записку, где что лежит и когда что есть. Сначала съешь борщ, он вчерашний, котлеты, рыбку замариновала, в морозке пельмешки, грибочки, но с ними осторожнее, мало ли что.
Ага, только что она узнала.
– Герасим со мной. Если нагадит тебе в тапки, я не виноват.
– А нельзя ли куда-нибудь…
– Нет.
– Ну ладно. Ты мой сладенький сыночек. Да, я всё понимаю, если тебе захочется пригласить Анечку или… ещё кого, то конечно. В пределах разумного, конечно, никаких диких оргий.
– Ну вот, а так хотелось.
– Гер!
– Мам, никого я не приглашу, не волнуйся.
– Я понимаю, ты мужчина, и ты…
– Неа, я сладенький сыночек.
– Ты дурачок. Я тебя люблю. Ну, пока-пока.
– Пока, мам, удачно тебе выступить. Порви там всех.
В субботу я приехал в нашу квартиру, бросил в угол вещи, раскрыл переноску с Герасимом, вытащил ноутбук и пошёл знакомиться с содержимым холодильника. Содержимое впечатлило. При желании я мог бы неделю содержать небольшой приют для беспризорников.
Вот оно, счастье! Завтра не буду делать ни-че-го. И телефон отключу. Хотя… нет, не стоит, а то опять вляпаюсь.
– Герасим, ко мне! Ты что будешь? Так. Давай прикинем. Это тебе нельзя, в этом много жира, это солёное. Ладно, побалуйся, вот тебе ветчинка. Ой-ой-ой, можно подумать, его неделю не кормили, злые люди.
С двумя полными тарелками, ложкой, вилкой и куском хлеба в зубах я прошёл в гостиную, коленом включил свет, залез с ногами на диван и включил телевизор. Эх, мама не видит, вот бы шуму было!
Мобильник ожил и раздражающе пропел. Кто там у нас в столь поздний час? Аня. Не, с меня хватит. Некоторое время я тупо слушал сигнал, потом мне надоело, и я сунул телефон под диванную подушку, а другую пристроил вместо стола. Я наслаждался.
Вечер плавно переполз в ночь. Я пощёлкал каналы, нашёл пару приличных фильмов, но меня одолела лень, и я решил, что выспаться в кои то веки – дорогое и редкое удовольствие.
Впереди у меня было целое большое воскресенье.
3
Сначала я вижу сирень. Всё как в прошлый раз.
Густая кисть покачивается напротив моего лица. Она припухла от ночного дождя и пахнет свежо и сладостно. На листьях-сердечках застыли прохладные капли.
Направо – старый почерневший забор, налево – сырая дорожка, уходящая в парк.
Под ногами мелькает яркое. Тёмно-жёлтая бабочка, с чёрными прожилками на резных крыльях. Она садится на травинку, прогнув её, и я удивляюсь – разве бабочки имеют вес?
Я жадно втягиваю в себя свежий воздух, пропитанный сиренью и туманом. Поднимаю глаза к небу – того странного цвета, который можно назвать только ярко-серым. Как хорошо.
Сейчас. Сейчас я тебя увижу.
Я прикасаюсь к ветке рукой, отгибая её, и капельки воды, щекоча, затекают в рукав.
Ты здесь.
Он стоит возле глубокой лужицы, пристально вглядывается в мутную воду, потом достаёт из кармана шишку, бросает её и долго наблюдает, как расходятся круги. Потом достаёт вторую шишку. Потом ещё одну. Сколько же их у него?
Я терпеливо жду, не отводя глаз ни на секунду. От долгого сидения на корточках затекают ноги. Ветка сирени скрывает меня.