Не расстанусь с Ван Гогом

Островская Екатерина

– Дай бог ей еще прожить долго.

Надя опять замолчала, потому только сейчас поняла, что зря вспомнила о медсестре. Вдруг Павел подумает, что она испытывает нечто вроде ревности? Нет, конечно, слова вырвались сами, потому что надо было что-то сказать, вот и ляпнула первое пришедшее на ум. Хотя… Неужели она и правда об этом подумала? И думает ли она о нем вообще? Как она о нем может думать, если второй раз в жизни видит? Конечно, слышала о нем от Елены Юрьевны много, знает, что кроме него у Радецкой никого из родственников нет, не считая преуспевающего теперь уже в Штатах второго мужа, и еще что Павел бросил институт на следующий день после того, когда узнал о гибели в авиакатастрофе родителей. Он занимается живописью, приобрел мастерскую, а выставляется или нет, Елена

Юрьевна ничего не говорила.

Надя посмотрела на профиль Павла. Тот почувствовал ее взгляд и снова обернулся.

– Что-то хотите узнать?

– Я не хочу возвращаться домой сейчас. А больше мне ехать некуда. Не могли бы вы показать мне свои работы?

Глава 4

Холмогоров вернулся домой и, не разуваясь, не снимая дубленки, прошел на кухню, открыл холодильник. Достал банку австрийского пива, пошарил рукой, отодвигая контейнеры с провизией, – ничего другого не было. С досады швырнул банку обратно в нутро холодильника. Пришлось идти в гостиную и смотреть в буфете. Начатая бутылка «Балантайна» лежала на боку на верхней полке за чайным сервизом. Как она там оказалась и сколько времени пролежала, Саша не помнил, да и не хотел вспоминать. Просто открутил крышку и потянулся за стаканом, но рука застыла в воздухе. Холмогоров прикрыл дверцу буфета и направился обратно на кухню. Оказавшись в прихожей, сделал глоток из бутылки, затем поставил ее на пол, снял дубленку, повесил на крючок вешалки. Когда снимал ботинки, дубленка сорвалась и упала на пол, опрокинув виски.

Он поднял бутылку, глянул на лужицу и раздраженно пнул дубленку, буркнув:

– Ну и валяйся здесь.

Вернулся к кухонному столу, опустился на стул, сделал еще один глоток и поморщился. Мда, ситуация, в которой он оказался, не из приятных. Непонятно, почему он вообще повелся на эту Илону: ведь сразу понял, что та нимфоманка, избалованная деньгами и считающая, будто ей позволено брать от жизни все, что пожелает, платить-то будет муж. А муж…

О банкире Холмогоров не хотел вспоминать, потому что было не по себе. Может быть, даже страшно. А может, не так уж и страшно, но воспоминание о недавнем инциденте уверенности не добавляло. В конце концов, распухшая скула – совсем не высокая плата за то, что его попугали немного. Ведь только попугали, не убили же. Хотя вряд ли его собирались убить, просто унизить. И унизили. Всякий нормальный человек должен понимать – если на корпоративе исчезнет ведущий, популярный актер, связанный контрактами с киностудиями, его будут искать, причем искать не так, как ищут пропавшего перед праздником сантехника. У полиции много способов, Холмогоров читал сценарии детективных фильмов, в которых ему предлагались роли, и кое-что понимал в подобных делах. Не убили бы, точно. Могли вывезти за город, побить. В конце концов, привязать к дереву. Но привязали бы так, чтобы он сумел развязаться, а потом, проваливаясь в глубоком снегу, выбраться на ночную трассу и остановить проезжающий автомобиль. Но банкир и это сделать не приказал, а зачем-то велел вернуться к Наде. Что ж, не самый плохой вариант. И сильно смахивающий на идиотскую шутку. Только двадцать тысяч евро очень жалко.

А вдруг банкир не шутил? Надя, конечно, пройденный этап жизни, но если отказ угрожает последующим наказанием, можно ненадолго вернуться в прошлое. Надо еще раз все хорошенько обдумать, проанализировать…

Надя была хорошей женой, заботливой и нежной. Она красива, умна и сама не понимает, насколько нравится мужчинам. А может, и в самом деле вернуться к ней? Вернее, забрать ее сюда, в московскую квартиру. Квартира хорошая, гораздо лучше той питерской, в которой они жили. За эту, правда, предстоит выплачивать ипотечный кредит, однако к лету Саша рассчитывал погасить его. Не за каждый корпоратив, разумеется, платят по двадцать тысяч евро, но даже если получать меньше, то три десятка мероприятий – и тема будет закрыта. К тому же остаются еще съемки, а ставку ему должны поднять. Он может потребовать две тысячи евро за съемочный день. Имеет полное право требовать – жизнь дорожает и потребности популярного

актера тоже, что продюсеры наверняка понимают.

А с другой стороны, зачем ему теперь Надя? Ясно же, она не останется женщиной всей его жизни, но оказавшись рядом с ней, придется скрывать свои связи, лгать, изворачиваться. Зачем? Впереди столько лет, счастливых, похожих на бесконечный праздник, в котором, разумеется, найдется место и работе, но работе, доставляющей удовольствие. А главное то, что жизнь будет наполнена поклонением людей, которых он даже и знать не будет. Привычное актерское счастье – ходишь по улицам, скрывая лицо под широкополой шляпой и черными очками, а девочки все равно подскакивают, окружают, замирают от близости кумира, выпрашивают автограф, навязывают номера своих телефонов, умоляют о встрече…

Однако банкир неспроста заговорил о Наде. Что-то ему точно надо, раз он даже обещал сделать дорогой подарок на свадьбу. Взамен попросил, вот ведь странность, отдать ему какую-то вещь, принадлежащую Наде. Только что у нее есть такое, чего нет у богатого, вернее, очень богатого человека, имеющего возможность купить походя «пустячок», на который Надя за целую жизнь не заработает? Все, что есть у Надежды Черкашиной, Холмогорову хорошо знакомо, – ничего ценного, кроме историй о дружбе ее родителей с великим Николаем Журавлевым. Хм, с великим… Если разобраться, игра Журавлева не просто старомодна и архаична. Его манера двигаться, произносить фразы и монологи сейчас кажется смешной и ненужной, потому что убивает динамику действия на сцене или на экране. Конечно, у него был неповторимый голос, с переливами, рокочущий, как прибой, набегающий на берег и перекатывающий плоскую гальку. Но кому ныне нужен такой тембр, когда можно играть молча, без мимики и излишней артикуляции, только действием воплощая на экране образ настоящего героя, сводящего с ума женщин и заставляющего мужчин подражать ему? Надя, Надя…

Холмогоров вдруг представил ее рассыпавшиеся по плечам волосы, тонкое и гибкое тело, то, как она может застонать тихо, словно боится проявить свое наслаждение вслух… Нет, конечно, его бывшая жена исключительная женщина, не такая, как все. Александр понял это с первого взгляда, как только заметил ее в институтском коридоре. Но с годами все Надины прелести потускнеют, станут чем-то привычным и пресным, как один и тот же сорт кофе по утрам, который пьешь наскоро, перед тем, как выскочить из дому, – не будет того аромата свежести, бодрости на весь день, когда ждешь вечера, чтобы вернуться к жене и насладиться ею.

Саша все-таки взял стакан, наполнил его виски. Потом снова открыл холодильник, начал выкладывать на стол все подряд – сыр, нарезку колбасы, оливки, лимон… Только банку с груздями сунул обратно.

«Какая свадьба? – подумал он. – На меня наехали, избили, можно сказать, испугали и потребовали сделать то, чего я совсем не хочу делать. А ведь со мной нельзя так!»

– Нельзя! – повторил Холмогоров вслух и несколько раз сильно и зло ударил ладонью по столешнице. – Вот скоты! Скоты! Скоты!..

Бутылка пошатнулась, Александр поймал ее и отодвинул подальше от себя. Только сейчас ему стало ясно, что надо делать. Он актер, а не марионетка, которой можно управлять, дергая за нитки, у него есть связи – влиятельные друзья, поклонники, наконец. Если какой-то банкиришка решил, что может его запугать, приказать что-то, пусть не надеется!

Достав из кармана мобильник, Саша посмотрел на экран – начало девятого утра. Рановато для звонка, но, с другой стороны, именно в такую рань и следует беспокоить людей, чтобы те поняли всю важность обращения к ним.

Холмогоров набрал номер, поднес аппарат к уху и, услышав ответ, спросил:

– Не разбудил? Прости, но дело не терпит отлагательств: на меня наехали, чуть не убили… Что? Нет, не автомобиль наехал, разумеется, иначе мы бы сейчас не беседовали. Какой-то предприниматель прибандиченный натравил своих уродов, и те основательно повредили мне лицо. Потом он меня отпустил, но обещает убить. Давай встретимся… Хотелось бы пораньше… Ну, ладно, можно и вечером… У меня дома, конечно. Мне теперь лишний раз из дома выходить… Короче, сам понимаешь.