Не поле перейти
Шрифт:
И ВСЕ ИЗ-ЗА ЗВОНКА
Из детдома Виктора Дубравина направили в железнодорожный техникум. Учиться ему не хотелось. Решил уйти с первого курса. До каникул дотянуть, уехать, а обратно не возвращаться. Но тогда его удержали.
Хитростью удержали. А вот сейчас, когда он уже на втором курсе, когда начали, наконец, изучать паровоз - эту удивительную машину, - его выгоняют.
На первом курсе, за неделю до зимних каникул, он выписал положенный ему, как железнодорожнику, бесплатный билет в Москву. Там не пропадешь.
Проездные документы не выдали. Сказали, что вызывает начальник техникума Николай Кузьмич
Будь это не Николай Кузьмич, можно бы и наплевать. Без билета ехать не в первый раз. Но начальник мужик стоящий, и Виктор его уважал. Должно быть, потому, что у него два боевых ордена: за Перекоп и еще за какой-то особый героизм. А возможно, и по другой причине: он не похож на начальника. Здоровается за руку, на переменах забегает в курилку, и если случается, нет у него папирос, не стесняясь, просит у ребят. За ним не пропадало.
Особенно хорошо он относился к бывшим беспризорникам, которых кое-кто сторонился. Их было шесть человек, и все они очень остро переживали любое напоминание о своем прошлом. С Николаем Кузьмичом получалось как-то по-иному. Он охотно рассказывал им о гражданской войне и сам с удовольствием слушал об их собственных "подвигах". Они его не стеснялись.
Виктор решил явиться на вызов и не мудрить, а как только спросит, честно признаться, что учиться не будет. Но оказалось, он вызвал всех шестерых. "Я, - говорит, - вам сюрприз приготовил. Вот путевки на экскурсию в Ленинград, с полным питанием на месте, а вот деньги на дорогу. Стипендию приберегите, после каникул пригодится".
Все обрадовались. Отказаться Виктору было неловко. Да и почему бы не съездить в Ленинград?
Только в поезде спохватились, что за путевки директор велел расписаться, а за деньги - нет. И стипендию и всякие ссуды выдавал только кассир. И всегда надо было расписываться и проставлять сумму прописью. А тут выдал сам, без всякой ведомости. Както нехорошо получилось.
Бросать техникум сразу после возвращения из Ленинграда было и вовсе неудобно. Решил потянуть месячишко. Когда снова собрался уходить, как назло, Николай Кузьмич позвал всех шестерых к себе на день рождения. "По возможности, - говорит, - принесите подарки. Подготовить успеете, впереди еще целая неделя". Он объяснил, что подарки принимает только контрольными работами с оценкой "хорошо" или "отлично". "Если не получится, предупредил он, - тоже не страшно, можно и так прийти. Но не вздумайте покупать что-нибудь. Выгоню".
Все знали: не выгонит и даже не упрекнет. Только покраснеет. Странный человек. Если ему нанесут обиду или оскорбят, он краснеет от стыда. Даже непонятно, как он ордена за героизм получил.
Портить ему настроение в такой день не хотелось.
И без подарка являться было стыдно. Виктор злился на Николая Кузьмича и мысленно ругал его.
На вечере, куда пришли преподаватели и много другого народа, ребятам было не по себе. Кто-то сказал, что зря позвали сюда беспризорников. Они не слышали этого. Они это чувствовали. Если человек говорит даже очень вежливо, улыбается, но думает о них как о беспризорниках, они это чувствуют и уже сами не могут спокойно разговаривать.
Всем было неловко - и ребятам и другим гостям.
Только Николай Кузьмич ничего не замечал. Он произнес тост за Виктора и его товарищей, за
После такого вечера сразу бросать техникум было совершенно невозможно. И еще был подходящий случай уйти наконец, и опять получилось так, что помешал Николай Кузьмич. А вот теперь, когда самое трудное позади, когда он уже на втором курсе, его исключают.
Откровенно говоря, единственное, чего ему жалко, это паровоза. Те, кто не понимает, думают, будто ничего особенного в этой машине нет. Они не представляют, какая в ней таится сила. Она вырабатывает в час около двадцати тысяч килограммов пару. Если этот пар сразу выпустить, его хватит, чтобы окутать всю Дворцовую площадь в Ленинграде вместе со всеми дворцами. Это целое небо. Но его загнали в один котел. Пар распирает котел с силой пять тысяч тонн. Он так давит на воду, что она не может кипеть. Она закипает только при двухстах градусах.
Виктор забросил остальные предметы. Снова появились "хвосты", от которых он едва избавился. Зато на уроках по курсу паровоза он просто бог. У него не хватает терпения плестись вместе с классом, и он ушел далеко вперед. Целые ночи просиживал над книгами о паровозе.
Так было и перед тем злополучным днем. Он засиделся за "Историей локомотива" и лег спать только на рассвете. Утром его едва растолкали. Первые два урока была математика. Он совершенно не подготовился. Не имел понятия о том, что задало. Сидел на уроке и ждал звонка.
Сорок пять минут идет урок. Это две тысячи семьсот секунд. И каждую секунду могут вызвать к доске.
Какая ни с чем не сравнимая мука - ждать звонка.
Ждать, хотя урок только начался и еще не взялся за журнал математик, чтобы выбрать первую жертву. Никогда не бывает в классе такой настороженной тишины, как в эти нестерпимо томительные секунды.
Преподаватель медленно достает из кармана футляр, аккуратно извлекает очки, щурясь, смотрит на них против света и, подышав на стекла, начинает тщательно протирать их. Наконец надевает очки, с отвратительной медлительностью прилаживая за ушами дужки. Обводя долгим взглядом переставший дышать класс, торжественно раскрывает журнал.
Он тянет, будто нарочно, будто издевается, наслаждаясь своей властью. Он словно хочет продлить ее и петит за все огорчения, что порой причиняют ему здесь.
Все замерло, и слышно только, как шелестят журнальные страницы.
Виктор следит за глазами математика. Они медленно скользят по алфавитному списку. Уже первые буквы пройдены. Вот взгляд задержался. Дубравин опускает гoлoвv... Секунда, вторая, третья... Тишина. С надеждой поднимает глаза. Миновало. Уже где-то на "С".
Наконец фамилия названа. Будто вырвался общий вздох облегчения. Будто фотограф сказал "Готово". Расслабли напряженные мышцы, все задвигались, заерзали. Скрипнул стол, упала книга, кто-то кашлянул, ктото шмыгнул носом. Послышался шепот.