Не красавица
Шрифт:
Я опускаю взгляд себе на руки. Нет, все же я дурочка, которая в глубине души лелеяла мысль, что Дан мог приехать сюда ради меня. Видимо, сказки о Золушке передаются русским женщинам с молоком матери и вытравливаются исключительно мышьяком.
Решив перестать лихорадочно нащупывать возможность поддержать диалог, я роняю неопределенное «ясно» и перевожу взгляд на экран для демонстрации видимости работы. Злюсь на собственные наивность и глупость и хочу себя отрезвить. Так Дан поскорее уйдет и шлейф от выходной сказки исчезнет совсем. Пару часов я поварюсь в разочаровании, зато вновь продолжу
– Выглядишь по-другому.
Странные ноты в его голосе заставляют меня вскинуть глаза. Кажется, будто Громов находится в недоумении. «Конечно, он недоумевает, потому что в клубе видел другое лицо, сильно приукрашенное макияжем», – безжалостно подсказывает внутренний голос.
– На работу я не крашусь.
– Дело не в косметике, – усмехается он. – Но не буду тебя отвлекать, Татьяна Викторовна. Хорошего рабочего дня.
Его высокая фигура, облаченная в темно-голубой костюм, с каждой секундой отдаляется, рождая острую потребность что-то сказать… Ну хоть что-нибудь, чтобы сгладить это поганое послевкусие, которое я наверняка после себя оставила.
– И тебе тоже хорошего дня, Дан. Извини, если что-то… – Окончательно смутившись, я стискиваю мышку так, что она начинает трещать. – В общем, прощай.
На последней фразе Дан оборачивается. Улыбается, будто мои слова его позабавили.
– Прощаться пока рано. Родина все же подкинула мне пару идей, так что в ближайшие две недели будем до посинения согласовывать договор. Ваш генеральный за год едва ли стал менее упрямым, да и я далеко не подарок.
Подмигнув, он берется за ручку двери.
– Так что готовься, красавица.
7
– Привет. – Я по традиции обнимаю маму и протягиваю ей пакет с шоколадом: – Это ассорти: здесь молочный, темный, белый и трюфели. Ручная работа.
Не заглядывая внутрь, мама благодарит за гостинец и кивком указывает на кухню.
– Пойдем чай пить – я с травами заварила. Конфеты зря купила: все же зубы не молочные уже, правильно? Ты, кстати, на метро добралась? – доносится ее удаляющийся голос. – Такие пробки сегодня, это кошмар какой-то. Видимо из-за дождя.
Настроение, испорченное появлением Дана, а точнее, моим нелепым поведением, продолжает ползти вниз без видимой на то причины. Ведь не из-за конфет же? В смысле не из-за того, что я полчаса провела в бутике шоколада, обшаривая десятки полок в поисках самого вкусного, а мама в итоге сказала, что все было зря? Прекрасно ведь знаю, что ничего плохого в виду она не имеет, а просто по долгу профессии немного помешана на уходе за зубами. В любой другой день я бы, наверное, принесла к чаю что-то иное: например, ее любимый мармелад со стевией или овсяные печенья с цукатами, но сегодня хотелось именно шоколада. Выраженно сладкий, вязнущий на зубах, способный перебить горький осадок этой недели.
– О, у тебя новый сервиз? – указываю я на белые кружевные чашки, расставленные на столе, прекрасно помня, что маме дарили их на прошлый день рождения.
Просто сейчас мне удобнее сделать их безопасной темой для беседы. Мама обожает посуду, и никакие современные интерьерные веяния не способны избавить нашу квартиру
– Это же Сивовы дарили мне в прошлом году, забыла? – Любовно придерживая крышку чайника, мама разливает заварку. – Тот старый я на дачу отвезу. Этот только мыть, наверное, придется вручную. Боюсь, позолота облетит.
Пакет с конфетами так и стоит нетронутым в углу столешницы, поэтому я иду его распаковывать. «Черт с ней, с зубной эмалью, – иронизирую про себя, снимая ленту с бумажной коробки. – Все равно никто ее не увидит».
Уложив конфеты в вазочку, я ставлю их на стол и сажусь. Мама стоит спиной, помешивая дымящийся суп. Перед глазами почему-то сразу появляется лицо Василины, смешно кривящей нос. Так она делает всякий раз, когда чувствует запах горохового.
– Ты, по-моему, похудела, мам.
– Ну прямо-таки похудела, – отмахивается она. – Наоборот, поправилась. В моем возрасте худеют уже только из-за болезней.
– Да какой уж у тебя возраст, мам. Всего-то сорок пять.
– А с каких это пор сорок пять уже не возраст? – отрезает она и, накрыв кастрюлю крышкой, выдвигает стул. – Смотря для кого, конечно. Вчера Надежда Васильевна рассказывала, что ее сестра в сорок семь в университет поступать собралась. Люди по-разному с ума сходят, конечно. Непонятно, чего ей в двадцать не училось.
– Здорово же, – улыбаюсь я. – Что человек не боится. В сорок семь снова станет студентом.
– И что в этом хорошего? Делать все нужно вовремя, чтобы люди потом не потешались.
Мама подносит к губам чашку и неспешно пьет, позволяя своим словам пропитывать воздух. Нехорошее предчувствие собирается ознобом на коже и через пару мгновений подтверждается.
– Об отношениях уже думать пора, Таня, – выстреливает неукоснительным требованием. – Тебе двадцать четыре.
Хочется съежиться и обнять себя руками, чтобы защитить грудную клетку, в которую больно ударяют эти слова. Мама считает, что это так просто? Достаточно просто подумать об отношениях – и вуаля! – перед твоими дверями выстроилась толпа парней. Все, что тебе нужно – это просто тыкать пальцем: ты, с пузиком, пошел вон, а вот ты, высокий и мускулистый, задержись, ты мне нравишься. Так? Конечно, я думаю об отношениях, а толку? Понятия не имею, что нужно делать. Кроме случаев, когда я была пьяна, мужчины ко мне ни разу не подходили. Подходить к ним самой? Как? Я даже в глаза им не могу нормально смотреть, не то что построить связный диалог. Нет, об Административном и Трудовом кодексе я могу часами разглагольствовать, но поговорить об обыденных вещах не умею. Взять хотя бы провальный разговор с Даном… Хотя лучше вообще не вспоминать.
– У меня пока много работы, – бормочу я, сосредоточившись на крошечных чаинках, осевших на дне чашки. – Начальница же в отпуске была, я говорила. Даже самой смешно от того, как жалко я вру. А вот сейчас Римма Радиковна вернется на работу, и тогда держись, мам! Местные аптеки не будут успевать заказывать презервативы, потому что мужчины из моей постели вылезать не будут.
– Все нужно делать вовремя, Таня, – с нажимом повторяет мама. – У тебя есть хорошая должность, пора и о семье подумать. Рожать лучше до двадцати шести…