Не спасай обречённого!
Шрифт:
Раиса Федотовна: – Просто, в переводе на русский язык с эвенкийского слово «хомото» или «хомотэ» означает – «медведь». Оказывается фамилия «Хомутов» происходит от слово «хомото». Вот тебе – и всё его дворянское происхождение. Теперь наш учитель физики пишет в столичное дворянское собрание на нашу русистку Жанну Аркадьевну Вейцман жалобы. При этом он заявляет, что с её стороны – это ущемление прав русского народа и даже узурпация, вперемешку с русофобией.
Роман Павлович: – Странно, почему вы, историки и лингвисты, забыли обычное русское слово «хомут». Видно, я что-то недопонимаю. Как бы там не было, ваш Хомутов –
Раиса Федотовна: – Теперь я поняла, что когда в Москве во времена совдепии проходили Олимпийские игры, на шарах, чёрти куда, улетел именно ни кто иной, а… медвежонок, видимо накаченный водородом или гелием. Так некоторые ответственные товарищи хотели активно прогнуться перед Горбачёвым.
Роман Павлович: – Я въехал, на что ты намекаешь, Рая. Чего ты смотришь на меня, как на гуманоида? Поясняю. На Гербе Единой Партии России нарисован медведь. Значит, всем им заранее было известно, что рулить станет… правда, под строгим надзором старшего товарища…Ну, ты меня понимаешь, кто. А ведь вели нас Сусанины к демократии, оказалось, что всё уже… проголосовано (не без иронии). У нас два товарища – у руля. Не сиамские близнецы, но, где-то, около этого. А время настало такое светлое-пресветлое, как при полной… луне. Что это я разнылся? Надо всегда, товарищи и господа, довольствоваться самым малым, как… Впрочем… Но плохо когда медведь не только хозяин тайги, но и Всея Руси. Тут… нонсенс. Несусветная хреновина. Медвежьи замашки, мышление, непредсказуемость, коварство… Да пусть, всё отправляется к чёртовой бабушке!
Роман Павлович идёт всё к той же гитаре. Берёт её в руки садится, перебирает пальцами струны и… солирует:
– Самый добрый в мире
Иванов Порфирий.
Только мой рассудок
Счастья не познал.
Я иду по свету –
Ни одной монеты,
И пустой желудок –
Весь мой капитал.
Туфли прохудились, нет обновы,
И пиджак порвался на беду.
Жить мне по системе Иванова,
Если я работы не найду.
Иванова очень уважаю,
Не служил он в жизни суете.
Песней я его не обижаю,
Песенка моя о нищете.
Есть жена-пьянчуга,
Нищета-подруга,
Дети как упрёки,
Детки – мал, мала.
Я трудолюбивый,
Только не счастливый.
Я не одинокий,
Нищим нет числа.
Туфли прохудились, нет обновы,
И пиджак порвался на беду.
Жить мне по системе Иванова,
Если я работы не найду.
Иванова очень уважаю,
Не служил он в жизни суете.
Песней я его не обижаю,
Песенка моя о нищете.
Не курю, не пью я,
Но живу тоскуя.
В Иванова верю,
На него молюсь.
Птицей стать не ветке,
Хочется мне, детки.
А пока за дверью –
Нищета и грусть.
Туфли
И пиджак порвался на беду.
Жить мне по системе Иванова,
Если я работы не найду.
Иванова очень уважаю,
Не служил он в жизни суете.
Песней я его не обижаю,
Песенка моя о нищете.
И снова подаёт голос телефон. К нему подходит Раиса Федотовна, берёт трубку и со вздохом спрашивает:
– Алё! Не поняла. Повторите пожалуйста (долгая пауза, на лица гримаса ужаса). Какой кошмар!
Телефонная трубка выпадает из рук Раисы Федотовны. Она, покачиваясь идёт к тахте. Теряя сознание, падает на неё, гитара остаётся в ногах. К ней поспешно подбегает
Роман Павлович (взволнованно): – Раинька, что с тобой? (прикладывает ухо к её груди). Слава богу! Живая. Полежи немного. Придёшь в себя – расскажешь, что и как. Я готов ко всему! А пока всем нам надо отдохнуть! Но даже это ни кого не спасёт, потому что каждый миг нас ведут к пропасти страшные и коварные Сусанины!
Конец первого действия
Действие второе
Та же комната, та же обстановка, ничто не течет и не изменяется.
Роман Павлович, в гордом одиночестве, сидит на тахте с гитарой, что-то бренчит, потом берёт два-три «свежих» аккорда начинает петь:
– Любовь сильней пожара,
Женились мы всерьёз.
Нас дедушка твой старый
На пасеку привёз.
Он, пасечник бедовый,
Заверил нас почти,
Что месяц мы медовый
Там сможем провести.
Жили мы с тобой под мухой,
Месяц сладким был у нас.
Угощались медовухой
Днём и ночью, каждый час.
Нас шатало и мотало,
Белый свет казался мал.
Ты меня не узнавала,
Я тебя не узнавал.
Мы деда уважали,
От пьянства нет вреда.
Ты от меня с бомжами
Сбегала иногда.
А дед, как тень, маяча,
Шатался по двору
И говорил он плача,
Что служит в ЦРУ.
Жили мы с тобой под мухой,
Месяц сладким был у нас.
Угощались медовухой
Днём и ночью, каждый час.
Нас шатало и мотало,
Белый свет казался мал.
Ты меня не узнавала,
Я тебя не узнавал.
Не то, что бы я спился,
Но малость впал в грехи.
Мой разум помутился –
Я стал писать стихи.
Мы поженились летом,
Расстались, но и пусть.
Теперь я стал поэтом,
И даже издаюсь.
Жили мы с тобой под мухой,
Месяц сладким был у нас.
Угощались медовухой
Днём и ночью, каждый час.
Нас шатало и мотало,
Белый свет казался мал.