Не-птица
Шрифт:
— Ну и красавчик! Должен же хоть кто-то из нашей шайки пользоваться мозгами!
— Ага.
— И ты решил поговорить, чтобы что?
— Чтобы прояснить ситуацию, — тяжело вздохнул Рус.
— Как по мне, ситуация вполне ясная. Но ладно, попробуй.
Несколько секунд они молчали друг на друга.
— Ты мне сильно нравишься, — наконец, признался Руслан.
— Я в курсе, — хмыкнула Иволга. — Надеюсь, это не помешает твоим планам?
— Не знаю. Возникает конфликт интересов.
Ива не выдержала и звонко расхохоталась.
— Русь,
— Пожалуйста, отнесись к этому серьезнее.
— Ну не дуйся, солнышко! Просто ты забавно сказал. Давай налью чаю?
Должно быть, Руслан кивнул, потому что отчетливо звякнули чашки.
— Вот так. Теперь обрисуй проблему, пожалуйста.
Рус снова вздохнул.
— Я должен уехать. Но мне не хочется. Страшно и за себя, и за тебя, и за Глеба.
— Чего бояться-то?
— Ну, за себя страх самый естественный. Чужая страна, чужие люди. Одиночество. Страх не справиться.
— Ладно, допустим. А остальные?
— Пару месяцев назад я тебе рану зашивал. А что, если бы в тот момент я уже был в Германии?
Я представляю взгляд Руслана. Тревожный, прямой из под блестящих прямоугольных стекол. Взгляд мужчины, знакомого ответственностью.
— Ну, отправили бы меня в больничку. Думаешь, Кедр бы не сподобился?
— Ага. И что потом? Тебя находит отец, везет домой. Глебка снова закрывается в себе, находит, наконец, нормальную работу… И умирает. В смысле, как человек, как творец, как личность.
— Че это он умирает?
А Ива, наверное, стоит, опираясь на раковину тонкими руками, заведенными за спину. Челка падает на глаза, и мелкая то и дело её сдувает. Красавица.
— А ты не заметила, сколько Глеб стал писать, с тех пор, как ты появилась? А, ну да. Как бы ты заметила. Так вот, он никогда ещё столько не сидел со сценариями. И, насколько я мог заметить, получается всё лучше. Ты вдохнула в тексты Глеба новую жизнь, глубину. Боюсь, что, когда ты уедешь, этот огонь постепенно угаснет, так же быстро, как вспыхнул.
Они замолчали надолго, и тишина отдавалась в ушах осколками прозвучавших слов. В этот момент я впервые увидел самого себя со стороны. Каждую ночь за ноутбуком. Раньше бродил по Сети, теперь пишу. Пишу сцены, сочиняю истории, создаю и разрушаю жизни выдуманных людей. В стол. Почему?
— Я не знала, — сухо сказала Иволга. — Думала, он всегда так много пишет. Ладно, теперь у вопрос.
— Слушаю.
— Почему ты вообще рвешься в Германию, если и тут, в сущности, неплохо?
— Я уже говорил…
— Да, да, я помню. Синдром там какой-то открыли.
— Не открыли, а продвинулись в его изучении, — в голосе Руса прорезались неожиданно агрессивные нотки.
— И что? Почему ты решил объявить вендетту конкретно этой болячке?
В ответ Руслан как-то невесело рассмеялся.
— Чего ржёшь?!
— Просто ты очень точно выразилась, — наконец, успокоился он. — Это действительно вендетта. Взгляни на мои руки. Как тебе?
Я посмотреть не мог, но постарался припомнить. Обычные аккуратные ладони, бледные и мягкие. Средней длины пальцы, двигаются очень точно и быстро — Рус в детстве играл на пианино.
— Обычные лапы, чё, — подтвердила мои соображения Иволга.
— Вот именно, — в голосе друга я различил тот же надлом, что и в памятную ночь, когда он штопал Иве плечо. — Абсолютно обычные, среднестатические, нормальные. Каждодневное напоминание о моем обещании.
— Русь, я не понимаю…
— У мамы были очень длинные тонкие пальцы. До уродливости длинные, знаешь. Один из симптомов генетического заболевания. Синдрома Морфана. Еще один симптом, гораздо более неприятный — врожденная патология сердечно-сосудистой системы. Мама умерла от инфаркта, когда мне было двенадцать. И тогда я поклялся сделать всё возможное, чтобы ни один ребенок в мире больше не пережил такую боль и ужас. И сейчас клятва велит ехать в Германию, где я смогу понять синдром Морфана лучше и глубже.
Он проговорил весь свой короткий монолог очень быстро, поэтому в конце задохнулся и некоторое время молчал, восстанавливая дыхание. Иволга тоже не сразу решилась что-то сказать.
— Я тебе соболезную дважды. Во-первых, по поводу матери. А во-вторых — тому, как ловко ты похоронил собственную свободу под грузом прошлого.
— Тебе не понять, что это такое — каждый раз просыпаться с чувством вины за то, что вот он ты: умнее и здоровее всех, такой замечательный и обеспеченный, в то время как мать, давшая тебе жизнь, уже десять лет в земле. Эти отвратительные мысли, мерзкие шепотки в голове: «Тебе просто больше повезло». Не хочу больше видеть кошмары, в которых она обвиняет меня!
— Мама мертва, Русь. И ей уже нет дела до твоих психологических травм.
— У тебя нет права так говорить!
— Моя погибла в автокатастрофе. И ничего, не набрасываюсь на автолюбителей!
— Потому, что тебе плевать. Ты ищешь свободу, но поиски — лишь предлог для бегства, для ухода от ответственности и проблем!
— Я хотя бы вижу разницу между ответственностью и одержимостью!
Они перешли на крик, потом Рус вскочил и вылетел в прихожую. Я поднялся с дивана, Ива осталась на кухне — краем глаза заметил её силуэт со скрещенными на груди руками.
— Рус, погоди!
— Потом, — он схватил с вешалки куртку, шапку и шарф. — Не могу сейчас. Потом!
И хлопнул перед носом дверью.
Несколько секунд мы стояли, оглушенные неожиданным скандалом. Первой в себя пришла Иволга.
— Ну вот, поругались. Хоть совсем о свободе не разговаривай, обязательно с кем-нибудь расстанешься.
— Ты была очень жестока.
— Как и все, кто говорит правду, — дернула плечами красноволосая. — Ладно, раз нас тут больше никто не ждёт, предлагаю оттянуться. Поехали в клуб?