Не сердите толстяка
Шрифт:
Хм… Забавно, а ведь я угадал, какие умозаключения он сделает. Что говорит о том, что я не зря высокого мнения о своём интеллекте. Ну что ж, последний шанс… для него:
— А вы не думали, что я был уверен в результате?
— Нет, — качает головой, — за эти годы я достаточно пообщался с докторами, и знаю, что даже если лекарство помогло одному человеку, не факт, что поможет другому, — и ехидно так: — Организмы у всех, знаете ли, разные.
— Олег Сергеевич, всё же я прошу вас поверить мне, названной вами суммы
И опять говорю чистую правду. Кто может с точностью определить, сколько стоят мои потраченные нервы? А моральная травма? По мне так двести тысяч зелёных баксов едва-едва дотягивают до этой суммы. Можно сказать, в убыток себе сработал. Не забываем, что львиная часть этих денег уйдёт в пользу моей бабули.
— Я назвал сумму, — кривится. — А будете продолжать в том же духе. Могу и передумать. Итак?
Трагически вздыхаю, разводя руками:
— Ну что с вами поделаешь? Вы правы, надо было договариваться сразу.
— Ну вот видите, — расплывается в довольной улыбке, — я так и знал, что вы пытались меня надуть, — грозит пальцем.
Опускаю голову:
— Каюсь, виноват.
Довольно ржёт. А я тем временем продолжаю:
— Вот только не пытался я вас надуть, — не могу больше сдерживать довольную улыбку.
— Что? — заметив улыбку, наваливается руками на стол, нависая надо мной.
— Ага, — киваю, — не пытался. Я вас, честно признаюсь, надул, так что, как вы и предложили, с вас четыреста тысяч.
Отталкивается руками от стола и ржёт:
— Меня на мякине не проведёшь, я сразу всё просёк. Но знаешь, сынок, не велики деньги за то, что можно вновь почувствовать радость жизни. Ведь так?
— Ага, — киваю, — вы правы, что такое четыреста штук баксов за радость жизни, — передразниваю: — Ведь так?
— Что? — похоже, дядю заклинило. Всё время что да что. — Да ты у меня вообще ничего не получишь, а будешь вякать — в асфальт закатаю. Понял, щенок?
— Ну а как же? — откидываюсь на спинку стула и закидываю руки за голову, наблюдая, как Барсик приготовился к прыжку в сторону двери. На случай появления охранника.
Савин разворачивается и идёт к двери. И лишь когда он протянул руку к ручке, «порадовал»:
— Значит, долечиваться вы не будете?
Открыл дверь и уже перешагнул через порог, как до него дошло, что я сказал:
— Долечиваться?
Киваю и, подперев подбородок сложенными в замок руками, просветил его:
— Ага. Долечиваться. Вы правильно сказали, что вначале деньги, потом услуга. Вот только про рекламу забыли, о маленьком таком, — показываю пальцами зазор в пару миллиметров, — «пробничке». Ай-я-яй, а ещё бизнесмен.
— Да я тебя… — вспыхивает, но тут же умолкает. Увидев, как я с умным лицом согнул указательный палец крючком и направил его вниз. — Поясните?
— Что такое, Олег Сергеевич, мы снова на вы перешли? Какая прелесть… — указываю рукой на стул. — Может, присядете?
Садится и, сверля злым взглядом, спрашивает:
— Что значит пробник?
— А то и значит. Я вам действительно дал лекарство, но вот только первую часть. И если бы вы спокойно заплатили, то получили бы второй флакон, который закрепит его действие. А так через недельку всё вернётся на круги своя.
— Что за бред? Первый раз слышу о таком. Как это вообще возможно, что это за «закрепитель» такой? Не надо меня разводить. Хватит. Уже пытались, — встаёт.
— А много вы слышали о том, что кто-то смог вылечить то, что не смогли в лучших клиниках мира? — и вновь изображаю пальцем его потенцию. Чтоб вспомнил о первопричине спора.
— Нет. Но и вам не верю больше. Однако готов выплатить, как и предлагал раньше, четыреста тысяч, — и тут же поспешно добавляет торгаш: — Но в рублях.
— Нет, — качаю головой, — или по-моему, или никак. Можете идти, насладитесь вновь вернувшейся потенцией, почувствуйте вкус жизни. Хе-хе. Ну а через годик милости прошу. С шестьюстами тысячами долларов, — но тут же поправляюсь: — С учётом инфляции, конечно.
— Почему через годик?
Ну всё, я победил. Всё-таки его больше взволновало не то, что шестьсот, а то, что через год. Ура-ура. Я молодец.
— А шестьсот потому, что вы мне должны четыреста, ну и как постоянному клиенту скидка в следующий раз, — довольная улыбка так и лезет на лицо. — Хотя нет, о чём это я? А моральный ущерб? Так что скидок не будет. Восемьсот.
— Я спросил, почему через год? — облизывает пересохшие губы.
— Нельзя раньше, — трагически вздыхаю, — сердце не выдержит. Помрёте.
— А если я сейчас Сергея позову? — прищурив взгляд, цедит сквозь зубы.
— Ху есть Серёжа?
— Мой охранник, — кивает на дверь. — Кстати, в машине ещё один такой же сидит.
Ой, напугал меня голыми титьками. Вот если бы он батю позвал моего, это да… А охранник… Да он сейчас вообще ничего кроме Томиного «богатства» не видит. Хи-хи…
— Да зовите, — показываю на шкаф с различными пузырьками: — Выбирайте любой. Может повезёт, помрёте без мучений.
Задумался… А потом заржал. Аж слёзы из глаз побежали. Чуть успокоившись, спросил:
— Скажите, Тимофей, а если бы я заплатил и, получив лекарство, решил вернуть своё. То что бы выяснилось? Что мне через месяцок надо ещё и третью дозу? Так сказать, закрепитель закрепителя?
Да без понятия. Наверное, что-нибудь подобное и сказал бы. А может и в морду бы дал, уж больно руки чешутся, но, естественно, об этом ему знать не стоит.
— Мы с бабушкой любим, когда нас кидают, — и улыбаюсь как Барсик, сожравший миску сметаны. Причём честно стыренной, как он утверждает, она вкуснее…