Не мешайте палачу

Маринина Александра

– Так что же вам мешает?

– Я должен уезжать.

– Когда?

– Через неделю.

– И вы не можете задержаться?

В голосе жены губернатора затрепетала слабая надежда. А вдруг этот славный еврейский музыкант спасет ее дочь, спасет их всех?

– Нет, увы. Через десять дней я должен лететь с оркестром на гастроли в Австралию. Но может быть, когда я вернусь… Я постараюсь устроить так, чтобы пробыть здесь как можно дольше. Я очень хочу сделать для Анжелики все, что в моих силах.

В это время на лестнице послышались тяжелые шаги. Они одновременно

подняли головы и увидели Анжелику, которая спускалась к ним, вполне прилично одетая, умытая и даже причесанная.

– Вы не возражаете, если я приготовлю чай? – спросила она светским тоном.

Губернаторша ошеломленно поглядела на гостя, она отродясь не слышала, чтобы ее девочка так разговаривала.

– Благодарю вас, Анжелика Сергеевна, – в тон ей ответил Ларкин, – вы очень любезны, но мне нужно уходить. Надеюсь, ваша матушка с удовольствием присоединится к вам.

– Жаль, что вы так быстро уходите, – сказала Анжелика по-прежнему неторопливо и вежливо. – Позвольте, я вас провожу. Мама, ты простишься с нашим гостем здесь?

– Нет-нет, – вскочила она, – я тоже провожу вас.

Они вдвоем вышли на крыльцо и стояли плечом к плечу, пока Ларкин под бдительным взором охраны не вышел за ворота, окружавшие особняк.

* * *

Мать не могла прийти в себя от удивления. Анжелика не только не стремилась уединиться в своей комнате, оставшись после ухода гостя на первом этаже вместе с матерью, но и предложила помочь сделать что-нибудь по дому. Мать, осторожно выбирая слова, от предложенной помощи отказалась. Анжелика никогда ничего не делала, и были все основания подозревать, что она ничего не умеет и не справится даже с простейшей работой.

– Мне так стыдно, мама, – сказала она. – Я вела себя просто безобразно. И жила безобразно. Я как будто спала и видела кошмарные сны. А теперь я проснулась. Теперь все будет по-другому, я обещаю тебе.

Голос ее был тих и невыразителен, но матери это не показалось странным. Анжелика ходила за ней по пятам как привязанная и постоянно спрашивала:

– А где папа? Когда он вернется? Я хочу перед ним извиниться за все, что сделала. Мне так тяжело, я хочу извиниться и снять с себя эту тяжесть.

В четыре часа пришел из школы младший сын, быстро поел и поднялся в свою комнату. Теперь он не спустится часов до девяти, до ужина, будет упорно сидеть над книжками, заниматься. Около восьми раздался шум мотора, хлопнули дверцы.

– Вот и отец приехал, – с улыбкой сообщила мать Анжелике.

В следующую секунду пуля, выпущенная из пистолета, разнесла ей затылок. Несчастная женщина так и не узнала, что ее толстая неповоротливая дочь метнулась в прихожую, и как только дверь распахнулась и на пороге показался Мальков, снова нажала спусковой крючок и выстрелила еще несколько раз.

* * *

Сидя в гостинице, Ларкин ждал вечернего выпуска местных новостей. Он решил не уезжать из города, не убедившись в том, что результат достигнут. Не исключено, что что-то не сладится сегодня, тогда придется завтра возвращаться в особняк «добавлять».

Именно на этот нежелательный, но вполне возможный случай и была рассчитана трогательная сцена коллективного прощания: мать и дочь бок о бок стоят и машут рукой вслед музыканту Гринбергу. Тогда завтра охрана его легко пропустит, можно будет даже не предупреждать хозяев о визите.

Но все получилось уже сегодня. Диктор телевидения, с трудом сдерживая возбуждение, комментировал кадры, снятые тележурналистами в особняке губернатора и около него. Жена губернатора лежит лицом вниз на кухне с простреленным затылком. Сам губернатор – бесформенная туша, загромоздившая всю прихожую. Толстая Анжелика, с олимпийским спокойствием восседающая в кресле в гостиной в окружении врачей и работников милиции. На низком журнальном столике перед ней – пистолет.

– Откуда у вас пистолет? – спрашивает ее высокий мужчина в штатском, вероятно, следователь из прокуратуры.

– Это папин, – отвечает она неожиданно детским голоском. – У папы дома много оружия, я его нашла и спрятала.

– Зачем вы его взяли? У вас была цель?

– Не знаю. Я не помню. Сегодня вспомнила и решила их убить.

– За что? Анжелика, за что вы убили своих родителей?

– А чтобы жить не мешали. А то вечно: то нельзя, это нельзя, денег не давали… Надоело.

Видеозапись закончилась, теперь на экране снова возникло лицо диктора.

– Эта страшная трагедия еще и еще раз напоминает всем нам: нет ничего важнее борьбы с таким злом, каким является распространение наркомании. Наркотики не щадят никого, ни тех, кто их принимает, ни их близких, ни даже посторонних людей. Завтра жертвой наркомана может стать любой из нас.

«Ну и ладушки, – подумал Михаил Давидович, разбирая постель и укладываясь спать. – Завтра – домой».

* * *

Не успели исчезнуть с газетных полос ехидные комментарии по поводу депутатов Государственной думы, швыряющих своих жен под колеса проносящихся мимо автомобилей, как появились леденящие кровь сообщения о трагической гибели кандидата в президенты, застреленного собственной дочерью-наркоманкой. Прочитав об этом в газете, Вячеслав Егорович Соломатин вздохнул свободнее. Шабанов сошел с беговой дорожки, а теперь и одним соперником меньше стало. Хранит судьба Лидера, помогает ему в нелегкой праведной борьбе. Спасибо ей.

В тот же день Президент публично заявил, что к концу недели созданные им комиссии по проработке чеченского вопроса доложат свои соображения. Насколько ему известно, будут предложены семь вариантов выхода из кризиса, но у него, Президента, уже есть и восьмой, его личный вариант. Соломатин торжествовал. Он сумел-таки пробиться к Лидеру с этим решением, и Лидер его заметил. И не просто заметил – поблагодарил. Вячеслав Егорович, разумеется, своего не упустил, напомнил Президенту о давнем знакомстве. Тот, конечно, улыбался дружески и делал вид, что помнит, да и не забывал никогда, но по всему было видно – не припоминает. Да и не важно это, главное, чтобы сейчас заметил и уж больше не забыл.