Не люблю поддавки

Алешина Светлана

– А как это можно вляпаться косвенно? – спросила я, видя по Фиме, что пока ничего страшного не происходит.

Фима, обычно не умеющий сдерживать ни чувств, ни тем более выражения лица, сегодня был настроен достаточно благодушно. Ну, может быть, совсем чуть-чуть только какое-то напряжение проскальзывало у него в острых быстрых взглядах, бросаемых на меня, да движения были немного резковатыми.

Но нужно знать Фиму, он весь немного такой порывистый, как… не скажу кто, и так все ясно.

– А вот сейчас я вам и объясню, девушка, что значит вляпаться опосредованно, – посулил Фима. –

Привожу самый простой пример, например, как говорил наш современный Златоуст по имени Михаил Сергеевич. Опосредованно – это когда кто-то начинает утверждать тебе, что ты верблюд, а ты должна доказывать обратное, потому что считаешь, что на сие животное не похожа ни фига.

– А на кого похожа? – зачем-то спросила Маринка. Ей, наверное, хотелось, чтобы Фима и ее не обходил вниманием.

– Ольга Юрьевна похожа на девушку моей мечты, – серьезно сказал Фима и тут же пересел на свою любимую тему. – Ольга Юрьевна – это один из необходимейших компонентов моего понятия о счастье. Открываешь утром глаза, а рядом… хм… твоя, Маринка, начальница.

– Знаю, знаю, – поморщилась я, – и о продолжении догадываюсь: «…и тут открывается дверь и входит твоя жена». Не нужны мне эти эквилибры, и прекрати отвлекаться от темы, пожалуйста.

– Я не отвлекаюсь, Оля, – сказал Фима, обиженно надувая губы, – я говорю о том, что наболело и накипело. Вот когда переболит и перекипит и я стану старым, лысым и шамкающим евреем, а ты останешься все такой же молодой и… ну, неважно еще какой, вот тогда, может быть, я и перестану, а сейчас – не дождешься!

– Ты начал лучше, – напомнила я, – что-то там о верблюде.

– Ну, ты все о делах, – вздохнул Фима и начал смиряться, – все о них, проклятых. Ну ладно, не буду испытывать ваше терпение, девушки. Скажу все, что есть. Прямо сейчас.

– Хотелось бы услышать, – пробормотала Маринка, органически не перенося никого разговорчивей себя.

– Тогда слушайте. – Фима, словно он сидел не за столом в кафе, а стоял в зале суда, выпятил грудь, повел рукой и начал излагать:

– Сия трагедия произошла три дня назад на улице под названием «Пятый строительный тупик». Это где-то в таких ебенях, прошу прощения, что я точно и не знаю, на карте, может, и найду, а сам не поеду ни за что.

– Мы там только что были, – , сказала Маринка, – на самом деле захолустье. Там даже куры пешком ходят во главе с петухом.

– Куры – это хорошо, – кивнул Фима, – поджаренные, с хрустящей корочкой. К ним немного красного вина, полумрак и… и опять твою начальницу, Мариночка.

– Не дождешься, – отрезала я, а Маринка продолжила зачем-то предыдущую тему:

– Куры были живыми.

– Это хуже, – непонятно по какому поводу вздохнул Фима, – они некоторым образом… хм, ну ладно. Не перебивайте меня, а то я никогда не закончу. Я так и понял, что вам захочется туда съездить, но я думал, что вы поедете после разговора со мной. Короче, история такая.

Фима отпил глоток сока и кашлянул.

– Пардон, дамы. Итак, три дня назад возвращается с работы домой некто Николай Пузанов, работник одного из автотранспортных предприятий. Отпирает дверь, а его супруга Юлия с такой же фамилией, извините, повесилась. Повесилась – это не я сказал, – тут же уточнил

Фима, – это вывод следствия. Парень, конечно же, бросается к ней, старается вытащить из петли, вызывает милицию, «Скорую» – все как положено. Вернулся он с работы в восемнадцать часов с копейками, его жена уже три-четыре часа как была мертва, то есть это случилось приблизительно в два – в половине третьего, где-то так. У парня железобетонное алиби, и куча свидетелей подтверждает, что он был на работе все это время. Подвезли его после работы почти до самого дома коллеги, ну и прочее. Одним словом, парень вне подозрений.

Фима сделал еще глоток и выжидательно посмотрел на меня.

– Продолжайте, маэстро, – попросила я его, – аудитория честно ждет.

– Продолжаю, – с полупоклоном сказал Фима. – Рядом с телом была обнаружена записка.

Просто вырванный из блокнота или тетрадки листик или даже половина листика с одной строчкой:

«Я больше не могу», и подписью: «Юля». Числа нет, больше никаких объяснений нет, но записка лежала на газете. А газета эта – номер «Свидетеля» недельной приблизительно давности, не помню точно, и раскрыта была газета на статье некоей Ольги Юрьевны Бойковой. В статье пишется что-то про клуб «Времена года» и дана фотография Юлии Пузановой.

– Про статью мы все знаем, – сказала я.

– Номер газеты был подлинный или подделка? – спросила Маринка, не забывшая свою сказочную версию.

Фима пожал плечами.

– Понятия не имею. У экспертов он сомнения не вызвал, если они проверяли, конечно, а проверяли ли – тоже не имею понятия, – признался он. – Содержание статьи – так себе. Ну я имею в виду то, – спохватился Фима, – что содержание это вовсе не такое уж жуткое, чтобы от него лезть в петлю. В этом мнении сходятся все. То есть однозначно можно сказать, что нормальный человек не стал бы не то чтобы вешаться, а даже долго переживать. Даже самый нервный. Ну что еще сказать?

Была изучена входная дверь, вещи на предмет отпечатков пальцев посторонних лиц – ничего лишнего. Ничего. То есть дверь отпиралась родным ключом, и чужих отпечатков пальцев нет. Вот так.

– Дверь была заперта изнутри? – спросила я, пытаясь представить себе метод проникновения гипотетического преступника в квартиру.

– Я понял тебя, – кивнув, сказал Фима. – Нет, дверь была захлопнута, то есть заперта на зашелку, что, впрочем, обычно люди и делают. Это когда все уходят из квартиры, то стремятся запереть получше, а тут зачем ей было запираться?

Незачем.

– Одним словом, – я попробовала сформулировать вывод, – эксперты уверены, что причиной смерти Юлии Пузановой было самоубийство?

– Следователь уверен в этом, и дело почти закрыто. Уже. – Фима рубанул ладонью по воздуху, подчеркивая этим жестом, что все уже решено и навсегда. – Тебе повезло, душа моя. Как только я узнал в чем дело, я сразу же со следователем и созвонился. Он как раз собирался рисовать тебе повестку. Так что после нашей милой беседы поедем на другую, не менее милую: будешь давать показания, все-таки тебя запачкали подозрением. Но не волнуйся, если я правильно понял этого следователя, для него разговор с тобой просто формальность, потому что себе мнение он уже составил.