Не лучше ли объясниться?
Шрифт:
— Что «как»?
— Вам действительно лучше без ее денег?
Пейшенс печально покачала головой. Джеймс начал смывать кровь с ее лба, очищая длинную, но поверхностную царапину. Он промыл ее и просушил, а потом заклеил пластырем, стараясь не глядеть в затененные длинными, изогнутыми ресницами глаза. От неловкости он заговорил грубоватым тоном:
— Голова сильно болит?
— Совсем не болит.
Джеймс поднял три пальца.
— Сколько вы видите пальцев?
— Три, конечно.
Он внимательно посмотрел в карие
Джеймс нахмурился. Зачем обманывать себя? Он прекрасно понимает, почему покраснел. Просто он хотел поцеловать этот большой, теплый рот. И сейчас хочет. И от одной мысли об этом у него темнеет в глазах. Может быть, подхватил инфекцию? По банку ходит грипп. Наверное. Иначе откуда это дикое желание поцеловать девушку, которая ему даже не нравится? Здесь и посмотреть-то не на что. Совершенно не его тип.
Все это время она наблюдала за ним, а теперь опустила глаза, золотистые ресницы легли на щеки. Хоть бы она не прочитала его мысли! Джеймс не хотел, чтобы у девушки возникали безумные идеи о его намерениях. В отношении нее у него вообще нет никаких намерений.
Барни притормозил, поворачивая на перекрестке.
— Это Чини-роуд. Где ваш дом, мисс?
И он, и Джеймс внимательно рассматривали просторно стоящие дома с большими садами. Это вполне соответствовало данному девушкой адресу, но совершенно не подходило к самой девушке. Не похоже было, что она родилась в одном из этих изящных домов, окруженных деревьями и кустами, лужайками и изогнутыми подъездными дорожками.
— Езжайте прямо. Я скажу, где остановиться, — сказала Пейшенс, и Барни послушно двинулся вперед. Наконец она сказала: — Здесь!
Машина остановилась, и мужчины с интересом рассматривали высокий викторианский дом с розовой покатой крышей на нескольких уровнях, витыми, будто леденцы, печными трубами и решетчатыми окнами, за которыми висели милые ситцевые занавески. Дом был построен из красного кирпича, деревянные части выкрашены в светло-зеленый цвет, и все строение производило впечатление скорее коттеджа, нежели большого дома, — типичный дизайн последней четверти девятнадцатого века. Дом стоял довольно далеко от дороги, в большом саду, где вовсю хозяйничала весна.
Черные сучья миндальных деревьев, усеянные цветами, покрытые маргаритками лужайки, желтые венчики нарциссов и пурпурные крокусы на одичавших клумбах — до сих пор Джеймс не замечал, что весна уже наступила по-настоящему. Его чересчур ухоженному саду недоставало этой лирической ноты.
— А где кедры? — сухо поинтересовался он. — Что же с ними случилось?
— За домом есть один. Когда строили дом, их было два. Второй повалило бурей много лет назад. — Ее глаза воинственно блеснули. — А нельзя ли без сарказма?
Джеймс не ответил.
— Барни, ко входу, пожалуйста.
Барни провел машину через открытые зеленые ворота и подъехал к крыльцу с верандой. Он остановился у самых ступенек. Джеймс вышел из машины и повернулся, чтобы помочь Пейшенс.
— Вот вы и дома. До свидания. Что до меня, я не хочу вас более видеть.
Она выбралась из машины и споткнулась о его ногу. Джеймс не сомневался, что это было сделано нарочно, но обреченно подхватил едва не упавшую на дорожку девушку. Чего доброго, привыкнет сидеть у него на руках. Хотел бы он посмотреть на это со стороны. Девица способна обвиться, как плющ, стоит только зазеваться.
— Хорошо, но это последнее, что я для вас сделаю, — холодно заявил он. — Я донесу вас до дверей, но в дом не войду.
Он ожидал возражений, но не услышал ни одного, что уже внушало опасения. Надо бы усадить ее на порог и бежать к машине, пока цел.
Она посмотрела через его плечо на Барни и одарила шофера своей дивной улыбкой.
— Спасибо, Барни.
Джеймс тут же подозрительно поинтересовался:
— Откуда вы знаете его имя?
Пейшенс обратила карие глаза на него.
— Вы всю дорогу обращались к нему по имени.
На этот раз и он удостоился улыбки, отчего тревожно напряглись мышцы живота.
— Какой вы смешной, — милостиво поведала она.
Джеймс поднялся по лестнице, пронес девушку по скрипучему полу веранды и заставил себя опустить ее у двери в дом.
— Что ж, прощайте, мисс Кирби. И не пытайтесь больше проникнуть в мой офис. Я ужесточил систему контроля, так что вам это все равно не удастся.
Она одарила его хитрющим взглядом из-под длинных ресниц.
— Спорим, я прошла бы, если бы захотела?
И спорить тут было не о чем, он понимал, что его охранники — всего лишь люди. Однако вслух сурово заметил:
— Не пытайтесь. Мне будет очень жаль, если вы окажетесь в тюрьме.
— Да вы были бы просто счастливы, — сказала она, иронично изогнув розовые губы. — Мужчины любят проявлять власть. Тирания — их любимое занятие.
Джеймс не хотел больше спорить. Он повернулся, чтобы идти к машине, но тут дверь распахнулась, и его подхватила вывалившаяся из дома шумная толпа: лающие, колотящие хвостами и лижущиеся собаки, вопящие дети в ободранных джинсах и свитерах (не менее дюжины), две пожилые леди в цветастых фартуках и старик в грязных башмаках и грубых рабочих брюках.
Джеймс попытался выбраться, но для этого надо было двигаться быстрее и не рассматривать пожилых леди, задаваясь вопросом, нет ли здесь его матери. Сходства не находилось, но его можно было и не заметить после двадцатипятилетней разлуки. Пейшенс говорила, что его мать слабая и хрупкая. Ни одна из женщин не соответствовала такому описанию. Обе выглядели вполне крепкими, хотя им явно перевалило за семьдесят.
— Он забрал нашего щенка и хочет утопить! — кричал кто-то из детей. — Скажи ему, чтобы отдал.