Не плачь по мне, Аргентина
Шрифт:
44
День выдался трудным. Антон встретился с десятком разных людей, так или иначе имеющих отношение к подполью. Он беседовал, добивался встреч, цедил информацию. Трое оказались простыми жуликами, прикрывающимися идеей о «Великом Деле». Еще один просто сумасшедшим. От остальных толку было не больше.
Все делали вид, что знают много и информация, которой они обладают, стоит очень и очень дорого. Некоторые пытались сагитировать Антона на «помощь революции». А у отдельных личностей хватило ума угрожать Ракушкину. С последними
Операция, так лихо начавшаяся, откровенно заходила в тупик. Подобраться к товарищу Кристо не получалось никакими силами. То ли революционер закопался очень глубоко, то ли везение Антона взяло отпуск… Складывалось ощущение, что вокруг Кристобаля Бруно работал хорошо отлаженный механизм, который отводил от него внимание, отталкивал ненужных людей.
После того как были отменены все заседания Комитета, связь Антона с разными подпольщиками прервалась. Оставшиеся адреса и контакты, обозначенные в тетрадке у Рауля, оказались пустышками. Там либо никто не жил, либо обнаруживались совершенно посторонние люди. Один раз указанного адреса вообще не оказалось на карте Буэнос-Айреса. Либо это был хитрый шифр и надо было знать ключ, либо старик просто ошибся. Спросить было не у кого. Рауль Ловега лежал в коме и в сознание не приходил. Антон часто навещал его, персонал больницы уже знал Ракушкина в лицо. Люди Ловеги старались держаться от Антона подальше. На контакт шли неохотно. Часто давали противоречивую, ложную информацию.
Ракушкин устал.
Он поднялся на третий этаж. Подошел к двери своей квартиры и только тут почувствовал незнакомый запах.
Прижавшись к стене, Антон осторожно оглядел коридор. Никого. Тишина.
И только острый запах сигар висел в воздухе.
«Ну и что? – сказал себе Ракушкин. – Ну, сигары… Ну и что? Кто-то прошел по коридору, курил…»
Однако это не успокаивало.
«Я ни разу не видел, чтобы кто-то из моих соседей курил сигару».
«Это ничего не доказывает. Могли прийти гости. Уходя, кто-то закурил…»
Но и это рассуждение не принесло успокоения.
Стараясь не шуметь, Антон подобрался к двери. Аккуратно толкнул ее.
Заперта. Уже хорошо.
Он достал ключи и, не спуская глаз с дальнего неосвещенного конца коридора, где располагался мусоропровод, щелкнул замком.
Теперь надо было действовать быстро.
Антон резко распахнул дверь, стараясь, чтобы она как можно сильнее ударила в стенку – на тот случай, если там кто-то задумал спрятаться. И пока створка не вернулась на место, нырнул внутрь, сразу пригибаясь и уходя в узкий закуток между ванной и кухней. Там в особом потайном ящичке лежал неучтенный «кольт».
В квартире было тихо. Темно. И только настойчиво капал на кухне кран.
Через неплотно закрывшуюся дверь проникала внутрь узкая полоска света. Антон осторожно перебрался поближе к выходу. Заглянул в спальню. Затем щелкнул выключателем.
Никого.
Он проверил кухню, туалет, ванную. Пусто.
Ракушкин опустил пистолет и закрыл входную дверь.
– Черт знает что…
Он втянул носом воздух. Запах
– Действительно, черт знает что…
Для верности Антон проверил даже стенные шкафы.
Пусто.
И только закончив осмотр, Антон заметил лежавший на письменном столе конверт. Обыкновенный почтовый конверт. Из плотной белой бумаги. Без каких-либо надписей, штемпелей и марок.
Ракушкин сморщился, как от зубной боли.
– Ненавижу сюрпризы…
Внутри лежала свернутая вчетверо бумага. Спасибо, что не черная метка.
Антон развернул письмо.
«Пожалуйста, завтра, в десять утра, на площади перед президентским дворцом, около дома номер двадцать три».
Ракушкин повертел листик в руках, посмотрел на просвет. Наконец понюхал и скривился.
Пахло, увы, не духами, а все теми же сигарами.
– С женской линией тут плохо… – пробормотал Антон. Запер дверь, спрятал пистолет и завалился на скрипучую кровать.
45
В этот день, 363 года назад, крестьянин Костромского уезда, хмуро посмотрев на надменного ляха, кивнул головой: «Дорогу покажу…» Позже про Ивана Сусанина напишут много небылиц, сказок, оперу и нагородят кучу вранья. Неизменным останется только подвиг.
В этот день, 345 лет назад, валлийцы с хорватами вырезали к чертовой матери большую часть Магдебурга, это событие вписано кровавыми буквами в историю Тридцатилетней войны.
В этот день, 203 года назад, в полицейский участок Москвы ворвался перепуганный человек, весь в поту, чтобы дрожащими руками передать конверт с донесением о том, что 113 рабочих текстильной мануфактуры умерли от бубонной чумы.
184 года назад Национальная ассамблея во Франции одобрила применение гильотины.
59 лет назад Владимир Ильич Ленин начал писать «Письма издалека», где призовет перейти к новой фазе революции.
А всего 13 лет назад Ли Харви Освальд заказал свой карабин. Впоследствии он будет говорить, что намерение убить Кеннеди имелось у него уже тогда.
В этот день и в этот год Патрицию Херст, наследницу магната Херста, признали виновной в вооруженном ограблении, которое она совершила вместе с ребятами из Симбионистской армии освобождения. Судебный процесс был долгим. Патриция все валила на маоистов, которых после нескольких успешных спецназовских зачисток осталось совсем мало. Однако те, кто уцелел, поведали-таки обвинению о том, как сама мисс Херст придумывала план ее же собственного «похищения». Дело пахло дурно, и деньги папочки не помогли.
Двадцатого марта 1976 года произошло множество событий. Три из них остались незамеченными.
Во-первых, Антон Ракушкин пришел в назначенное место.
Во-вторых, скучающий представитель одной из партий в парламенте Аргентины смотрел на часы и мусолил в руках конверт с уже готовым текстом обращения: «К здоровым силам нации и лично к генералу Хорхе Виделе». На конверте значилось: «Вскрыть и представить на рассмотрение ровно в 10.15». Кворум, точно так же скучая, рассматривал узоры лепнины на потолке.