Не остаться одному
Шрифт:
Ее глаза блеснули:
– Бесконечные Дороги?!
Я кивнул:
– Кажется, да, Тань.
Она огляделась, покусывая губу:
– А где же… где все остальные наши? Мы же не можем тут быть одни, Олег, это же нечестно!
– Пошли поищем, – предложил я. – Они должны тоже оказаться здесь. В конце концов, мы и тудапопали порознь.
– Неужели конец, Олег? – спросила Танюшка.
– Или начало, – я взял ее под руку. – Пошли, посмотрим…
Хотите честно? Это было здорово – вот так идти по тротуару в толпе, рука об руку, молча и удивленно впитывая
– Смотри, Тань. Видишь ту башню? Это управление железной дороги в Воронеже.
– Мы в Воронеже?! – удивилась Танька.
– Да, – уже уверенно подтвердил я. – Вон и Петросквер… Неужели там все так изменилось? Как будто и не Союз…
– Так это и не Союз, – напомнила Танька. – Слушай, а что у нас в сумках-то?! Пошли в этот сквер, посмотрим.
Мы перешли улицу подземным переходом, в котором густо сидели нищие и теснились у стен лотки уличных торговцев. Я скользнул взглядом по лежащим на лотках порнографическим газетам и журналам с русскими и иностранными названиями. «Плейбой», надо же!.. Прошли несколько ментов – в какой-то дикой форме, с дубинками, пистолетами, наручниками и… автоматами! Атмосфера в переходе была неприятной, давящей, и я вздохнул облегченно, когда мы выбрались в парк и сели на первую же скамейку подальше от улицы, но под фонарем.
– Ой, смотри! – Танюшка резко тряхнула свою сумочку, из нее высыпались на лавку книжечки документов. – Аттестаты, метрики… свидетельства о рождении… Олег, паспорта!
– Паспорта?! – Я недоверчиво взял обе книжечки, пролистнул, хмыкнув изумленно. Под моей фотографией было написано, что я – Андрей Валентинович Лобанов, Танюшка оказалась Инга Олеговна Семина. Мы родились в 1978 году в Тамбове. – С ума сойти… – только и сказал я.
В сумочке оказались еще какие-то деловые бумаги, довольно много, я не стал пока разбирать – какие, а также – три ключа с биркой, на которой было помечено: «Ул. ген. Лизюкова, 30, кв. 72». У меня на этот раз даже слов не нашлось. И их не стало больше, когда я открыл свою сумочку.
– Тань, деньги! – вырвалось у меня.
Денег было много. Начать с того, что они были странные, непривычного размера и рисунка, крупные – по миллиону рублей! И этих купюр были пачки по сто штук в каждой… – Черт, черт, черт, а это что?!. Тань, это же доллары! Тут написано!
Долларовых пачек – купюры по сто долларов, тоже по сто штук – было гораздо меньше, но тоже немало. А на самом дне лежали плотные столбики в пергаментной бумаге. Я надорвал один – оттуда блеснула царская десятка-червонец.
– Прыжок в новый мир, – странно улыбнулась Танюшка. – Полностью документы, ключи от квартиры, наверное, документы на нее и целое состояние в нескольких валютах… Невероятно, Олег… Ну что, поедем на эту Лизюкова? Или пойдем, тут близко, нет?
– Не знаю, – признался я, вставая.
И обнаружил, что мы – не одни.
Двое парней – постарше меня и покрепче – стояли буквально возле нас; увлеклись мы, пропустили… По сторонам маячили еще шестеро. Резко пахло алкоголем, лица тех, кого я видел, не отражали ни интеллекта, ни готовности к сотрудничеству, ни даже простого гостеприимства.
– Сумку давай, – без предисловий, «двадцати копеек» и «закурить», потребовал один из стоявших вплотную. – И вали отсюда без шума, а с девчонкой мы поговорим.
Еще двое, погыгыкивая и поцыкивая зубами, подошли к Таньке сзади.
– Вообще-то в мое время, – задумчиво сказал я, – девчонку, как правило, отпускали и разговор вели с парнем. Тань, тебе не кажется, что здесь много изменилось к худшему?
– Определенно, – процедила Танюшка. – Руки убери, а? – Что-то шлепнуло, послышался мат.
– Он уходить не хочет, тоже типа присоединится, – подал голос до сих пор молчавший второй старший. – Гля, хаер какой, точняк пидар!
– А это мы сейчас проверим, – процедил первый, и в его левой руке возник и со щелчком выбросил лезвие кнопочный нож.
Это – было – ошибкой.
Неизвестно, успел ли понять что-то нагрузившийся плохим пивом мальчишка, вообразивший себя героем ночных улиц. Едва ли он даже толком успел осознать, что не так.
Просто увидел, как странно и страшно изменилосьлицо интеллигентного, симпатичного, хорошо одетого пацана, на лбу которого внезапно выступил шрам. Увидел – и упал даже не в боль.
В темноту…
Я уложил парня с ножом раньше, чем он начал свой – страшно медленный– удар. Свингом в висок. Позади послышались плотные, мягкие удары – один, другой, Танюшка прервала неприятный ей разговор в самом начале двумя фуэтэ в голову. Я двинул оставшегося передо мной по вискам кулаками, и он завизжал:
– Уйя-а-а-а-а!!! – и, рухнув наземь, покатился по ней от нестерпимой боли. Я развернулся – Танюша, сбив круговым шассе бросившегося к ней парня, влепила ему пинок под челюсть. Прыжок – от моего удара ногой в открытый бок еще одного так швырнуло в дерево, что он отлетел от ствола в сторону и рухнул наземь.
Двое последних бросились бежать со всех ног, мгновенно растаяв в парковой тьме.
Шумела совсем рядом улица. Тоненько скулил в темноте тот, которого я ударил в виски. Один из сбитых Танюшкиными фуэтэ лежал неподвижно, второй стонал, придерживая скулу рукой. Остальные четверо не двигались.
– Мы никого не убили? – деловито и спокойно спросила Танюшка. Сумочка висела у нее на плече; я подобрал свою. – Хорошее было бы начало.
– Я мог первого убить, – я подошел к лежащему рядом с ножом парню, наклонился. – Так и есть, убил, Тань. Нож увидел – отключился…
Жалости я не испытывал. Сколько их было, этих убитых…
Такси – непривычная машина, обтекаемая и приземистая – доставила нас прямо к подъезду девятиэтажки в типичном «спальном районе». Тут, в отличие от центра, вообще никого уже не было, только в домах часто светились окна (такси мы поймали, уйдя километра за полтора в другую часть города). Расплатились – и таксист совершенно без эмоций уехал, а мы остались стоять у подъезда.
– Странно как-то, – сказала Танюшка. – А что, если сейчас откроем, а там кто-то живет?