Не от мира сего
Шрифт:
— Круто, — единогласно сказала семья. Однако как-то без особого энтузиазма. Бросаться камнями — одно, вот очистить под распашку целое поле — это настоящий земледельческий подвиг. Под силу, разве что герою-пахарю из Большой Сельги Мике, или как его величали слэйвины — Микуле Селяниновичу.
Илейке не оставалось ничего другого, как поведать родственникам историю его общения с тремя каликами перехожими, с тремя странниками-чудотворцами. Вот тут ему поверили почти без всяких оговорок, потому что очень хотели верить в волшебное выздоровление сына и брата.
— Черт побери! — внезапно воскликнул отец, словно ему в голову, вдруг, пришла
Его до сих пор, по прошествии уже не одного года, мучила мысль, что записали они как-то Илейку в казаки-батраки. Хозяин, правда, сгинувший куда-то из виду, мог потребовать соблюдения условий договора, жуликоватого — с его, барыжной, стороны, да и с их стороны — не совсем честного. Быть "казакку" — не постыдно, но и почета мало. Кому как повезет с хозяином. Но везло немногим. Казаки "прославились" тем, что их появление всегда связывалось с насилием.
— Так, может быть, уже не вспомнит никто? — не очень уверенно сказал Илейко.
— Может быть, конечно, и так, — в таком же тоне ответил отец. Однако ему не очень в это верилось: скрепленная печатью судебная грамота пылилась где-нибудь, дожидаясь своего часа. Вполне возможно, что этот час и не настанет, но только время может полностью рассудить неизвестность и ожидание. С мыслью о том, что "вот сейчас появится человек и затребует казака" надо было свыкнуться, пережить месяц-другой, или год. Если нервная система достаточно крепкая и в каждом встречном-поперечном не видеть хозяйского посланника, то мысль станет привычной, и с этим можно, в конце концов, существовать.
— Соседи обязательно донесут, если даже и не по злому умыслу, то просто так, сплетничая, — заметила мать. С этим трудно было не согласиться. Слух о чудесном выздоровлении безнадежно больного 33 года человека обязательно достигнет ушей градоначальников, не говоря уже о всяком торговом люде. Те вообще проводят свои "рабочие" будни от одной сплетни до другой. Значит, может заставить вспомнить о судебном решении человека, который обладает правами на Илейко, как на казакку.
— Пожалуй, лучше всего будет, если я на некоторое время исчезну из поля зрения кого бы то ни было, — пожал плечами Илейко. — Уж вы обойдетесь без моей помощи некоторое время. А я схожу поклониться на могилу деда в Ведлозеро. Давно хотел побывать, да вот, никак не мог собраться.
— А ты и вправду Чома, — засмеялась, вдруг, младшая сестра.
Действительно, только сейчас все обратили внимание на богатырскую стать Илейки. Очень высокий, прямой с широченными плечами и ясным взором голубых глаз — хоть икону пиши.
— Просто урхо (богатырь, герой, в переводе с финского, примечание автора), — согласилась мать. — И когда ты успел так вымахать?
— Так времени было достаточно, — снова пожал могучими плечами ее сын.
Он ушел на следующий день, перед этим, как следует, вечером напарившись в баньке. Жизнь была прекрасна и удивительна. Или — почти прекрасна и удивительна. За время его отсутствия более-менее улягутся все пересуды и разговоры. Людская слава имеет сомнительную репутацию, бывая, как и дурной, так и хорошей. Но и та, и другая обладают одним общим свойством — они без напоминания быстро проходят. Поговорил народ день-другой, покачал головами либо в восторге, либо в осуждении — да и забыл. Другое событие пришло, другие разговоры. "А где этот вылечившийся инвалид?" — спросит кто-то. "Да пес его знает", —
Рано утром Илейко, прослушав напутственные слова отца и матери, отправился в путь. Нехитрые пожитки в заплечный мешок он собрал еще загодя, добавив к ним отцовский нож скрамасакс — на всякий случай — в лесу шаталось много лихих людей. Да и звери при встрече с человеком бывают не всегда настроены доброжелательно. Идти ему предстояло до большой деревни Тулокса, что стояла на одноименной речке. Там, говорят, можно было найти попутную подводу в Ведлозеро.
Шагалось с охотки очень хорошо, поэтому до деревни добрался практически без остановок на отдых. Замедлял шаг только тогда, когда любовался лесом, берегом реки Олонки, которую пересек на переправе в Еройле, да высоким небом с плывущими по нему облаками самой причудливой формы. Весна набирала силу, обласканная ярким солнышком.
Удалось выяснить, поговорив с людьми, что вполне возможно под конец недели отправится подвода в неблизкое Виелярви, а Илейко пристроят на правах охранника. На него с интересом поглядывали все: и мужчины, и женщины. Первые — оценивая силу и втайне соизмеряя со своей, вторые — потому что выделялся он своим ростом и чуть ли не блаженной улыбкой, практически не сходившей с его лица. Не так уж часто встречались люди с подобной комплекцией и не зверской физиономией.
На ночевку лив определился у бортника, жившего в ближней с Тулоксой деревне Верхний Конец. Как-то так сложилось, что это был первый человек, с кем он встретился и разговорился, добравшись, наконец-то, до места своего вероятного отдыха.
Растерянный и опечаленный, ровесник Илейки сидел на берегу реки и бросал в нее мелкие камешки. На приветствие он ответил не сразу, словно иные звуки пролетали мимо его слуха. Чего-то с ним было не того, поэтому Илейко решил не докучать человека расспросами, а двигать дальше.
— Куда, говоришь, идешь? — вдруг переспросил чем-то озабоченный незнакомец, повернув к нему голову, при этом продолжая долгим взором смотреть на воду. И, не давая возможности что-то сказать, добавил. — В деревню можно через кладбище попасть.
— В какую деревню? — не понял Илейко.
— В нашу, в Юляяпяя (ylaapaa — верхний конец, по-фински, примечание автора).
— Не, мне в Тулоксу надо.
Человек, наконец, сумел оторвать свой взгляд от бурной, впитавшей в себя все талые воды, реки. Назвавшись Лаури, он поведал Илейке, что промышляет заготовкой меда, домашнего и дикого. В урочище Чучу-Юрка много медведей, и пасутся они там неспроста. Во-первых, на одноименной порожистой речке рыбы много, в том числе и лосося. Во-вторых, диких пчел тоже хватает. А что еще нужно медведю, чтобы чувствовать себя счастливым? На какой-нибудь большой щепке, торчащей из пня, мелодию наиграть, рыбу съесть и медом закусить.
— И что? — спросил Илейко.
— Напарник у меня есть, пошел он как раз в эту Чучу-Юрку проведать, не сгинули ли за зиму дупла наши приметные, где пчелы-то сидят. Да потерялся. Только шапка осталась. Как раз на повороте за кладбищем, у реки. Стало быть, не дошел. Или туда, или оттуда.
— Давно? — поинтересовался Илейко.
Лаури дернул щекой, словно подмигивая кому-то.
— Еще до Пасхи, в Страстную пятницу, — проговорил он. — Хватились, искали, но — ничего. Канул человек, только вот сегодня шапку обнаружил. Старики говорят, тропа там черная за кладбищем проходит. Плохое место, но обойти — никак.