Не сердите толстяка
Шрифт:
Вот оно как… Материнская любовь не знает преград. Моя мать тоже горы бы за меня свернула…
— Далеко живёте?
— Минут пятнадцать на машине, если без пробок, — удивлённо отвечает Виктор Андреевич.
— Значит так, дядя Витя, руки в ноги и везите сюда вашу жену.
— Зачем? — хлопает глазами.
— Не позже, чем через час, она должна быть здесь. Её я тоже вылечу. Ну!
Тот как-то задёргался, то к двери, то к сыну. Но тут вмешался Игорь:
— Батя, не тупи. Мухой давай, — и когда отец испарился, спросил меня: — Почему?
— Ты не поймёшь.
— А вдруг?
— Месть, —
— Кому? Маме? — начинает приподниматься.
— Не-а, — смеюсь, — бабке моей.
Я же говорил, что я коварный? Вот я сейчас и подарю бедной женщине самое дорогое лекарство, какое найду. А что? Игорь деда бабке напомнил, а мать его — мне мать мою ведьму… Я покажу старой интриганке, как меня, неопытного и беззащитного, бросать в лапы злобного олигарха. И вообще. Осколок в голове. Нет, вы поняли? Она же меня просто обманула. Ещё и, вроде как, не хотела показывать мне этого клиента. Типа сама потом. А я, типа, сам вызвался. Нет, чтоб просто попросить. Вот ведь. Спросите, чего я взъелся? Да потому, что она изначально не смогла бы вынуть осколок, который доктора не могут достать, тем более из головы. Никак. Вот и развела глупого внука. Обидно? Обидно! Не за то, что развела, а за то, что просто не попросила. Как будто я бы отказался помочь. Так что по карману её, по карману.
— Так что не заморачивайся, давай лучше посмотрим, что там с твоим зрением.
Игорь кивает, и я прижимаю ладони к его вискам. Да что же это такое делается? За что? Что я ей плохого сделал? За что она так со мной? Что доказать хочет? Я был не прав в отношении своей бабки, она меня не развела, она меня подставила. Жестоко. Осколок в голове Игоря… Я не могу его достать. Нет, могу. Вот только что с ним после этого будет? Пятьдесят на пятьдесят: или умрёт, или дурачком станет. Вы скажете, что, возможно, я не прав и возвожу напраслину на бабку? Мол, откуда она могла знать? Так ведь бабуля-то ведунья, а не какая-нибудь знахарка вроде моей мамы. И не просто какая-то там… А архиведьма. Да, я могу то, что ей не по силам, так ведь я именно целитель. Но и мне не доступно то, что может она. Это как скальпель и ножницы — и то, и то имеет отношение к медицине, но функции разные. Да и опыта у неё не в пример больше, чем у меня. Так что, уверен, она сразу всё поняла.
— Игорь, извини, но я не смогу вынуть осколок из твоей головы.
— И что? — улыбается. — Это я давно знаю. Ты со зрением помочь можешь?
— Могу, — киваю, непонятно для кого. Он же наверняка меня не видит. Через тёмные очки-то.
— Так в чём проблема? — удивляется.
— У тебя осколок прямо в мозгу…
— Мне это известно, — и удивлённо: — Вопрос — откуда ты это знаешь?
— Увидел.
— Что значит увидел? — на лице мужчины недоумение.
— Просто поверь, — вздыхаю, — кто и что бы ни говорил, но я самый настоящий колдун-целитель. Просто молодой ещё.
— А был бы старый, смог бы достать? — ухмыляется.
— Нет, — мотаю головой. — Никто не сможет. Чудес не бывает. Вот будь он в сердце, вопросов нет. Вынул бы, и даже шрамов не осталось.
Вижу, что он мне просто не верит и считает треплом. Ну или фантазёром. Хотя старается не показать этого и не обижать меня. От этого ещё больше хочется помочь парню. Но как?
— Одного не понимаю, почему ты жив остался?
— Чудо, — добродушно улыбается и, сняв очки, берёт своей рукой мою. — Врачи сказали «Чудо». Так что чудеса бывают, парень. Да ты не расстраивайся, братишка, не можешь достать и бог с ним. Давно уже ни на что не надеюсь. Плевать, даже если ослепну, мать только жалко…
Да что ж он мне сердце-то рвёт?! А?! Вот зачем меня бабка с ним познакомила? А? Как будто знала, что я проникнусь к нему симпатией и захочу спасти. А может и знала… Мордой меня ткнуть, чтоб не зазнавался?
— Игорь, а ты знаешь, что можешь умереть в любой момент?
Кивает:
— В курсе, но могу и дожить до старости, — смеётся. — Так мне доктор сказал, который по кусочкам собрал. Либо помру, либо нет. Вот такой у него забавный юмор, — тяжко вздыхает: — Но скорее всего, недолго мне осталось. Цыганка тут с утра на пути попалась. Батя ключи от «жучки» нашей дома оставил, пошел обратно, а тут как раз она.
— И что? — не выдерживаю его молчания.
— Забавно, но ключи у него в кармане были…
— Я про цыганку.
— Да ерунда всё это.
— Что она тебе сказала? — выдыхаю сквозь зубы.
— Да, по сути, всё то же самое, что мне врачи в один голос твердили. Либо месяц проживу, либо век мой будет долог.
— Игорь, не все гадалки шарлатанки, так что постарайся вспомнить дословно.
— Да бред она несла.
— Игорь, — повышаю голос, — это важно.
Мужчина задумался, почесал в затылке и отбарабанил на одном дыхании, демонстрируя идеальную память:
— Руки твои, касатик, не по локоть в крови, а по плечи. Да только кровь та вся гнилая. И за то будет дан тебе шанс. Если выдержишь ты боль адскую, невозможную, да станешь псом лютым — переродишься ты в добра молодца. Если не умрёшь, конечно. А коли испугаешься, жизни месяц тебе отмерян, — и замолкает.
— Это всё?
— Нет, — качает головой, — дальше вообще бред несусветный.
— Игорь, мать моя ведьма, ты достал своей «многословностью».
— Хм… Странно ты о матери своей отзываешься, — неодобрительно щурится в мою сторону.
— Нормально. Ибо не только бабка у меня ведьма, но и мать, — усмехаюсь. — Ты давай дальше.
Вздыхает, но выдаёт остаток пророчества, которое меня весьма заинтересовало:
— Судьба твоя такая. Либо жизни пшик. Либо боль да служба долгая, вековая, да наследнику древней крови, что по венам древа жизни течёт. Выбирай, витязь, — усмехается: — Ну, бред же полный.
— Ик.
— Эй, Тимоха, ты чего?
— Ик… Мать моя… Ик…
— Мяу! — сиганув со шкафа, котяра приземлился мне на спину.
— Барсик, я не кашляю. Я икаю!
— Мяу, — вильнув хвостом, возвращается на своё место.
— Ну да, прошло, тебя бы так по хребтине шваркнуть, ты бы тоже икать перестал.
— Мяу, — типа и чем это я недоволен, помогло же.
— Забавный котик, — улыбается Игорь.
— А давай я его тебе на пару дней дам? Позабавляешься.
— Спасибо, я тебе на слово верю, — поднимает руки. — Слушай, реально, давай не будем заморачиваться, пусть месяц, но мой. Вот только за мать волнуюсь, не выдержит она, если что… — вздыхает и, подслеповато щурясь, смотрит с ожиданием на меня. Видимо помнит, что я грозился помочь ей.