Не повтори моей судьбы
Шрифт:
–Думаю, что не перевелись, да только мне не попадется такая.
–Вот! Дело-то в тебе самом!
Посидели, помолчали, налили еще по кружке чаю, утерли лица полотенцами.
–Хорош чаек,—похвалил Рем.
–Угу.
Как всегда в такие моменты расслабленности и покоя приходят в голову лучшие мысли.
–А ты дай объявление,—предложил Кузьмич,—что, мол, сдаю угол, но на определенных условиях. А условия будут такие: живи бесплатно, но выполняй домашнюю работу.
–Ну, тогда точно нарвусь на потенциальную невесту,—отверг Рем, но сама идея объявления ему понравилась.—Я вот что думаю…
Не успела пройти неделя, как в мастерскую Рема Битюгова постучалась
–Занимательно?—порой спрашивал Рем замершую Шурочку.
Девушка быстро-быстро кивала головой, а потом, не смея дохнуть, приближалась к реставрируемой вещи, глазами ощупывая характерные трещинки, пятнышки, разводы. При этом тонкие её пальчики подрагивали, словно она пыталась повторить чудодейственные движения рук мастера.
Часто Рем думал, что из девчонки вышел бы неплохой реставратор, но такой судьбы он ей не желал. Судьба Шурочки, считал Битюгов,—судьба обычной женщины: замужество, дети. Работа же с антиквариатом полностью порабощает человека, не оставляет ему ни сил, ни времени на личную жизнь, такую, какую хотела для него его бывшая супруга.
Они с женой прожили чуть больше десяти лет, а потом она ушла, упрекнув напоследок, что все эти годы он был женат «на своем старье», которое не терпит соперничества ни с женским смехом, ни детским криком. Сейчас его бывшая жена замужем, у неё двое детей, пушистая собачонка и муж, который по первому намеку красавицы Ольги Павловны летит за билетами в театр или пригласительным на престижную тусовку.
Реставрация, антиквариат, считал Рем,—дело сугубо мужское и удел одиночек. Если девочке интересно наблюдать за его работой, он не против, но агитировать её за вступление в ряды таких как он, не станет.
Мастер посмотрел в сторону Шурочки, которая в этот момент наводила порядок в дальнем углу мастерской. Прежний хозяин, еще до Рема, для чего-то решил отгородить часть помещения кирпичной стеной. Но то ли надобность отпала, то ли кирпича не хватила, но перегородка осталась не законченной и представляла собой своеобразную кирпичную лестницу, упирающуюся в потолок. Если измерить стену по низу, то выходило почти четыре метра, а по верху—не больше двух с половиной. Как бы там ни было, но незаконченная стена отгораживала приличный угол, где и устроилась Шурочка. Ступеньки незаконченной кладки она использовала оригинально: каждую застелила куском плотного картона и уставила книгами. Вот такой книжный стеллаж получился у неё!
Рем одобрил фантазию девушки и больше не вникал в те изменения, на которые время от времени шла Шурочка. Более того, он часто удивлялся, когда студенточка могла ни из чего смастерить держатель для картинных рам, предложить свой вариант рационального использования пространства шкафа для реактивов и мелких предметов. Большие скрепки, магниты, клейкая лента и даже ячейки из-под яиц—все шло в дело. Мастерская стала выглядеть более цивилизовано, а тщательно вымытые огромные окна создавали почти праздничное настроение.
Но и Рем не оставался в долгу перед своей жиличкой. Он не только предоставил, как обещал в объявлении, «угол», но и ненавязчиво следил, чтобы девочка не голодала, имея в своем распоряжении стипендию и редкие почтовые переводы от матери. Он приучил Шурочку обедать и ужинать с ним, сердился на её уловки отговориться нечаянным обедом «у подруги» или «в кафе».
–Посмотри мне в глаза,—требовал Битюгов, отлично знающий, что до стипендии еще неделя, а новые колготки съели последние рубли девушки.—Ты не умеешь лгать. Твое лицо выдает тебя. Если хочешь научиться скрывать свои чувства, научись владеть им. Но даже те, кто умеет это делать, поверь, не может скрыть голодного блеска в глазах. Пойдем ужинать, а я расскажу тебе…
Шурочка тайком вытирала слезы и послушно шла к столу. Она давала себе слово есть чуть-чуть, но Рем был замечательным рассказчиком, и уже через несколько минут завороженная голосом мастера Шурочка уплетала суп и макароны по-флотски, хрупала печеньем, запивая его сладким чаем. Битюгов говорил и говорил, а сам в душе сожалел, что нет у него детей. А ведь по возрасту, Шурочка могла бы быть его дочерью. Э-э-э-х!
Учась в институте, Шурочка Панова больше знаний о современном и классическом искусстве, о разных течениях и творческих школах получала именно от Битюгова и тех людей, которые собирались в его мастерской. Здесь бывали художники, скульпторы, музейные работники, барыги, занимающиеся перепродажей старинных вещей, коллекционеры, священники и просто богатые люди, зашедшие к Рему в поисках раритетов. Бывали здесь и непризнанные молодые гении и ребята-краснодеревщики, был даже один таможенник, который считался признанным авторитетом в оценке старинных предметов.
Учеба Шурочке давалась легко, поэтому свободное время она проводила в московских музеях, на выставках, куда проходила всеми правдами и неправдами, часами бродила по Арбату, учась отличать подделки от проблеска таланта. Часто в путешествиях по Москве её сопровождала Лиля Комарова, одногрупница, москвичка, девушка веселая и общительная. Шурочка копировала манеры Лили, старалась говорить, как она, копила деньги, чтобы купить такой же шарфик или сумочку. Их дружба была взаимно полезной: Шурочка была Лилиной палочкой-выручалочкой на экзаменах и зачетах, контрольных и коллоквиумах, а Лиля для подружки-провинциалки стала образцом для подражания. Через два года только очень проницательный человек мог определить, кто из подруг родился и вырос в столице, а кто приехал сюда совсем недавно. Да и дело было не во внешности или манере разговора, а в том, что осталась в Шурочке неподдельная искренность, наивность и готовность удивляться, чего давно уже не встретишь у замотанных вечной спешкой и огромными расстояниями москвичей.
–Шурочка!—кричит Лиля, стоя в самом конце длинного институтского коридора.—Иди сюда!
Шурочке некогда, она набрала книг в библиотеке, альбомов и тащиться с такой тяжестью снова в аудиторию, не хочется. Но обидеть подругу не может.
–Уф,—выдыхает девушка, опуская битком набитую сумку на скамейку.—Что у тебя?
У Лили заплаканные глаза и покрасневший носик.
–Вот,—протягивает она папку с курсовой работой.—Опять не приняла.
–А ты исправила, как она велела в прошлый раз?—спрашивает Шурочка.