Не отпущу!..
Шрифт:
На окраинах городка Солтмарш земля была жухлой, бесцветной, пронизанной серебристыми нитями каналов.
Побережье не отличалось красотой, но в нем было своеобразное очарование, и в те немногие месяцы, что жила здесь, Элизабет успела полюбить его.
— По-своему завораживающий вид, — как отголосок ее мыслей прозвучали слова Куинна.
— Да, — согласилась она. — Топограф елизаветинских времен Уильям Кемден говорил об этих краях: «Океан тычется в них».
— И поэтично, и точно.
Скоро
На том конце косы лежал знакомый овал острова Солтмарш.
Куинн остановил машину и, опершись на руль, уставился на прямоугольный силуэт дома с приземистой круглой башней.
Наступали ранние сумерки, и старый дом казался нестерпимо одиноким и заброшенным.
Куинн завел машину.
Они проехали по косе, мимо большого кирпичного лодочного сарая, и поползли вверх по мощеной дороге к дому.
Сбоку, у массивного крыльца, был расположен обширный блок гаражей с отдельной квартирой для шофера, пристроенной при жизни Генри.
Куинн обошел машину, чтобы открыть Элизабет дверцу и помочь выйти.
Она ждала, что экономка выйдет встречать их, но даже на близком расстоянии дом выглядел необитаемым.
Ей стало не по себе.
— Миссис Уикстед, наверно, предупреждена о твоем приезде?
— Боюсь, что миссис Уикстед здесь нет.
— Как «нет»? — всполошилась Элизабет. — Ты же говорил, что она еще здесь живет.
— Это так. Просто недавно она перенесла операцию и уехала в Харвик пожить у сестры до выздоровления.
— А-а, — тупо произнесла Элизабет и с укоризной взглянула на него: — Почему ты мне ничего не сказал?
— Разве это так важно?
Ей было важно.
— Жаль, я не знала.
— То есть ты не приехала бы?
— Нет, не приехала бы, — вспыхнула она.
— Ну, ну, — мягко произнес он. — Хорошо, что я забыл упомянуть об этом.
— Ничего ты не забыл, — обвинила она, — ты нарочно это скрыл.
— Ну зачем было мне скрывать?
Она не хотела даже думать, зачем.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Куинн достал из кармана ключ, открыл тяжелую кованую дверь и провел нехотя следовавшую за ним Элизабет в отделанный деревянными панелями холл, протянувшийся во всю ширину дома.
Здесь все было щемяще знакомым.
Сквозь высокие окна холла проникал свет, и в солнечную погоду черные половицы сияли. Слева стоял широкий, облицованный камнем камин, а в середине вздымалась изогнутая лестница со специальным подъемным механизмом для инвалидного кресла.
Было прохладно. Старинная мебель все еще блестела, но отсутствовал свежий запах восковой политуры, который у Элизабет всегда ассоциировался с этим старинным домом.
— Извини, отлучусь на минутку, надо раскочегарить центральное отопление. — Куинн удалился в направлении кухни, а она встревоженно заметалась по холлу.
Он быстро вернулся.
— Скоро все это прогреется, а я пока разведу огонь в кабинете.
— Но мы же ненадолго, зачем еще топить? — кинулась за ним Элизабет.
— У отца в сейфе хранятся кое-какие документы, мне надо посмотреть. А раз мы все равно здесь, пусть нам будет уютно, — резонно заметил он.
Кабинет, служивший одновременно и комнатой отдыха и библиотекой, был просторным и хорошо обставленным: алый ковер, богатые бархатные шторы, из огромного эркера с ромбовидными стеклами, проделанного в шестидесятисантиметровой стене, открывался вид на море. Это была любимая комната Генри.
В широком каменном камине уже были уложены дрова, на полке лежала коробка спичек. Куинн нагнулся и в мгновенье разжег огонь.
Пламя затрещало и брызнуло искрами в дымоход. Куинн пододвинул к огню кресло и предложил:
— Располагайся. — Он бросил на нее насмешливый взгляд. — Или предпочитаешь сразу взяться за дело? В твоей комнате все так, как ты оставила. Если хочешь разобраться в вещах, о которых я говорил…
Элизабет покачала головой — с тем этапом ее жизни покончено.
— Я не собираюсь ничего забирать.
— Тогда, чем неприкаянно метаться, может, присядешь и подождешь, пока я сделаю свои дела?
Сняв и отбросив в сторону куртку, он подошел к широкому письменному столу, принадлежавшему Генри, и включил лампу.
Элизабет опустилась в кресло и стала тайком наблюдать за Куинном из-под длинных шелковистых ресниц.
Он обладал суровой мужской красотой, всегда дававшей ему законное место среди мужчин и покорявшей сердца женщин. Он, однако, не слишком придавал этому значение и не поощрял их интереса.
Куинн как-то сказал ей, что он однолюб, и она, поверив ему, воспылала надеждой, молилась, чтобы он сделал ее своей избранницей, своей любимой, матерью своих детей…
С болью и тоской Элизабет разглядывала склонившееся лицо, темные брови, длинные морщинки между ними, прямой нос, тяжелые веки, темные ресницы.
Возможность просто сидеть и смотреть на него уже была счастьем. Когда-то она думала, что это счастье будет длиться вечно. Правда, тогда она глупо воображала, что он испытывает к ней те же чувства.
Если бы он любил ее…
Прядь темных волос упала Куинну на лоб. Он нетерпеливо провел ладонью по волосам, поднял глаза и поймал взгляд Элизабет.