Не родись красивой...
Шрифт:
— Зелененькими? Очень нужно! Пусть платят жёлтыми.
— Жёлтые... — Грила сдвинул густые брови. — Юрк, это какие? Марки, франки, евро? Или гульдены?
Юрка пожал плечами.
— Думай, думай, — сказала я Гришке.
— Так, — шевельнул он губами.—Динары не годятся. Лиры итальянские, шведские кроны, английские фунты. Евро — те для всех...
Он был рад, что сумел продемонстрировать свои богатые познания иностранных валют, и, вполне довольный собой, поднял глаза вверх и чему-то, кажется, удивился. Перевёл взгляд на меня, подозрительно спросил:
— Ну, если без дураков, — чего тут делаешь?
—
— Семечки для дураков и чокнутых.
— А ты, выходит, умный?
— Да кое-что соображаю. — Гришка покрутил пальцами у нависшего над бровями чуба. — Имеются дельные мыслишки.
Я едва не рассмеялась:
— Ты не соображаешь, а воображаешь... И вообще, идите, куда шли. Не мешайте.
— Не гони. К твоему сведению, вот сюда и собирались. — Он шагнул к батарее и ребром ладони сильно стукнул по ней.
— Если собираешься сломать, то возьми камень, — сердитым голосом посоветовала я.
— Гы! Могу и без камня. — В ту же секунду Гришка снова так треснул по батарее, что я испугалась за его руку.
— С ума сошёл! Это ведь железо.
— Не железо, а чугун. Хрупкий. Разбираться надо. А-а, что с тобой говорить — малява. Про чугун вы ещё не проходили.
Точно: воображала! Сам-то лишь в восьмой перешёл. Не обращая больше внимания на мальчишек, я смела на картонку оставшийся мусор, ссыпала в ведро и вышла во двор.
РАЗГОВОР С МАМОЙ
В это утро Серёжин пион наконец-то распустился. Сделался большим и открыл все-все розовые лепестки. Цветок принесла из кухни в комнату. Сразу так приятно запахло. Жалко, что в бутылке стоит. Даже как-то неудобно, будто лучшего не достоин. Например, вазы. Но ведь есть у нас ваза. Резная, хрустальная. И дорогая. Раньше мама её и трогать мне не позволяла. Но то было раньше. Теперь-то не маленькая, не разобью. Я открыла стеклянную дверцу буфета, осторожно достала тяжёлую вазу. Да, это не бутылка! Десятки гранёных лучиков, кружки, узоры.
Через пять минут в центре стола на белой салфетке величаво высилась прекрасная ваза с прекрасным розовым цветком. Я не могла налюбоваться. С нежностью подумала о Серёже. Однако тут же почему-то вспомнился Митя Звонарёв и как недавно посылала ему на балкон воздушный поцелуй. Я удивилась и, покачав головой, сказала себе: «Изменница». Потом, конечно, вздохнула, отнесла бутылку на кухню. По маминой записке собралась в магазин. Я открыла дверь и вызвала лифт. Минут через двадцать вернулась с батоном и пакетом молока. Ах, забыла взглянуть на почтовый ящик. Снова спустилась вниз. Ящик оказался пуст. Что ж, газету приносят не каждый день. А письма тем более. Но я не жалела, что во второй раз оказалась на площадке первого этажа. Было приятно вновь видеть чистый, беленький потолок. И что возле батареи подмела — тоже молодец. Я прошла в угол, ощупала острое ребро чугунной батареи. Надо же, как саданул по ней. Руки не жалко. Передо мной выхвалялся. А то, что без камня мог бы разбить, это пусть другим лапшу вешает на уши.
Приехав на свой этаж, я вошла в комнату и зажмурилась. На зеленоватых обоях сияло такое яркое пятно, не пятно даже — целое блюдо! — что в самом деле смотреть больно.
Митька, кажется, и меня в комнате разглядел: в следующую секунду из передней напомнил о себе телефон. Точно, это был Звонарёв.
— Видишь? — как всегда, с напором спросил он. — Сделал! Всё-таки получилось! Теперь час могу не подходить к зеркалу, а зайчик, как миленький, будет тебе светить. Представляешь, какой лимонище можно вырастить?! Я читал: у одного любителя даже на килограмм потянул.
— Мить, спасибо тебе пребольшое, только зачем заливать-то? Не бывает таких лимонов. Это уже почти арбуз.
— Вовсе не заливаю, правда, читал в газете.
— Хорошо, верю, верю, — сдалась я..— Лучше скажи, как заставил вертеться зеркало?
— Придумал! — засмеялся изобретатель. — Напряг извилины... А что там за цветок у тебя в вазе? Розовый... Это на столе, да?
Я, наверное, немножко покраснела. Спросила, будто даже изумилась:
— Неужели видишь?! Так далеко.
— Сначала не видел, а зайчик настроил — розовое и засветилось.
— Это пион, — сказала я. — В хрустальной вазе стоит.
От кого цветок, я уточнять не стала. А Митя не спросил.
Но какой, действительно, мастер! Всё-таки изобрёл этот хитрый механизм! Пять минут прошло, десять — солнце продолжало светить в моё окно. Хотя чуть-чуть сдвинулось, теперь стала хорошо видна фотография на стене. Я, мама и отец. На море. Я не всё помню, маленькая была. Поэтому отцу нисколечко и не тяжело держать меня на плечах. Даже рад, улыбается. Белые зубы блестят. Отчего же ушёл от нас? Из-за того, что другую женщину полюбил? Мне обидно. Но маме-то ещё больше. Странно только: снимок не спрятала, не порвала, наоборот — на стену повесила. В рамочке. Вот Настя Козырева (мы за одной партой сидели), у неё тоже отца нет, тоже ушёл из дома. Так её мама сожгла все фотографии, а одну, с выколотыми глазами, послала ему в письме. Настя, когда рассказывала, сделалась вся бледная, кулаки сжала и добавила в конце: «Так ему и надо! Пусть всегда помнит, пусть ослепнет!» Я промолчала, не знала, что сказать, но мне это не понравилось: взять и проткнуть иголкой глаза. Всё-таки он отец, может, и сейчас любит её...
Ещё с полчаса зайчик от Витькиного зеркала глядел в моё окошко и освещал фотографию. Наверное, из-за этого на душе у меня было смурно, печально, не хотелось выходить из комнаты, даже спускаться на лифте и любоваться чистым потолком.
А мама с работы пришла в хорошем настроении — наконец-то выдали сразу за два месяца зарплату. Она купила продуктов, моего любимого шоколадного масла и килограмм клубники. И ещё весёлым голосом сообщила о совершенно удивительном происшествии: на потолке, перед лифтом, куда-то исчезла чёрная безобразная мазня.
— Просто чудеса! И главное, никто не слышал, не видел. Не иначе, сам негодник втихаря постарался замазать. Видно, совесть проснулась.
У меня хватило сил сдержать радость. А вот не сказать про цветок пиона я не смогла.
— За вазу, мамочка, ты не ругай, очень уж цветок красивый. Это Серёжа мне подарил. Зорькин. У них машина, синяя «Вольво». Видела?
— Зорькины? — мама с интересом посмотрела на меня. — Анютка, не узнаю тебя. Серёжа цветок дарит, Митя солнечные зайчики в окно пускает. Чем привораживаешь?