Не к ночи будь помянута
Шрифт:
– Может, в ванну сначала сходишь? Извини, конечно, но вид у тебя…
– Можно?
Если уж делать добро, то не наполовину. Я подумал, что от мамы не убудет, возьми я что-нибудь из её гардероба. Одену и накормлю, раз такое дело. Включил ванну наполняться и полез в шкаф. Так… один нюанс – в любую мамину одёжку можно зашить троих таких заморышей. Ну, хотя бы этот халат, вроде приличный, сойдёт. Наверное, надо ещё бельё, но тут уж – извините… Воскресенье восьмидесятого уровня, блин! Взрослый сын в отсутствии матери тырит у неё
Девица полезла в дверь ванной, я сунул ей одежду и полотенце.
Она же будет мыться моей мочалкой! Другой-то на виду нет. А, чёрт с ней, потом выброшу.
Я пошёл на кухню, прихватив чашку. Поставил суп в микроволновку.
Значит, что мы имеем. Она знает меня, отца и мать, причём знает давно. Она знает как минимум про две наших ценности. Выглядит как зомби. Говорит вообще невесть что. Либо это хитрый развод, либо понаехала совсем левая родня, которой я совсем не знаю. В любом случае, человек не будет специально биться головой об косяк. Если он нормальный.
Я вспомнил про пальто, поднял его, но вешать не стал, а бросил подальше с глаз долой, в угол. Фу! Даже руки завоняли. Чем же пахнет-то так? Не бомжатиной, нет. Такой застойный запах, как из старушечьего сундука.
Пока я мыл руки, тренькнула микроволновка. Что-то тихо в ванной, однако…
– Эй! Ты живая?
– Да!
Плюхалась она полчаса, не меньше. Оно и понятно, если бы от меня так несло, я бы, наверное, там полдня сидел. Вышла, утопая в розовом махровом халате и с полотенцем на голове.
– Пошли кормиться. Тебе со сметаной?
Я поставил тарелку и стал разогревать второе. Когда микроволновка выключилась, она от неожиданности уронила ложку, и уставилась на технику как на чёрта.
– Ну, чего нервничаем? Ешь, давай, супчик вкусный…
Да её не надо было уговаривать! Налетела она, будто неделю не ела. Да кто знает, может и не ела… Борщ просто всасывался. Раз – и тарелка стала пустой. Я молча поставил пюре с котлетой. Та же история. У неё что, булимия?
– Ну что, теперь чаёк?
– Спасибо. А борщ ещё можно?
– Мне, конечно не жалко, но плохо тебе не будет? Вообще-то люди должны жевать. После бани чай самое оно. Потом посидишь, подумаешь, еды полно…
Я сунул ей баранку и поставил чашку. Чай налил не горячий, а то обожжёт себе всё нутро с такими скоростями. Она отхлебнула и теперь уставилась на холодильник.
Недавно мама бесцеремонно свалила всю мою старую коллекцию магнитиков со страшилками в коробку и выставила на балкон. А ведь я копил их с седьмого класса! Под лозунгом «Кухня должна быть стильной!» она так же заменила наш старый круглый стол стеклянной раскорякой с сушёными перцами внутри, а вместо жёлтых шторок мне пришлось, провозившись полдня, повесить жалюзи. Холодильник без магнитов стал казаться неприлично голым. Мама не растерялась и повесила на него сборный магнитный календарь, по-моему, довольно
– В ноябре тебе будет двадцать два года. – сказала девочка. – Пятнадцатого.
Вопрос застрял поперёк горла, я им подавился, но промолчал. Куда она денется, в халате-то… Само прояснится. Девочка молчала и продолжала есть. Она употребила ещё одну котлету, четыре куска колбасы, три ломтика сыра и теперь доедала вторую баранку. Пауза, как говорится, становилась мучительной.
– Может, представишься, – я не выдержал первым.
– Ада. Слышал когда-нибудь? – сказала она с набитым ртом.
– Вроде, нет.
– Понятно.
– Мм… ты, наверное, издалека.
– Всё равно не поверишь.
– Ну, хоть попытаюсь.
– А! – она махнула рукой. – Давай потом. Я сама должна сначала разобраться.
– Родители в курсе? – вдруг вырвалось у меня.
– Что?
– Родители знают, что ты куда-то рванула?
– Послушай, Герман, не лезь куда не надо, а? Вот сейчас мне только до родителей… У тебя коньяка не найдётся?
Я чуть со стула не рухнул.
– Ты не приборзела ли? Кальян тебе не приготовить, ребёнок?
Она глянула на меня, фыркнула и усмехнулась.
– Я – ребёнок? Ну, да, тогда мне коньяк, конечно, нельзя. Не обращай внимания. Это я тебя проверяла. Ещё понять бы, чего теперь можно, а чего нельзя…
Опять как-то странно сказала. Как будто не свои слова.
– Ладно. Ты с вещами что собираешься делать? Они… как бы не очень свежие.
– Да. Вещи. Нет, других нет.
– Значит, слушай. План такой. Сейчас я тебе дам что-нибудь из одежды. Мы собираемся и идём в церковь. Тут недалеко, и без пальто дойдёшь.
Ада подавилась чаем.
– Зачем в церковь?
Она отставила чашку и уставилась на меня, как будто я предложил ей поселиться в Мавзолее слева от Ленина.
– Там таких как ты любят. Дадут одежду, будут кормить, пристроят куда-нибудь. Ну, петь там или убираться, или свечки делать. Я сам там не был, просто знаю. Говорят, батюшка добрый. У него приют свой. Учиться будешь. Ты учишься?
– Где?
– Ну как где? В школу ходишь?
Она снова нехорошо усмехнулась.
– Школу закончила с отличием.
– Да ладно!
– Вот тебе и ладно.
– Ну а документы твои где? Спросят ведь. Паспорт, полис.
– Да, тут я предвижу трудности. Они, знаешь ли, должны быть, но не подходящие.
– Фальшивые.
– Ох, мальчик, не говори мне сейчас ничего, пожалуйста. Всё это потом. Я очень устала, правда. Ты меня накормил, спасибо большое. Я… просто, последняя просьба. Мне бы поспать совсем немного, а потом я уйду в церковь, в зоопарк, куда захочешь.
Здорово! И тут я понял, что с самого утра ощущал дежа вю.