Не остаться одному
Шрифт:
А то, что Видов оказался прав. Вокруг нас стояли урса. Они стояли сплошным кольцом.
И их было не меньше трех сотен.
Они заполняли всю пещеру.
Передний ряд стоял, плотно сдвинув щиты и выставив широкие лезвия ассегаев.
Равнодушные маски смотрели на нас в упор.
– Убейте их, мальчики! – с дурацкой жизнерадостностью, сорвавшись вдруг на визг, проорал тот же голос и добавил еще что-то на языке урса. Мы сбились в кучу теснее, выставив клинки во все стороны. Я слышал, как тяжело дышат ребята… – А Короля Поединков берите живым! Живым берите! Ему отрубим руки и, пожалуй, отпустим!
– Хочешь сдаться, Олег? – шепнул
– С общефилософской точки зрения похоже, что нам конец, – спокойно сказал Йенс.
– Мне удариться в истерику и просить прощенья за то, что я вас вовлек в это? – уточнил я.
– Не стоит, – покачал головой немец.
– Прости, Ясо, я в октябре стащил у тебя из вещмешка последний кусок лаваша, – послышался голос Димки.
– Так это ты?! А я думал – крыса… хотя все равно, так и есть, – отвечал грек.
– Прости меня, Раде, – всхлипнул Колька, – я давно мечтаю тебя поцеловать, но боюсь признаться… давай сейчас, а?!
– Олег, попроси урса подождать, я отрежу этому придурку голову, – попросил Раде.
Ребята все еще шутили. Не думаю, что они не понимали того, что нас ждет. Но просто стоять и ждать смерти было страшно.
– Паршиво, – прошептал Йенс так, чтобы слышал только я. – Чувствуешь себя жучком, которого сейчас наколют на булавку… Свалить бы хоть одного…
– Подожди-ка, Олег. – Олег Крыгин протиснулся мимо меня. Я поймал боковым зрением его улыбку… и она была странная. Он чуть вышел вперед из общего круга и, повернувшись вполоборота, сказал – всем сказал, не мне одному: – Ладно. Вы только живите, ребята. Вы только живите, вот и все… РОСЬ!!!
Он прыгнул вперед.
Ассегаи остановили его, и я увидел, как из спины Олега выскочили с треском три широких, залитых кровью лезвия. Но полностью затормозить бросок урса не смогли – и Олег, падая на их щиты, пробил в кольце брешь.
А потом я перестал слышать, видеть и воспринимать мир вообще. Остался только багровый вихрь, подхвативший меня…
Жаль, мало на свете свободных зверей. Становятся волки покорней людей. Ошейник на шею, убогую кость В те зубы, где воет природная злость. А ловкие сети калечат волчат, Их суки ручные вскормят средь щенят. И будет хозяин под свист тумаков Смеяться, что нет уже гордых волков. Пусть лают собаки, таков их удел. Восстаньте волками, кто весел и смел! Кто верит в удачу и лютую смерть, Кому бы хотелось в бою помереть! Учите щенят, есть немало волков Средь них, не запятнанных сталью оков. Вдохнут они волю и примут ваш вой, Как клич, как девиз на охоту и бой! Собачьи идеи в собачьих богах, Ошейник Исуса – их слабость и страх. Но вольные звери не знают преград, Поймут волкодава тупой маскарад! Поймут и оскалят кинжалы-клыки, Пощады не будет вам, горе-стрелки! Ведь вольные ветры в их воют лесах. И символ для волка – свобода, не страх! А. Симонов…Урса… Нет, это голова – без маски, лежит в луже крови с оскаленными острыми зубами… Так, а это что? Еще один урса? Да, вернее – нет, это его половинка… а вот еще одна, но от другого, и его разрубили не сверху вниз, а пополам по поясу. Мотки кишок… А кровищи-то вокруг сколько!
Во рту был вкус металла. Я даже не очень понимал, стою или лежу… Кажется, все-таки стою… А в чем-то у меня руки… в чем это я вообще?.. А, да, это тоже кровь, и оба клинка, намертво засевшие в руках, в крови, и кровь сползает по ним не каплями, а сгустками…
Я огляделся.
Свет горел по-прежнему. Урса лежали вокруг. По отдельности. Грудами. Частями. И просто трупами. Среди расколотых щитов и масок, среди раздробленного и просто брошенного оружия. Я увидел тех, кто стоит на ногах, но это были не урса, а мои ребята. Я считал их и не мог сосчитать, потому что забыл цифры. А еще не понимал, почему они так на меня смотрят. Их надо было окликнуть, но мне пришлось делать усилие, чтобы начать говорить:
– Все живы?
– Олег… – начал Ромка, но я скривился:
– Я знаю… остальные… все?..
Я и сам видел уже, что все живы, хотя они, как и я, с ног до головы были в крови.
– Урса? – У меня наконец восстановился нормальный голос. И Йенс, не спуская с меня глаз, тихо сказал:
– Последних ты убил у выхода. Там, где стоишь, Олег.
Я машинально оглянулся. За моей спиной в самом деле был выход из пещеры.
– Где этот! – торможение отхлынуло, я стал прежним. – Этот, который говорил… Раде, назад!!!
Я увидел все сразу.
Лепившуюся к стене лестницу, уводящую на кольцевой балкон под потолком пещеры.
И – грузную, невысокую фигуру на верхних ступенях лестницы… с пистолетом в руке.
– Колька, убей его! – крикнул я, выхватывая наган. – Колька, убей!.. Автомат!.. Выстрел.
Раде упал, придерживаясь рукой за перила. В следующую секунду я – не знаю как! – оказался на балконе за спиной этого, с пистолетом. Прямо возле динамика, закрепленного в перилах, одного из многих. Стоящий с пистолетом обернулся, и я увидел, что это араб – испуганные глаза, какой-то комбинезон… Я выстрелил, он покачнулся, но, удержавшись рукой за ограждение, выстрелил в ответ. Меня ударило в левое плечо, толкнув назад… я выстрелил второй раз и увидел на этот раз, как пуля отлетела от комбинезона.
Выстрелить в меня еще раз он не успел – тяжелый удар калашниковской пули в правый бок швырнул араба на стену. Я бросился вперед, перепрыгнул через слабо копошащееся тело. Раде внизу шевелился… Я, перелетая через ступеньки, ринулся вниз… Ясо успел первым, подхватил македонца… Я упал рядом на колени.
– Черт, как больно… – Раде отнял руку от бока. – Пистолет, вот так штука… – Его красивое лицо исказилось, и я вдруг понял, что македонец умирает. – Князь, я что-то не вижу тебя, тут очень темно… свет!.. Включите… свет… Зорка!.. Позовите Зорку… я… я не хочу так… Как неудачно… – Он перешел на македонский, а мы стояли и сидели вокруг него. И ничего не могли сделать. Потом он нашарил мою руку и ясно сказал, улыбнувшись: – Я счастлив, что был с тобой до конца, князь.