Не по сценарию
Шрифт:
Костер моего разочарования в людях полыхал так ярко, что буквально выжег все эмоции подчистую. Мысль о том, чтобы лечь под Худякова, уже не кажется мне ни унизительной, ни смешной, ни пугающей. Гораздо больше меня унижают мнимо-жалостливые взгляды коллег по цеху, которыми они прикрывают свое злорадство.
Каждый в этой гребаной стране в курсе, в каком отчаянном положении оказались мы с мамой. Каждый считает своим долгом высказаться на этот счет. Они не знают о нас ни черта, но готовность втоптать в грязь только за то, что наша семья богата и знаменита, потрясает. А пресса лишь способствует травле, подкидывая дровишки в костер межклассовой ненависти. Одни посчитали, сколько убытков нанес государству провалившийся в прокате отцовский фильм, другие –
Худяков давал месяц. Я продержалась два. И теперь я все чаще прикидываю, насколько этим усугубила свое положение. Может быть, очень сильно, да. Вероятно, согласись я раньше, поведи себя правильно, он дал бы мне больше. Но за шанс хоть так щелкнуть его по носу я готова понести любые издержки. Что-то мне подсказывает, теперь щелкать по носу будут меня. И возможно, не только по носу.
Я действительно его разозлила – это то немногое, что я знаю наверняка. Потому что как раз чего еще от него ждать, не имею ни малейшего представления.
– Мы что-нибудь придумаем, – повторяю как заведенная.
– Я землю буду рыть, ага, – кивает Шурка. Мама резковато кивает и быстро выходит из комнаты, видно, чтобы скрыть от нас с Чурановой слезы. Я ничего не прячу. Да и слез нет. Устало растираю виски.
– Блин, Юсупова, ну ты че, мне совсем не веришь?! Сказала, будет тебе роль – значит, будет. Этот мудак еще пожалеет, что тебя убрал.
– А? – смотрю на Шурку, округлив глаза. – В каком смысле убрал? Вырезал?!
– Ты не знала? – офигевает она. – Постой, сама же рассказывала, что он тебе этим угрожал.
– Да-а-а, – пробегаюсь рукой по волосам. – Я просто не думала, что он… кхм… осуществит угрозу.
– Вчера на летучке только об этом и говорили.
– Ясно. Класс.
Заламывая руки, делаю тур по комнате. Убеждаю себя не рубить с плеча, но только оттягиваю время неизбежного. Знаю ведь, что надолго меня не хватит. Вдох, выдох. Достаю телефон. Протяжные гудки в нем – все равно что скрип ногтя по школьной доске. От них зубы сводит. Сердце бахает, разгоняя по организму странный субстрат, замешанный на страхе, тоске и какой-то ненормальной решимости. Черт с ней, с этой долбаной ролью! Если бы это касалось меня одной, я бы даже пальцем не пошевелила. Но это – последняя работа папы. Я должна… Нет, я просто обязана сделать так, чтобы она вышла такой, как он ее и задумывал.
Это моя единственная работа с ним!
Единственная… Я не могу позволить это у нас отнять.
– Да, – голос Худякова в динамике звучит резко и очень отчетливо.
– Привет. Надо поговорить.
– На разговоры у меня нет времени. Чего ты хочешь?
– Ты знаешь, – шепчу я.
– Может быть. Но во избежание двусмысленностей я бы предпочел убедиться, что мы понимаем друг друга правильно.
На улице почти весна. Беру в фокус гнездо аиста на макушке давно высохшей яблони, крепче сжимаю в руке айфон, безучастно отмечая тот факт, что никогда раньше не предполагала, насколько же Худяков мстительный. Мой косяк. Меня не раз предупреждали, что с таким, как он, шутки плохи. А я все думала – ну что он мне сделает?
– Я готова принять твое предложение.
– Думаешь, оно все еще актуально?
– Думаю, что это не телефонный разговор. Мы можем увидеться?
Влад не спешит с ответом, беспощадно юзая право сильного. В приличном обществе это считается моветоном. Но иллюзий я не питаю. Так происходит ровно потому, что до его использования просто не доходит. Кому нужно рисковать, испытывая терпение того, кто может здорово попортить жизнь?
Или действительно колеблется?
Я в ужасе. Не знаю, от чего больше – от того, что решилась пойти на его условия, или же от того, что он в этом больше не заинтересован. В глубине души я, конечно, надеюсь, что Влад перебесится и простит, что я водила его за нос. Я уверена, что никогда больше не предам его доверия. Если чему меня и научили последние недели, так это ценить то, что мне давал этот человек, когда был ко мне расположен. В самом идеальном раскладе мы придём к тому, с чего начали. То есть к свадьбе, которая перестала меня пугать. Очистив мысли от шелухи эмоций, я поняла, какой была дурой, предпочтя ему другого. Теперь в мужчине меня привлекают совсем не те качества, что раньше. Я просто… Боже, я просто хочу защищенности. Вот и все. Пока я не разберусь, как жить, не имея страховки в виде мужчины, за спиной которого при случае смогу спрятаться.
– Сегодня в девять. Клуб Мизантроп.
– Ты не заедешь за мной? – переспрашиваю с недоверием.
– Прости. Дела.
В ухо лупят прерывистые гудки.
Козел!
Но с другой стороны, я сама виновата, да. Насколько же противоречивы одолевающие меня чувства! Качели моих эмоций сделали «солнышко» и понеслись к земле. Еще немного, и меня просто стошнит ими. Просто, к чертям, стошнит.
– Всерьез решила пойти на его условия? – хмурится Шурка. Резко оборачиваюсь на звук ее голоса. Она не осуждает меня. Нет. Просто пытается оградить меня от грязи. Почему-то Чуранова искренне верит, что это все не для меня, что я нежная девочка, которая всего этого не вывезет. А мне так стыдно признаться, что гораздо больше я боюсь не вывезти жизнь такой, какова она есть для девяноста процентов женщин. – Может, подождем? Ты же и в международные проекты пробовалась. Мало ли? Вдруг чего выгорит.
Я действительно прошла несколько проб в западные кинопроекты. Для меня это не проблема – мой английский идеален. Каким еще ему быть, если я училась в британской школе? Проблема в том, что меня так затюкали, что я просто перестала в себя верить. Может, и правда я ничего собой не представляю без фамилии отца, раз вокруг этого вертится столько разговоров?
– С последнего прошло полгода, Шур. Там давно собран каст.
– И все-таки. Как ты собираешься с ним трахаться, если он тебе даже не нравится?
Я не знаю! Не знаю, не знаю, черт его дери.
– В этом смысле я к нему даже не присматривалась, Шур. Может, все будет не так плохо.
– Ну, он не страшный, – кивает Чуранова. – И ему всего тридцать семь. Согласись, было бы гораздо хуже, если бы к тебе подкатывал отечественный аналог Харли Вайнштейна.
Меня хватает лишь на то, чтобы выдавить из себя кривую улыбку. Со смертью папы мое зрение будто утратило фокус. И чем больше я тычусь носом в то, чтобы рассмотреть настоящее, тем размытей становится картинка. Это как присматриваться к картинам Моне с расстояния в несколько сантиметров – неправильно. Лучше подальше отойти – большое, и правда, видится на расстоянии, но… Мне так страшно отступить, вдруг я вообще ослепну?
– Что мне надеть?
– А куда вы идете?
– В какой-то клуб.
– Надень что-то такое, в чем ты будешь выгодно отличаться от всех там присутствующих женщин.
Жаль, что, решив последовать совету подруги, я не знала, какие именно женщины там будут…
Влад не только не заезжает за мной, но даже не удосуживается встретить меня на входе, перепоручив это дело услужливой хостес.
– VIP-зона у нас на втором этаже. Я вас провожу, – улыбается девушка, перекрикивая оглушающе громкую музыку. Послушно иду за ней, огибая танцпол с расположенной прямо по центру барной стойкой. Верчу головой по сторонам, опасаясь встретить знакомых. У меня траур. Я пришла сюда не развлекаться. А вот Худяков с друзьями ни в чем себе не отказывает – отмечаю, когда оказываюсь у цели. Это настолько не вяжется с тем, что я ожидала увидеть, что на секунду я цепенею. Это не ревность… Отнюдь. С чего? Просто очередной тычок в то, что я теперь для него ничто. Даже более того… Это прямое указание, что я теперь ничем не лучше эскортниц, которых привели его сомнительного вида друзья.