Не сказка про белых гусей
Шрифт:
Но потом он все же сдается.
— Ну, ладно, веди меня к своему брату. Пусть устроит, если не врешь!
Но пошли мы не к Ваянному Яшке. Я рассказала о Кольке отцу, и он сказал:
— Пускай приходит, что-нибудь придумаем. Сколько ему годов, говоришь?
Годами Колька еще не вышел — ему не было даже пятнадцати, но раз мой батька обещал — значит, придумает!
После того случая, когда Сережка Крайнов отказался петь в хоре, авторитет нашего командира был подорван. Тут ему все припомнилось.
— Чуть что, ты кричишь, — говорила Сима.
— А меня он назвал дурой. Девочки, он меня дурой назвал! — возмущалась Люська.
— А что же ты умная, что ли? — огрызался Сережка. И хотя умной Люську никто не считал, девчата разозлились:
— А еще командир!
— Ну и что ж, что командир. Могу и не быть, если не хотите!
Через некоторое время Сережку и вправду лишили звания командира. Против голосовала одна Валя. Валя сказала — Сережка погорячился и должен извиниться, а командир он хороший и преданный делу. И как это моя Валюха решилась выступить против всех! Ребята с Валей не согласились. Сережку переизбрали. Командиром отряда был выбран Слава.
В это время мы готовились к вечеру. Вечера мы обычно проводили к каждому празднику: первомайский, октябрьский, годовщина Парижской коммуны, день солидарности женщин. «Только Новый год не праздновали. Это ведь не революционный день. Да и вообще какой это праздник — от рождества Христова? Только какие-нибудь отсталые могут его праздновать, да еще елки наряжают, украсят разноцветными бусами дерево и пляшут вокруг него как дикари», — сказал Сережка Крайнов. Но наверное, еще немало было на свете отсталых людей, потому что многие тащили елки, и возле Севбаза вся площадь была усыпана ветками и хвойными иглами. Мама зачем-то послала меня к Макарьихе, кажется, попросить сито. Я вошла, и на меня сразу же пахнуло густым смолистым запахом, как в лесу. В ведре с водой стояла островерхая елочка. А на ней блестящие красные, синие, зеленые стеклянные шары, такие тоненькие, что казалось, дотронься — зазвенят, золотые и серебряные орехи — Машутка, правда, потом сказала мне, что это не настоящие орехи, а одни скорлупки. А вверху на самой макушке елки висели два ангела — такие хорошенькие, что я хотя и знала прекрасно — никаких ангелов на самом деле не существует, но все же засмотрелась на них и совсем позабыла, зачем пришла.
По городу в это время стали ходить слухи про разные чудеса. Рассказывали — на одной церкви обновились купола. Многие подтверждали: своими глазами видели, купола были темные, а теперь сияют золотым блеском, как новенькие. Христофор Иннокентьевич объяснил нам, конечно, это никакие не чудеса, просто в воздухе произошла химическая реакция. Мы тоже можем при помощи некоторых химических веществ обновить металл. Сначала мы хотели показать это у себя в школе, а потом раздумали. Наши ребята ведь и так в чудеса не очень верят, другое дело позвать гостей — жителей поселка и устроить все на глазах зрителей. Но в школу гостей не очень позовешь, зал у нас маленький, ребята в нем и то не помещаются во время наших вечеров. Вот если в клубе «Арсенала»!
Когда мы пошли в заводской комитет комсомола договариваться, чтобы нам предоставили клуб, там предложили провести этот вечер совместно. Мы обрадовались. Уж очень трудно да страшно было нам браться за такое дело одним.
А вместе с заводскими комсомольцами — совсем другое дело.
И тут Валюха написала, наконец, пьесу. Получилось хорошо. Встречаются старушки и начинают рассказывать друг дружке про чудеса. А потом появляется волшебник.
— Ну вот, а ты меня ругала, — сказала я Валюхе.
Будут и другие выступления: хор и танцоры. Машутка с Валиной Нюрой спляшут казачка, хоть они еще и малолетки, но прибились к нашему отряду. Не гнать же их.
Несколько дней мы просидели, заготовляя пригласительные билеты.
— Моя мама пойдет, — объявила радостная Валюха, вбегая к нам, — мама страсть любит, когда представляют. А вы, тетя Саша, пойдете?
— Пойду, — сказала моя мама, — пойду.
— И я пойду, — вылез из-за занавески, за которой он отдыхает после ночной смены, отец. — Что ж это вы меня не приглашаете. Ну-ка, где мой билет? — Мы с Валей одновременно вытащили билеты и предложили отцу выбрать.
А потом к нам прибежала испуганная Машутка:
— Бабка тоже на вечер идет! Как же я теперь плясать буду? И кто ей только билет дал? Что, если она меня там увидит на сцене? Она говорит: никаких пионеров — все косы выдеру. Может, мне не плясать?
— Как тебе не стыдно? — укоряла ее Валя. — Настоящие пионеры — они жизни не жалели, а ты: «косы», «не плясать». Для чего мы тебе костюм шили?
На вечер мы решили идти торжественно, в строю, со знаменем, горном и барабаном. Знамя нам дали в райкоме, еще тогда, когда нас приняли в пионеры, горн — тоже. А барабан где-то достал Сережка. Был барабан не новый, но нас это нисколько не смущало. Мы все по очереди стукали его в тугой живот, он звонко гудел от каждого прикосновения: и в школе несколько дней стоял непрерывный барабанный бой.
Надо было выбрать барабанщика. Горнистом у нас был Рево, Кто-то из мальчишек предложил Сережку Крайнова. Смещенный с командирского поста, он остался вроде как не у дел. Быть отрядным барабанщиком — почетная должность. Барабанщик, как командир, всегда впереди. Он должен быть смелым, мужественным и готовым к испытаниям. Недаром мы и песню пели про юного барабанщика. Мы уже хотели дружно проголосовать за Сережку. Но тут вдруг выступила Сима Глазкова и стала говорить, что это несправедливо: все посты в отряде почему-то занимают мальчишки. Командир — Слава. Он, конечно, достоин звания командира. Сима против Славы ничего не имеет, так же как и против Рево — нашего горниста. Знаменосец — Генка Копылов. А что же остается девчатам? Где же равноправие? Вот она и предлагает для восстановления справедливости: пусть у нас в отряде будет не барабанщик, а барабанщица. Барабанщицей можно выбрать Люську. У нее хороший слух, она и барабанить уже научилась — привела Сима еще один веский довод в пользу Люции. Все девочки хором закричали, что они за Люську. И хотя кандидатура Сережки была не хуже, мальчишки сдались.
— Ладно, пускай барабанщица.
Люська забрала домой барабан и упражнялась, пока родители не пригрозили выгнать ее из дому. Это доложил нам Рево. При этом в его голосе слышались нотки удовлетворения. Не то, чтобы он хотел, чтобы Люська не барабанила. Он и сам понимал, что это дело важное. Просто обычно дома за все попадало ему — сестрица умела выходить сухой из воды.
В школу они, как всегда, явились вдвоем, о чем-то споря, кажется — кому нести барабан.
— Я обед грел, — говорил Рево, — это раз, двери запирал — два.
— Так я же воду пила. Я воду на кухне пила. Я воду пила! — твердит Люська, возмущенно подергивая плечами, как будто пить воду невесть какое важное дело. И Люська, как всегда, выходит права. — А я еще тебе галстук гладила! — вспоминает она. — Никогда больше не буду. И вообще, чтобы я теперь…
— А где же Гена? — озабоченно спросил Слава, подойдя к нам.
— Придет, — успокоила Сима, — копается, как всегда.
Действительно, вскоре в дверях показалась красная с мороза физиономия Генки.