(Не)реальный

Шэй Джина

О, как… Интересно, с чего бы это?

— Что-то случилось? — уточнила Валя.

— Случилось, — раздраженно бросил Ольховский, уже третий раз пытаясь завязать галстук, а затем явно плюнул, сорвал его с шеи и швырнул на спинку стула. Разговаривать он явно был не настроен, но и Валя не была настроена сдаваться.

— Мне стоит поговорить с Лизой?

— О том, что не стоит бегать от Алены в торговом центре, раз уж ты сама попросилась туда с ней? — едко переспросил Ольховский. — Нет, не стоит, я вчера уже говорил. Если вы думаете, что я для своей дочери недостаточно авторитетен, можете поговорить и вы.

— Ну что вы, Максим Леонидович, — торопливо

возразила Валя, хотя вообще-то у неё в ушах зазвенело. Он знает! Знает!!! План по устранению соперницы начинал медленно складываться как карточный домик.

— Но откуда вы знаете?

— Откуда я знаю что? — Ольховский задрал брови, и Валя поняла — все, с вопросами надо завязывать. Он уже не будет отвечать по инерции, а следующим вопросом можно тупо спалиться в собственной причастности. Еще как бы сейчас он не озадачился двойственной трактовкой Валиного вопроса.

— Ну, про то, что Лиза сбежала…

— Как я мог узнать? — недовольно буркнул Максим, но к счастью — нет, его не озарило, что вообще-то "откуда вы знаете" — довольно опрометчивая фраза. Выдающая причастность Валентины.

— Алена вчера позвонила, в истерике, что Лиза потерялась. Пришлось выезжать к ней. Ну а с учетом, как Лиза бегала от Герасимова — потерялась она не случайно.

Валя чуть не взвыла от досады. Дрянь, дрянь, дрянь.

Маленькая провинциальная дрянь, чертова выскочка — умудрилась снова выкрутиться.

Она не должна была звонить Ольховскому. Она должна была искать Лизу сама, таков был уговор — и девочка спустя час-два поисков должна была "найтись". Сама. И это должен был быть "секрет", который не должен был быть открыт Ольховскому никем, кроме Валентины.

Она даже отрепетировала, как приходит к Ольховскому и сдает, что его девушка потеряла его дочь и скрыла это от него.

Ольховский был параноиком. Во всем, что касалось его дочери и его самого — было достаточно одного лишь проявления небрежности, и он вряд ли бы стал пытаться ввести в семью какую-то сомнительную фифу. А недоверие, безответственность — Максима раздражали пуще прочих недостатков. И вот надо же… То ли колхозница была хитрая, то ли нереально правильная. Надо же. Сама сказала. Ладно. Может, еще не все потеряно? Блин, а как бы узнать, как Ольховский сейчас настроен? А, ладно, пойдем в лоб. Пошлет — так пошлет.

— Еще не надумали ей рассказать, кто вы есть? — пытаясь выглядеть доброжелательной, спросила Валя. В конце концов, Ольховский явно чувствовал себя виноватым, что своей колхознице про себя ничего не рассказывает. Но были положительные моменты и у его паранойи. Для самой Валентины. Максим ужасно не хотел огласки этого своего романа, дул на воду.

Но как она не видела, а? Девица реально была будто из глухого села. Или слепая. Ну, серьезно — даже прикид "бюджетнее" у Ольховского таковым был только для людей его класса. Приглядись дурочка хоть даже к фирме часов — поняла бы гораздо больше. Задала бы вопросы. Хотя… Может, она пригляделась? Может, уже поняла, с кем связалась, и не хочет выпускать из цепких лапок ценную птицу? Это было бы неприятно… Но предлагать поторопиться с откровенным разговором лучше, наверное, не стоит. Нужно припугнуть деревенщину головняком с чужим отпрыском. Сбежит. Как пить дать сбежит.

Максим молча покачал головой, потянулся к чайнику, налил себе чай.

Не понятно, чего боялся больше — что его девушка не выдержит прессинга, или что она сбежит, узнав что он её целенаправленно вводил в заблуждение. Ольховский же понимал, что может сказать сейчас о нем его правда. О недоверии. О

том, что он сам в других ненавидел, требуя искренности. Но сам при этом — не доверял. И кажется, чем дальше — тем меньше становилось шансов, что его девушка поймет. Кажется, она была из тех ванильных наивных дурочек, что ставили во главе угла чувства. Глупо. Но черт подери, у Ольховского были такие растерянные глаза сейчас, будто он себя ощущал подлецом. Господи, неужели все так серьезно? Нет-нет-нет, нельзя, чтобы он в эту козу серьезно влюблялся, это же катастрофа!!!

Нужно что-то придумать, срочно… Нужно вывернуть что-то такое, из-за чего Ольховский на колхозницу разозлится. Серьезно разозлится, чтобы бросить. И что для этого нужно?

План созрел довольно быстро. Не очень четкий, с кучей "если", но с учетом интересов Лизы, и того, что опростоволосившаяся соперница наверняка захочет перед девочкой выслужиться и подмазаться, раскаиваясь за невнимательность — план был неплохой. Ну, рисковый. Но — не для Вали. Лиза — рисковала, но главное было, чтобы Ольховский вышел из себя. Выйдет — не будет особо разбираться и пошлет свою провинциалку к чертовой матери.

— Может, я погуляю с Лизой и вашей девушкой? — Поинтересовалась Валя. — От меня-то Лиза не сбежит.

Глаза Максима приобрели некую задумчивость. Да, он ужасно хотел, чтобы Лиза и эта его девица сблизились.

— Она наказана, — протянул Ольховский. Но без особой твердости. В конце концов, наказанием можно пожертвовать ради великой цели, так? Ради Валиной цели.

— Ну, если есть время подождать конца наказания, можем и подождать, — кивнула Валя. Где-то на краю подсознания крутилась информация о том, что Алёна приехала к Ольховскому на пару недель. Пара недель конечна. Причем, если Валя не обсчиталась — срок-то должен был подходить к концу уже. Тут вопрос исключительно в том, что хочет Максим. Хочет ли он сблизить свою девицу с дочерью вопреки произошедшему побегу? Наверняка же хочет как-то исправить положение, если думает, что Алёна впечатлилась и не хочет проблем с чужим дитенышем. Дать еще шанс на сближение, а потом вывести на откровенный разговор.

Вот только Валя не собиралась допускать даже вероятности этого откровенного разговора. Лишь бы Ольховский согласился ослабить наказание…

— Хорошо, я поговорю с Аленой на предмет прогулки, — кивнул Максим после минутной паузы, а Валя с трудом удержала ликующую улыбку.

Ловушка захлопнулась.

Глава 35

Меньше всего Максим Ольховский любил государственные больницы. И вызовы в эти неприятные, вечно душные, пропахшие какой-то жуткой безнадежности заведения, по причине того, что с его дочерью что-то случилось. Не то чтобы Макс трясся над каждой Лизиной ссадиной, в конце концов дочь у него была подвижной, и синяки и ссадины были довольно обычным делом, но ключицу Лиза еще не ломала. И согласно твердому убеждению Макса — не должна была сломать в принципе. Девочки не должны были ломать кости себе. Ну — на крайняк куклам, но не себе.

Что там вообще случилось? Валентина, позвонившая Максу, была чуть ли не в истерике, внятных объяснений не дала, только и выдала, что: «У нас… тут… Лизу… На Скорой…»

Про ключицу Максу сообщила уже Алена, взявшая трубку после того, как Ольховский потребовал это у няни. Она, в отличие от впечатленной Валентины, была какой-то хладнокровной. И Макса на самом деле передернуло.

Как можно вот так вот никак относиться к ребенку?

Ответ был прост. На самом деле — до безумия прост.