Не мое дело
Шрифт:
Наши отношения длились два года. Затем мне велели отбыть с оккупационными войсками, и пришло время расстаться.
Мы попрощались так, словно встретимся завтра вечером, хотя я знал, что в лучшем случае мы увидимся через год, а в худшем – не увидимся никогда. Нетта тоже это понимала.
– Пока, Стив, – сказала она, когда я высадил ее у подъезда. – Домой не приглашаю. Давай прощаться здесь, и побыстрее. Может, еще свидимся.
– Конечно свидимся, – заверил я.
Мы поцеловались. Ничего особенного, никаких слез. Она поднялась на крыльцо и закрыла за собой
Я собирался написать ей, но руки так и не дошли. Нас сразу же перебросили во Францию, где события приняли такой крутой оборот, что в первый месяц мне было не до писем. Потом я решил, что лучше мне забыть Нетту. И забыл. А когда вернулся в Америку, вспомнил снова. Я не видел Нетту почти два года, но оказалось, что черты ее лица, изгибы ее тела так впечатались в мою память, словно мы разошлись пару часов назад. В объятиях других девушек я пытался найти покой. Но избавиться от воспоминаний оказалось не так-то просто.
Итак, я приметил ту лошадку, сделал ставку и сорвал куш. Теперь я знал, что снова увижу Нетту, и был этому рад.
Жарким августовским вечером, проделав долгий и утомительный путь из Престуика, я приехал в Лондон. У меня был забронирован номер в гостинице «Савой»; я сразу же отправился туда, перемолвился с администратором (казалось, он рад меня видеть) и поднялся к себе, в комнату с видом на Темзу. Приняв душ и пару стопок виски, я спустился в канцелярию и попросил выдать пятьсот купюр по одному фунту. Просьба, понятно, не из простых, но меня там хорошо знали, и я мог рассчитывать на помощь. Деньги мне отсчитали через несколько минут – так спокойно, словно то была пачка автобусных билетов.
Часы показывали половину седьмого; в такое время Нетта должна быть дома. С семи до восьми она обычно прихорашивается перед работой.
Ожидая такси (людей в очереди было не много, но все как один – важные персоны), я спросил администратора, не закрылся ли «Блю-клаб». Оказалось, не закрылся; но с тех пор, как там поставили пару сомнительных столов для игры в рулетку, репутация у клуба подмокла.
За последние полгода «Блю-клаб» пережил два полицейских рейда, и оба раза его не смогли прикрыть из-за недостатка улик. Похоже, Джек Брэдли был на шаг впереди полицейских.
Наконец я дождался своей очереди. После недолгой перепалки с администратором водитель согласился отвезти меня на Кромвель-роуд.
В десять минут восьмого я подъехал к дому Нетты. Расплатившись с таксистом, встал на краю тротуара и взглянул на последний этаж, на окна ее квартиры.
Домишко был унылый, как и все строения в закоулках Кромвель-роуд. Высоченный подъезд на три квартиры; весь замызганный, а занавески на окнах – отдельная песня. Но в квартире Нетты все еще красовались ярко-оранжевые шторы – их я хорошо помнил. А вдруг я столкнусь с ее новым любовником? Подумав, я все же решил попытать счастья, открыл входную дверь и начал подниматься по лестнице, покрытой ковром из кокосового волокна. Мне предстояло осилить три пролета.
Лестница пробудила во мне массу приятных воспоминаний. Бывало, ночью мы украдкой пробирались
Проходя мимо дверей, я понял, что до сих пор не знаю, кто за ними живет. За время общения с Неттой я ни разу не видел ее соседей. Дыша тяжелее обычного, я остановился у нужной квартиры, немного помедлил и нажал на кнопку звонка.
Все было в точности как прежде. К двери прикручена все та же крошечная медная рамка, а в ней – карточка с именем Нетты. А вот и длинная царапина на краске; однажды, будучи навеселе, я не попал ключом в замочную скважину. У входа – старый добрый шерстяной коврик. Я обнаружил, что ладони мои стали влажными, а сердце бьется чуть быстрее обычного. Внезапно я понял, как много Нетта значит для меня. А ведь мы так давно не виделись.
Я надавил на звонок, подождал, ничего не услышал и снова надавил на звонок.
Мне никто не открыл. Наверное, Нетта в ванной. Подождав несколько секунд, я опять позвонил.
Из-за спины сказали:
– Там никого нет.
Обернувшись, я посмотрел вниз, в короткий лестничный пролет. В дверях второй квартиры, задрав голову, стоял здоровенный парень лет тридцати, широкоплечий и неплохо сложенный, но совсем не мускулистый: фигура как у метателя молота, но размякшая, уже заплывающая жирком. Парень смотрел на меня с едва заметной улыбкой, словно огромный сонный котяра, равнодушный, самодовольный, самоуверенный. Луч заходящего солнца, пробившись сквозь запачканное окно, отразился от золотой фиксы, и зубы парня вдруг пришли в движение.
– Здравствуй, милый, – произнес он. – Ты, видать, из ее дружков?
Парень едва заметно шепелявил, а его соломенные волосы были коротко подстрижены. На нем был черный с желтым халат, застегнутый на все пуговицы, пижамные брюки цвета электрик и пурпурные шлепанцы. Не человек, а загляденье. Эльф, не иначе.
– Вот ведь нечисть, – буркнул я. – Что ж тебе в лесу не сидится? – И снова повернулся к двери.
Парень хихикнул. Звук был неприятный, шипящий. По непонятной причине я занервничал.
– Нет там никого, милый, – повторил он и шепотом добавил: – Умерла она.
Оставив в покое звонок, я снова повернулся и посмотрел вниз. Парень, приподняв брови, слегка покачал головой.
– Не расслышал? – И он улыбнулся, словно вспомнил шутку, известную только ему.
– Умерла? – переспросил я, отстраняясь от двери.
– Верно, милый, – сказал парень; прислонившись к дверному косяку, он окинул меня игривым взглядом. – Вчера и умерла. Ты принюхайся, до сих пор газом воняет. – Дотронувшись до горла, он вздрогнул. – Я сам вчера чуть не задохнулся.