Не открывая лица
Шрифт:
— Успокойтесь, прежде всего — хладнокровие, — все так же по-отечески ласково продолжал Маурах. — Давайте рассудим. Предположим: вы вернетесь на станцию… это будет не раньше завтрашнего утра — ночью поезда на этом участке ходят очень редко.
— Да, да, я знаю, — закивала головой Эльза. — Мне говорили… Там партизаны.
— Кроме того, поезд может не остановиться на станции.
— О, это я сделаю! — самоуверенно заявила девушка. — Я потребую остановки.
— Допустим, — снисходительно улыбнулся гестаповец. — Но что вам даст практически ваше возвращение на станцию, где вы потеряли или у вас украли документы?..
— Действительно! — повеселел лейтенант. Как и майору, ему не хотелось лишаться общества такой молоденький, немного смешной, очаровательной русской немочки, как он мысленно окрестил девушку.
— Да, господин обер-лейтенант прав, — подтвердил майор. — Это возвращение не даст вам ровно ничего, кроме дополнительных неприятностей, волнений и дорожных неудобств.
— При этом возможны большие неприятности, Эльза! — вкрадчиво предостерег девушку Маурах. — Ездить без документов… знаете. Еще придет кому-нибудь в голову задержать вас… ну, скажем, как советскую шпионку.
Обер-лейтенант засмеялся и как бы невзначай бросил взгляд на девушку. Но ни один мускул на лице Эльзы не дрогнул при последнем слове гестаповца. Девушка только нехотя скорбно улыбнулась.
— И начнется длинная волокита, будут проверять, а документы, если они украдены…
— Нет, нет, я потеряла, очевидно, выронила их, — решительно запротестовала Эльза. — Украсть не могли.
— Это не меняет дела. Документы исчезли… Если украдены — вы уже не найдете их. Если потеряны, но им суждено найтись, то они уже найдены и переданы нашим военным властям. Ну, а в таких случаях документы будут путешествовать по инстанциям.
— Но что же мне делать, посоветуйте? — ломая пальцы и почти плача, спросила Эльза.
— Нужно послать телеграмму коменданту участка, чтобы он принял меры для розыска документов.
Эльза с сомнением покачала голевой. Она колебалась.
— Да, да, Эльза, — заявил майор. — Посылайте телеграмму, и вы едете с нами до Харькова. Поверьте, господин обер-лейтенант сведущ в этих делах.
Лейтенант поспешно вынул из своего планшета блокнот и подал девушке автоматическую ручку. Так как уже стемнело, зажгли свечу и укрепили ее на столике.
— Давайте обсудим текст телеграммы, — сказал гестаповец. — Что вы предлагаете?
Девушка присела к столику и начала писать.
— Сперва адрес, — сказала она. — “Станция Ракитное. Коменданту участка лейтенанту Гроссу”.
Гестаповец удивился такой осведомленности. Эльза заметила это и объяснила.
— Я познакомилась с комендантом по приезде. Пожилой, очень любезный и обаятельный человек. Дальше, я думаю, так: “Вашей станции вечером утеряны документы имя Эльзы Нейман. Просим принять меры розыску”, — Эльза быстро записала текст и вопросительно взглянула на обер-лейтенанта. — А дальше?
— Мне думается, следует указать, какие именно документы.
— Нет, это лишнее, — торопливо сказала девушка.
— Почему?
И при свете свечи стало заметно, как Эльза смутилась и покраснела.
— Господин обер-лейтенант, я вам вполне доверяю, — сказала она и, приблизив лицо к гестаповцу, снизила голос до шепота. — Но я не знаю, имею ли я право указывать название документов. На телеграфе — русские, а я давала подписку… Вы понимаете мое положение, господин обер-лейтенант?
Маурах уже давно заметил некоторые странные намеки и недомолвки девушки, ее доверчивость именно к нему, к гестаповцу. “Возможно, она выдает себя за сотрудницу нашей службы? Интересно! Ну что ж, сделаю вид, что я и понял, и поверил”.
— Дальше еще одна фраза: “Ждите повторного официального запроса”, — сказал он.
— Это правильно — “официального”, — блестя глазами, произнесла Эльза н записала фразу. — А подпись?
— Эльза Нейман.
Девушка, придав лицу ту уморительно лукавую, капризно-недовольную гримасу, какая появляется на лицах избалованных детей, когда они хотят выпросить у взрослых что-либо запретное, взглянула на Маураха.
— Господин обер-лейтенант, а может быть, вы разрешите подписать телеграмму и вашей фамилией? — произнесла она умоляющим тоном.
— Господи, да мы все подпишемся, — воскликнул майор.
— Нет, это уж будет лишнее. Благодарю. Подписи господина обер-лейтенанта будет вполне достаточно.
И Эльза дописала: “Обер-лейтенант Герман Маурах”.
— Теперь перепишем, четко выведем каждую буковку, — облегченно вздохнула она и, вырвав чистый лист из блокнота, начала переписывать текст, аккуратно вырисовывая слова печатными буквами.
“Ого! — улыбнулся про себя Маурах. — Эта девчонка прямо-таки восхитительна. Даже заботится о том, чтобы на телеграфе не осталась бумажка, написанная ее обычным почерком. Ловкая штучка! Но все же допускает маленькие ошибки”.
Как только телеграмма была написана, Маурах взял черновик и, небрежно скомкав, сунул его в пепельницу, вделанную в стену вагона. Эльза перечитывала телеграмму и, казалось, не обратила внимания на его манипуляции.
Поезд начал замедлять ход. Миновав несколько мелких станций, эшелон сделал остановку. Майор и лейтенант вызвалась сопровождать Эльзу. Едва они вышли из купе, Маурах вынул из пепельницы черновик телеграммы, тщательно расправил его на колене и, сложив вчетверо, сунул в карман. Затем, повинуясь привычке никому не доверять, он решил выйти из вагона и посмотреть, что делает Эльза. В коридоре гестаповец столкнулся с комендантом эшелона — высоким, тощим капитаном-пехотинцем.
— Господин обер-лейтенант, — недовольно сказал капитан, — говорят, что к вам подсела какая-то юбка? Почему не сообщили? Я обязан проверить документы.
— Все в порядке, капитан, — нарочито небрежно ответил Маурах, доставая сигарету.
— Да, но я, как комендант, несу ответственность за весь эшелон.
Тонкие, темные губы гестаповца растянулись в снисходительной улыбке.
— А я, господин капитан, несу ответственность и за комендантов эшелонов, не говоря уже о своих непосредственных подчиненных…