Не поле перейти
Шрифт:
– Не надо гарпунных залпов, - сказал Моргун, - не надо так много шума.
1964-1965 годы
ЭТО ОШИБКА, МАШЯ
История, о которой пойдет речь, произошла в Атлантическом океане, когда теплоход "Солнечногорск"
шел из Гибралтара в Гавану. Мне хотелось сразу же рассказать о ней. Но все осложнялось тем, что ни начала ее, ни конца я не знал. Мне стала известна только одна деталь. Поразительная деталь в истории отношений двух, должно быть, любящих людей.
Забегая вперед, скажу, что полгода я настойчиво искал их. Хотелось узнать хоть какие-нибудь подробности. Но все оказалось тщетным Оставался один выход: писать рассказ. Придумать начало и конец или хотя бы только начало.
Тогда мы уж точно будем знать, что произошло.
Все в мире подсчитано. Сколько километров до Луны, сколько рыбы в море, сколько кораблей в сутки сталкиваются. Например, только в Северной Атлантике ежегодно происходит более трехсот столкновений.
Конечно же, подсчитали и сколько судов одновременно находятся в плавании Я не знаю этой цифры. Но достоверно, что все они одновременно ведут радиопереговоры: между собою и с береговыми станциями.
В это же время говорят по радио сотни стран, разделенных морями и океанами. И величайший хаос звуковых волн царит над водными просторами.
Поздно вечером я зашел в радиорубку, чтобы передать в редакцию сообщение о ходе рейса. Как пробиться через эпицентр этого хаоса с Атлантического океана в далекую Москву?
В радиорубке на вахте был Лев Вестель. Здесь столько всяких аппаратов, а на них такое бесчисленное количество ручек, кнопок, стрелок, делений, что диву даешься, как это люди разбираются, что к чему.
В силу ряда обстоятельств, я думаю, герой нашей истории судовой радист. Мне кажется, радист должен быть обязательно подвижным, быстрым, мгновенно реагирующим на все окружающее. Не представляю себе человека в радиорубке медлительного, тучного или даже просто полного. Возможно, мне так кажется потому, что эталон радиста для меня Вестель. Сразу же вспоминается знаменитый Кренкель. И не только по созвучию фамилий. Вестель - начальник радиостанции на "Солнечногорске" и ас-коротковолновик. Едва ли не с каждым уголком планеты, где есть коротковолновики, он сумел установить связь.
Как всегда, в радиорубке громко и жалобно пищала морзянка, и неслись точки-тире, обгоняя друг друга, будто боясь, что их остановят. А им действительно мешали какие-то посторонние звуки, грубо разрывали их ниточку, но они снова пробивались, тоненькие, жалобные, беспомощные, как цыплята: пи-пии, пи-пи-пи, пии... Одновременно гудел какой-то аппарат, рядом постукивало, а то вдруг разозлится что-то страшное, злое и зарычит, заскрежещет так, что невольно бросаешь взгляд в иллюминатор на неспокойный океан.
Но Вестель покрутит какие-то ручки, и снова только пии, пи-пи...
Он принимал на пишущую машинку радиограммы, и они вылетали, как с конвейера: в каретку была так заложена пачка бланков, что когда кончался один, начинался второй. Время от времени, не снимая наушников и не прекращая печатать, он прислушивался к морзянке другого приемника - не касается ли передача его? Тут же подстраивал какую-то аппаратуру и разговаривал со мной. Он успел, не отрываясь от своих дел, предложить мне место, немыслимой скороговоркой выпалить: "черезпятьминутосвобожусь", достать из стола и передать мне радиограмму о приближающемся шторме.
И голова и все его тело двигались, но без напряжения, а весело, даже лихо. Я знал, откуда
В восемнадцать лет он уже работал начальником радиостанции на ледоколе Теперь ему сорок пять. Лет
десять был старшим преподавателем, и теперь сотни его учеников плавают по морям и океанам. Потом_ снова потянуло море. Это ведь не только в песнях: "Не ?кить мне без моря". Оно в самом деле не отпускает человека, если уж он начал плавать.
Вестель много видел. Только его военные годы - это книга. Мне было интересно с ним, и я часто заходил в радиорубку, особенно перед окончанием вахты.
После горячих часов работы он нет-нет да и уступал моим просьбам послушать, что делается в эфире.
И уму непостижимо, что там делалось. Миллион слов в минуту на всех языках мира. Фантастическое вавилонское столпотворение, увеличенное до масштабов вселенной. Как же разговаривают в этом немыслимом хаосе именно те, кто хочет друг с другом поговорить?
Очень просто. Никакого хаоса нет.
Весь мировой эфир поделен. Поделены волны, поделены частоты, поделены зоны, пояса, время. Поделены буквы латинского алфавита, их комбинации дали возможность присвоить отдельные позывные миллионам радиостанций, каждому суденышку. И все позывные раций, связанных с морем, позывные каждого судна занесены в книгу, набранную мельчайшим шрифтом, и любой радист без труда может найти их.
Но как все же пробиться со своим разговором?
Представьте себе густой дождь. И представьте невозможное: струйки его идут не сверху вниз, а горизонтально. Так вот, очень схематично, сугубо условно, каждая струйка - это радиоканал. И на концах ее разговаривают радисты. И радистов таких может уместиться миллионы и миллионы. Но все больше в мире появляется радиостанций и все гуще струйки. То и дело одна надвигается на другую, и мастерство, чтобы ни к одной не прикоснуться. Но подключиться можно к любой.
Слушать, о чем говорит мир, интересно. Вот знакомый мне теплоход "Лениногорск" просит разрешения войти в канадский порт Монреаль. Тронулся караван судов через Суэцкий канал. Среди них три парохода из Одессы. Закончил разгрузку чугуна в Японии "Ленинский комсомол" и просится домой, но ему дают распоряжение следовать в Джакарту...
Чисто служебных, "морских" разговоров не так уж много. Моря и океаны полны пассажирскими судами.
И редкий пассажир откажет себе в удовольствии послать весточку родным или друзьям из Атлантики, Тихого, Индийского океанов или из далеких тропических стран. Ни на минуту не отрываются от коммерческой жизни "деловые люди" капиталистического мира. Акции, биржи, сделки, проценты, валюта, цены - все в эфире. Идут радиограммы, длинные, короткие, остроумные, нежные, грубые, унизительные, властные.
Летят в эфире слова. Днем и ночью, медленно и с бешеной скоростью записываемые с одной пленки на другую. Заполнен, забит эфир звуками.
Но наступает минута, нет секунда, одна и та же секунда для мирового водного пространства, когда все обрывается. На полуслове умолкают судовые и береговые радиостанции всего мира. Прекращаются передачи "срочных", "сверхсрочных", "молний", "особо важных". Прерываются сводки о надвигающихся штормах и вспыхнувшей эпидемии, распоряжения пароходных компаний и диспетчеров об изменении маршрутов кораблей, и, случись даже государственный переворот, сообщение об этом прервут на полуслове. Наступают минуты молчания. Они наступают с пятнадцатой до восемнадцатой и с сорок пятой до сорок восьмой минуты каждого часа. Сорок восемь раз в сутки с перерывами в полчаса длится трехминутное молчание.