Не по сценарию
Шрифт:
Мне тут же захотелось спросить, что Марьяна подразумевает под «заботой» для женщины и «радостью» для мужчины, а еще какую роль в этом играют дети, но спросил другое.
— То есть ты считаешь, что мой отец, Богдан Данилевский, не заботился и не любил?
Видит бог, я не хотел готовить о своем отце. Но этот вопрос, похоже, так сильно меня тревожил, что я все-таки не сдержался, и он вылетел прежде, чем я успел его осмыслить. Марьяна дернулась, как будто я отвесил ей пощечину.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — в ее голосе появились сердитые нотки.
— Так расскажи мне, — потребовал я. — Мне очень интересно, почему у меня не было отца и какого черта ты мне ни слова не сказала о нем.
—
— И чем же мой отец был так ужасен? — спросил я, не желая верить Марьяне, но та так посмотрела на меня, что я понял: сейчас мать будет говорить мне правду. По крайней мере так, как понимает ее сама.
— Чем? Да Богдан был настолько ревнивым, что избивал меня за малейший взгляд со стороны, которого я сама могла даже не заметить. С ним о сцене, о театре, даже речи не могло идти. Он не хотел слышать о моей карьере, не хотел, чтобы я выступала, он убивал во мне все, ради чего я хотела жить. Ты же знаешь, наверняка знаешь, как актеру тяжело подавить в себе свое призвание. И это все несмотря на то, что он сам владел театром и знал всю подноготную. Проклятый ревнивый черт.
— Тогда зачем же ты вышла за него замуж? — я все еще не хотел верить матери. Я знал, как она умела приукрасить реальность.
— Глупая была, молодая. Любила его. Думала, что смогу исправить непримиримый характер любовью и лаской. Но ошиблась. Как же жестоко я ошиблась! Еле ноги унесла.
— Ты меня конечно извини, но я не слишком верю в то, что он был таким зверем. Ты ведь любишь мужское внимание. Может, у него были причины ревновать?
— О нет! Я была ему верна, как собачонка. Но даже если бы дала повод, ни одна ревность не оправдывает того, что он делал со мной. Не веришь? Тогда посмотри, после чего я подала на развод, — ее голос стал возмущенным и громким, и я понял, что сейчас Марьяна не играет, не притворяется. Она задрала футболку, открывая живот, и я увидел полоску шрама на боку, чуть выше бедра. Шрам был старым, но довольно большим, и виднелся отчетливо. Я заморгал в удивлении.
— Почему раньше я не видел этого шрама?
— Я неплохо научилась скрывать все, что не хотела показывать. Да и чем бы ты мог помочь? Только стал бы ненавидеть и бояться его, а я не хотела этого.
— Это сделал мой отец? — в шоке спросил я, проводя пальцем по белесой полоске и тут же, словно ожегшись, отдернул руку.
— Да, он. Богдан кинулся на меня с ножом. А знаешь какая была причина? Я приехала к нему в театр и там имела неосторожность поговорить с одним из его сотрудников. Но тот просто сделал мне комплимент, какая я хорошая актриса. Богдан тогда как с цепи сорвался, взбесился так, что даже я его не узнавала. Когда домой пришли, набросился на меня, за волосы таскал, по щекам лупил. А потом за нож схватился. И я не знаю, выжил бы ты, если бы я не извернулась, и лезвие попало не в бок, а прямо в живот. Я ведь уже тогда была беременна, только еще не знала. Меня-то может и откачали бы, а тебя уже вряд ли. Я возненавидела его за это, — глаза Марьяны блестели негодованием, и сейчас она не играла. В ее голосе я услышал жесткие нотки, которые моей матери были несвойственны, я словно узнавал ее с другой стороны, которую Марьяна от меня тщательно скрывала. — Богдан, правда, как кровь увидел, тут же испугался, сам скорую вызвал. Меня увезли в больницу, а он после долго просил прощения, в ногах у меня валялся, когда понял,
От услышанного у меня в душе что-то перевернулось, словно в мою планету врезался метеорит, и глобальное землетрясение сдвинуло пласты, которые казались нерушимыми и тысячелетиями лежали ровно, а потом вдруг содрогнулись от мощного толчка, покорежились, расплавились, выперли острыми зубьями гор и провалились бездонными впадинами, которые стали заполняться кипящей лавой. Точно так же все, что я знал раньше, в чем был уверен и нисколько не сомневался, вдруг изменилось, и кипящая лава теперь текла уже по моим венам. Я стиснул зубы, сдерживая ярость. Теперь поздно что-то менять, и мстить уже некому, и сам я – часть этого человека. Я и тогда не знал, как относиться к отцу, которого никогда не знал, а сейчас и подавно. Глубокий вдох заставил меня взять себя в руки.
— Тогда я не понимаю, зачем ты оставила меня, — сдавленным голосом произнес я. — Ребенок от ненавистного мужчины – не совсем то, к чему стремится женщина. Особенно успешная актриса. Сделала бы аборт.
— Арчи, — в ее голосе вдруг послышалась укоризна, а еще столько нежности, сколько я не слышал от нее за всю свою жизнь, — ну разве я могла от тебя избавиться? Ты же мой ребенок, моя кровь, я очень хотела тебя, ждала, любила с первого дня. Видишь, даже готова была рискнуть всем на свете. Если бы Богдан узнал, чей ты сын, он бы подмял меня под себя, сломал, сделал своей игрушкой, посадил в золотую клетку. Но ты мне был важнее. И я не пожалела ни одного дня о своем решении. И сейчас я очень тобой горжусь.
Марьяна ласково, очень по-матерински, провела своей маленькой ладошкой по моим волосам, а потом по щеке, вызвав во мне целую бурю противоречивых эмоций. Я дернулся и отстранился, не в силах принять ласку, которая запоздала на целую жизнь.
— Именно поэтому ты называла меня Арчи? Как любимую собачку, — я решил прервать миг нежностей едким замечанием.
— Собачку? Да я ради такого сокращения и назвала тебя так. Мне полное имя не так нравится, как Арчи. Всегда представляла короля Артура, и где-то слышала, что мать называла его именно так. Ты и был всегда моим маленьким королем, — протянула она мечтательно. А я поверил, и даже чуть не рассмеялся, потому что подобные дурацкие фантазии были очень свойственны моей наивной матери.
Марьяна открыто улыбалась мне, а я вскочил с кровати и подошел к окну, отвернулся. Мне просто было нужно сейчас скрыться от ее нежного взгляда, к которому я не привык. Как, оказывается, по-разному можно трактовать те или иные события, слова, действия.
— Возможно это и так, но я, уж прости, не чувствовал твоей любви. Ты больше времени посвящала своим мужчинам. Ты хоть помнишь, сколько их у тебя было?
Я все-таки обернулся, чтобы посмотреть ей в глаза, и поймал растерянный, робкий взгляд.
— Я просто хотела любви, настоящей семьи. Это что, преступление? — немного смущенно и оттого сердито, пытаясь защититься от моей нападки, спросила она.
— Ты о той самой семье, которая про заботу и радость? — я не смог скрыть сарказм в голосе.
— Да, о той самой, — упрямо ответила Марьяна, продолжая забавно сердиться. — И я не виновата в том, что всем мужчинам нужно только одно. Я мечтала о надежном человеке, который любил бы и меня, и тебя. Но таких не было, они получали то, за чем приходили, а потом испарялись. Извини, ты уже взрослый, и я могу тебе говорить такие вещи. Ты ведь и сам не раз так поступал с женщинами. Скажешь, нет? Я прекрасно помню твои загулы в училище. Уверена, что ты разбил сердце не одной девочке.