Не плачь по мне, Аргентина
Шрифт:
За Антоном шли двое. По виду местные, один толстый и нервный, постоянно дергающийся субъект, второй высокий и худой, больше всего смахивающий на усатую селедку.
На всякий случай Ракушкин попетлял по улицам. Сделал бессмысленный кружок.
Ребята не отставали. И только все больше нервничал толстый. Аж подпрыгивать начал на ходу.
«Ладно, – решил Ракушкин. – Посмотрим, подождем».
Он все той же лениво-туристической походкой завернул в ближайшее кафе. Устроился за удобным столиком, расположенным у окна, и положил перед собой листочек. Выросший как из-под земли официант принял заказ и принес через пару минут две горячие булочки и целый кофейник с маленькой чашечкой. Антон собирался посидеть подольше.
На листке было написано десять фамилий с адресами. Видимо, список людей, входящих в Комитет – совет нескольких полупартизанских организаций, на которые делилось разрозненное подполье Аргентины.
«Вот я знаю людей, но я не имею понятия, что с ними делать. – Антон выпил кофе. – Пройдитесь по ним, сказал он…»
В кафе с независимым видом вошел тощий. Проскользнул Антону за спину и устроился за дальним столиком. Ракушкин невозмутимо подвинул стул и теперь видел столик тощего краем глаза. Удачно сел.
В окно он видел, как через дорогу мается толстяк. Нервно курит. Меряет шагами тротуар и даже посматривает на часы.
«Эдак и до инсульта недолго, – посочувствовал ему Антон. – А я долго собираюсь сидеть».
Тощий заказал себе пива и, вытянувшись в струнку, сидел над бокалом, изредка моча в нем усы.
«Ну, хорошо, – вздохнул Ракушкин. Налил еще одну чашечку и уселся поудобнее. – Поехали дальше».
Первым в списке стоял некий Курт Вольке. Тот самый «немецкий товарищ», о котором говорил Рауль, когда Антон спросил его о странном парне в очках. Сейчас, впрочем, сам Ракушкин уже не был уверен, что действительно видел очкарика.
Каким образом господин Вольке оказался втянутым в революционную борьбу аргентинского народа? Да еще вошел в состав Комитета? Хотя, конечно, с конспирацией монтонерос не морочились, но и организацией открытого типа вроде профсоюзов не были.
«Не люблю немцев, – подумал Антон. – Я из-за них-то и на европейское направление не пошел в Школе… Нет в них чувства. – Он припомнил просмотренные некогда записи выступлений Гитлера и уточнил: – В основном нет чувства. А если проявляется, то хоть сам на кладбище ползи…»
Ракушкин покосился на тощего. Тот вылакал половину бокала, но все еще держался. Толстяку было хуже. Он скурил, наверное, всю пачку и уже принялся обгладывать ногти.
Антон налил себе еще чашечку. Замечательный кофейник с толстыми стенками из глины прекрасно держал тепло. Кофе оставался горячим и вкусным.
Ракушкин вернулся к списку.
Сразу за Вольке значилась Леонора. Затем еще пяток незнакомых фамилий. И, наконец, Кристобаль Бруно. Над этой фамилией Антон задумался. Чрезмерно горячий латиноамериканец, явный экстремист, глава самой большой группировки марксистов. Некоторая истеричность, черта, полезная для публичных выступлений, показное отсутствие личной жизни, все ради борьбы… На первый взгляд хороший революционер, если бы не одна особенность, которая проглядывала в Кристобале. Жажда власти! Человека с такой записью в личном деле ни одна организация в лидеры бы не пропустила. Себе дороже выйдет.
Мысленно Антон передвинул Кристобаля в самый конец списка. Этого человека надо было отрабатывать в самую последнюю очередь. Имея на руках всю информацию. Все карты.
Тощий наконец не выдержал. Он одним глотком допил пиво. Грохнул стаканом о стол и вышел. Антон улыбнулся.
На улице тощий перешел дорогу, громко обматерив автомобиль, едва его не задавивший. Потом они долго о чем-то разговаривали с толстяком и размахивали руками. В конце концов толстяк остался, а тощий убежал бодрой рысью.
Антон вздохнул, поднялся и направился в туалет.
28
Вернувшись, он обнаружил, что толстяк уже беседует с кем-то в синей куртке. Антон оценил ширину плеч нового персонажа. Снова вздохнул и принялся разминать под столом пальцы. Через некоторое время вернулся тощий, и толстяк успокоился.
«Определились», – понял Антон.
Он допил кофе, ставший отчего-то совершенно невкусным, отставил кофейник и вышел на улицу.
Промелькнула мысль позвонить в посольство Яковлеву или выдернуть своих ребят. Антон даже на мгновение замедлил шаг, подумывая, не вернуться ли… Но только махнул рукой.
Вечерело.
Красивый город медленно погружался в темноту, делаясь от этого еще более великолепным. Бесчисленные фонари, огни и цветные витрины украшали его, как драгоценные камни и золото красивую женщину.
В сумерках с моря подул свежий ветер. Дышать стало легко. Хотелось вбирать эту удивительную смесь воздуха и соли полной грудью. Впитывать каждой клеточкой тела.
Антон направился вниз по улице, к морю. Никакой особенной цели у него не было. Он старательно выбирал дорогу, чтобы не потерять свой «хвост». Иногда притормаживал, осторожно рассматривая пасущую его парочку. Где-то впереди порой маячила уже знакомая синяя куртка. Ракушкин старался не терять парня из вида, чтобы лишний раз не нервировать. Чайники – народ ненадежный, могут запаниковать, и черт его знает, чем тогда все закончится. Тем более у ребят явно есть план, а нарушать планы все-таки нехорошо.
Антон вышел на набережную, в этот час уже полную туристов, парочек и просто странных личностей, возжелавших прогуляться вечерком. Вездесущие торговцы всякого рода безделушками сновали туда-сюда с переносными лотками. Антон остановил одного и купил за какие-то гроши красивую шариковую ручку из коралла, удобно уместившуюся в нагрудном кармашке.
«А ведь тут брать не будут», – решил Ракушкин и с некоторым сожалением покинул набережную.
Инстинкт говорил ему, что бросать ярко освещенное место, заполненное людьми, нельзя. Но на этот вечер у Антона были другие планы, и он направился подальше от парадных проспектов и крупных улиц.
Через некоторое время синяя куртка впереди исчезла, а преследователи начали сокращать расстояние. Антон принялся разминать плечи и свернул в полутемную улочку, петлявшую между мрачными цехами какой-то мануфактуры и серыми приземистыми зданиями. Не то общежитие, не то другой производственный комплекс. Остро пахло рыбой.
Позади затопали, догоняя.
Антон ускорил шаг, для пущего драматического эффекта. Через десяток метров от стены впереди отлепились две фигуры и преградили дорогу. Толстяк и тощий сопели сзади.