Не плачь, Маруся!
Шрифт:
– В своем вечном обожании Киры ты ничего не видишь и не замечаешь. Я боюсь, что она плохо на тебя влияет.
– Что?! – рассмеялась Ольга. – Рома, ради бога, ты о чем? Мне скоро тридцать лет, о каком влиянии ты говоришь? Я уже взрослый человек!
– Этот ее легкомысленный образ жизни… Сколько мужчин у нее было? Вдруг ты тоже захочешь приключений, смены партнера? И какие у вас могут быть общие интересы? Ты – семейный человек, Кира – свободна.
Ольга с нескрываемой теплотой посмотрела на мужа.
– Не знала, что у тебя такие комплексы. Надо было не держать это в себе, а давно высказать мне свои опасения. Все совсем не так, как ты себе представляешь. Не так уж и много мужчин у нее было, и она вовсе не гордится своим образом жизни и никуда меня не втягивает. Между прочим, Кира всегда очень
– Клянусь, – ответил заинтригованный Роман.
– Я и сама не все знаю, мы подружились с ней в институте, но кое-что я поняла по обрывкам из разговоров, а иногда в редкие минуты откровенности слышала и от самой Киры. Вот скажи, ты кто?
– Я? В смысле? Роман Дмитриевич…
– В смысле профессии, – перебила его Ольга.
– А… я – архитектор.
– Между прочим, не из последних специалистов в этой области, и я очень горжусь, что живу с талантливым человеком. А я кто?
– Ты у меня не менее талантливая скрипачка, – улыбнулся Роман, – музыкант с большой буквы.
– Да, я – ведущая скрипка в известном оркестре, езжу по гастролям, выступаю в филармонии, дарю людям радость наслаждения музыкой, и, самое главное, я занимаюсь любимым делом.
– Это так, и что? – Роман не понимал, к чему клонит жена.
– Вот ты бы хотел остаться без своего любимого дела, без музыки, воплощенной в камне?
– Нет, я бы не смог, – ответил Роман не раздумывая.
– А Кира смогла… И не нам судить, что жизнь ее без этого сложилась не так, как ты хотел бы, – ответила Ольга, вытирая пот с лица вафельным полотенцем.
– Я пока не понимаю…
– А я не знаю, с чего начать, – ответила Ольга, собираясь с мыслями. – Кира росла без отца, он погиб, когда ей было около трех лет. По поводу мамы я мало чего знаю, Кира всегда очень неохотно касалась этой темы. Знаю одно, что сейчас матери тоже нет в живых, но умерла она много позже отца Киры. Думаю, что там все было не очень хорошо. Кира никогда не приглашала меня в гости в студенческие годы. Первый раз я появилась у нее в доме, когда ее мамы уже не было в живых. Не могу утверждать со стопроцентной уверенностью, но думаю, что она пила. Наверное, ты считаешь, что Кира неудачлива не только в личной жизни, но и на профессиональном поприще?
– Я знаю, что вы вместе учились в консерватории… – пожал плечами Роман, подливая в ванну холодной воды, но от поднимающегося пара все зеркала и кафельные поверхности уже покрылись испариной.
– Ну, да. А еще ты знаешь, что она никогда не работала по специальности. Так вот что я тебе скажу! Кира была самой талантливой скрипачкой у нас на курсе, а может, и в институте. Она – самородок. Она с отличием окончила музыкальную школу и была без экзаменов принята в консерваторию. Идеальный слух от природы был доведен в консерватории до совершенства. Кира бы сейчас гремела на весь мир! Я по таланту в подметки ей не годилась. И не думай, что я преувеличиваю. У нее дар от бога!
– И почему же она в таком случае не гремит на весь мир? – спросил Роман, выглядевший очень забавно с пеной на голове в виде хохолка. – Виною тому лень? Или увлечение парнями?
– А это уже совсем другая история, и лень здесь совсем ни при чем. – Ольга посмотрела на себя в зеркало. – В этой истории замешана ваша покорная слуга, и боюсь, что тебе она не очень понравится… Киру приглашали ведущие оркестры, дело близилось к окончанию института. Новый год на последнем курсе с моей легкой подачи мы решили встретить на даче у моего знакомого. Мы с Кирой накрасились, нарядились, как и положено девушкам, решившим отметить праздник в компании симпатичных парней. Еще раз повторю, это была сугубо моя идея и мои знакомые. Не смотри на меня так. Это случилось еще до тебя, и я не скрывала, что не была монашкой. Так вот, в положенный час к остановке троллейбуса, где мы договорились встретиться, подъехали красные «Жигули» одного из парней, второй сидел рядом. Мы с Кирой сели на заднее сиденье, и машина поехала на дачу, находящуюся в пятидесяти километрах от Москвы… А дальше начался ад. Мне и сейчас вспоминать тяжело…
– Не вспоминай, успокойся, на тебе лица нет.
– Нет уж… Сегодня вечер, то есть утро откровений. Прямо мороз по коже… Мы не сразу с Кирой поняли, что они уже приняли «на грудь», так сказать, разговелись перед Новым годом. Мы возмутились, но парни нас не слушали. Они утверждали, что все будет хорошо, что милиционеры тоже готовятся встречать бой курантов, дороги пусты и мы глазом моргнуть не успеем, как приедем на дачу. Да… да… так и говорили: «Снегурки, не волнуйтесь, все будет хорошо». Мы были молоды и глупы, ветер свистел в голове. Дороги в Подмосковье действительно были безлюдные, но и не расчищенные. Мы быстро сбились с пути, заехали в какой-то лес. Парни начали ссориться, говорили, что один дурак не туда свернул. Время уже приближалось к двенадцати, машина шла на большой скорости. Заносы на дороге, плюс выпивший водитель, плюс наши стенания, что связались с идиотами… В общем, случилось то, что случилось. Водитель не справился с управлением, машина съехала с дороги, не вписавшись в поворот. Остановило нашу бешеную гонку крепкое дерево. Машина получила существенные повреждения. А из всех нас четверых пострадала только я. Так получилось, я неудачно сидела, это ирония судьбы. Я расшибла себе висок, пол-лица, и всю мою праздничную одежду залила кровь! Но это было не смертельно. Больше всего у меня пострадали ноги… Их защемило, и они оказались сломанными. Странно, но я особо и боли-то не чувствовала, я вообще не чувствовала ног. Они ниже коленей просто онемели. Конечно, я находилась в состоянии шока, но очень хорошо помню события той ночи. Когда все выбрались из машины, а меня вынесли и положили на снег, ребята испугались, что меня угробили. Я от болевого шока была без сознания, кровью была залита половина туловища. Они знали, что им не поздоровится, если дознаются, что за рулем был нетрезвый водитель. И знаешь, что они сделали? В жизни не догадаешься… У меня это до сих пор в голове не укладывается. Эти два здоровых бугая совершенно спокойно бросили нас в лесу!
– Как это? – опешил Роман.
– Легко и просто. Оставили нас в лесу, как нежелательных свидетелей, и уехали. Все было именно так, как я сказала. Уехали… Они спасали свои шкуры, а напоследок сказали, что, если мы заявим в милицию об аварии, они ничего не подтвердят, и мы ничего не докажем. Мы остались вдвоем неизвестно где, по колено в снегу в двадцатиградусный мороз, несчастные и одинокие. Ты не представляешь, Рома, что мы пережили. Меня спасло то, что я плохо соображала от боли и была совершенно беспомощна. Уже сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что спастись у меня шанса не было. Минимальный шанс был у Киры, так как она была невредима и могла попытаться что-то сделать. А она, Рома, не бросила меня. Она взвалила достаточно тяжелую девицу на свои хрупкие плечи и поволокла из леса по морозу… по снегу… без всякой уверенности, что мы хоть куда-то выйдем. Я же не могла пошевелиться и от этого жутко мерзла. Кира боролась за мою жизнь с самоотверженностью героини. Она натянула на мои руки свои варежки, чем и подписала себе приговор… Нет, конечно, мы спаслись! И ты это видишь, общаясь со мной, живой, здоровой и успешной. Звезда удачи тогда была на моей стороне. Кира выволокла меня на дорогу. Нам пришлось долго ждать попутку, но мы ее дождались и поехали в Москву, конечно же, в больницу… Два месяца в гипсе, полгода реабилитации… и ты получил свою жену, у нас с тобой все хорошо. А вот Кира…
– Что?
– У нее не было сотрясения мозга, не было порезов, то есть при аварии она не пострадала, я уже говорила об этом. Но, спасая меня, Кира сильно обморозилась. Руки, ноги… долгое лечение и осложнения. Парализация двух пальцев и онемение кончиков пальцев… Смертельно? Нет! Катастрофа? Да! Да! Да! Для музыканта уровня Киры – да! Мы до последнего дня надеялись, что чувствительность вернется, что все у нее восстановится, но нет… с каждым месяцем надежда таяла. Сейчас уже поздно думать, что что-то изменится. Восемь лет прошло.