Не страшись урагана любви
Шрифт:
— Лесли не будет дома? — вытираясь, спросил он.
— Нет, у нее свидание с новым другом. Она очень надеется, что это будет новый друг!
Грант не ответил, а такси ехало вдоль покрытых снегом улиц острова. Когда он целовал ее, ему пришло в голову рассказать о Доне Селте, его странном ускользающем взгляде, когда упомянули о ней, об истории, когда она хотела задавить Бадди Ландсбаума его же собственной машиной. Дон выглядел как-то необычно. Мог ли Селт также быть одним из ее безымянных четырехсот мужчин, как Бадди? Грант сжал зубы с какой-то странной отупляющей
— Ты и вправду такой глупый негодяй, — неожиданно и влюбленно сказала она. — Ты так счастлив, что тебя... — Она замолчала.
— Что меня?
— Что тебя люблю я! — вызывающе сказала она. — Вот так-то!
— Я знаю, — покорно сказал Грант. Могла она угадать его мысли о Селте и Бадди?
Но он знал, что счастлив. Тем не менее это не спасло его от ужасной словесной порки, которую учинила ему Лесли, вернувшись со свидания. Они сидели вместе, уже одетые, и вместе выпивали, снова согревшись и успокоившись, когда она притопала на своих крошечных ножках быстрой походкой и бросилась без подготовки в атаку.
— Что за проклятое вшивое дерьмо ты сотворил? Что за... Это самое дрянное, свинское оскорбление из тех, о которых я слышала! Как ты осмелился?Ты знаешь, с кем ты здесь? Ты ведь не балуешься с какой-то потаскушкой-хористкой! У тебя любовная связь с Лючией Ви денди,Рон Грант! Заставить ее идти выставлятьсебя на проверку твоим проклятым продюсерам, узнавать, что они думают, следует ли тебе выходить с ней куда-то или нет! Мне плевать, что ты большой, важный драматург.
И пошло в таком же духе, пока Лесли, наконец, не унялась, а Грант все время хотел доказать свою невиновность. Затем она отошла, упала в кресло и начала плакать в крошечный платок размером с почтовую марку.
— Проклятые кобели: ни одной пары яиц на всей Мэдисон Авеню. Все вы. Я заболеваю от вас. Зачем, о, зачем мы должны нуждаться в вас, должны быть с вами... я просто хочу, чтоб был какой-то другой способ обрести девушке счастье!
— Что с твоим свиданием? — спросила Лаки.
— Ничего, — пожала плечами Лесли. — Как обычно. Обычная ерунда. То жесамое, обычное теплосердечное дерьмо. Я его понимаю.— Она взглянула на Лаки. — Он тоже, конечно, знаешь ли, женат. Я не знаю, почему, если все они так чертовски неудачно женаты, почему же они вообще женились? — Она вытерла глаза и нос и вовсе упала духом. — Не знаю, — мрачно сказала она. — Все это ничего не стоит.
— Рон в четверг уезжает, — легко сказала Лаки. — Через четыре дня.
— Ой, бедняжка, — заплакала Лесли, глаза у нее уже не были тусклыми.
Лаки откинула голову, встряхнула волосами цвета шампанского и весело засмеялась, хотя и видно было, что далось ей это с трудом.
— Четыре дня — это четыре дня. Могут быть
Гранту сейчас было больнее, чем он хотел бы допустить.
— Слушайте, дубинушки, — проворчал он более сурово и энергично, чем хотел, и обе девушки уставились на него. Он смягчил тон. — Что здесь происходит? Что за покойницкая? Что, нет получше способа провести мои последние четыре дня в городе? Давайте все вместе пойдем куда-нибудь!
— Ты абсолютно прав, — сказала Лаки.
Глаза Лесли снова загорелись негодованием, когда она взглянула на Гранта.
— Ты действительно должен взять ее с собой! Ока в Кингстоне всех знает!
— Я не могу, — сказал он. — Я же все объяснил. Просто не могу.
Здесь он оставался тверд. Однако день у Пола Стюарта заставил его отложить отъезд на неделю, а вкупе со встречей с продюсерами, а потом и уик-эндом у Олдейнов, этих трех вещей хватило, чтобы заставить его изменить свои планы насчет Нью-Йорка.
Раньше он собирался после Ямайки лететь прямо домой, в Индианаполис и начать работу над новой пьесой (хотя понятия не имел, о чем она будет) и попытаться углубиться в нее, пока он не понадобится для работы над этой последней пьесой, над «Я никогда ее не покину» (Боже мой, в отчаянии думал он, я ее так и назвал? Да-да. Так!). Теперь же он с Ямайки прилетит прямо на Манхеттен, к Лаки. Может быть, он снимет маленькую квартиру, дешевую, где-то поблизости, и попытается начать работу над новой пьесой здесь.
Он с гордостью рассказал об этом Лаки в понедельник, когда они возвращались в город от Олдейнов. И снова до отъезда — четыре дня.
— Хорошо, — спокойно и без особого энтузиазма ответила Лаки, — посмотрим. Хорошо. Просто поживем — увидим. Откуда я знаю, что случится с тобой за эти шесть недель? И откуда ты знаешь, что случится со мной?
Он был за рулем.
— Ты не имеешь в виду, что... ну, что полюбишь кого-то другого? А? — Вынужденный внимательно смотреть на дорогу, он не глядел на нее.
— Не знаю, — сказала она как-то утомленно и терпеливо. — Откуда я знаю?
— Ну, если так, то так, — сказал Грант неопределенно, но тоже твердо, и слегка притормозил перед выходом на вторую полосу, пропуская другую машину.
— Я так и сказала, — спокойно ответила Лаки.
— Ты собираешься меня запугивать? — спросил он.
— Никто и не пробует, — легко ответила Лаки и продолжала смотреть в окно. У Олдейнов она снова выглядела невероятно победительной, слишком-хорошей-чтобы-быть-правдой.
Это была славная поездка во взятой напрокат машине вдоль извилистых парков, покрытых снегом полей. Дорога была чистой и хорошей, движение — небольшим. У Фрэнка был милый старый колониальный дом под большими деревьями на склоне холма, дом для гостей, пять акров полулеса-полупарка, где они могли гулять по снегу. Но ходили они мало. Зато много пили. Лаки не любила загородного свежего воздуха, а Грант обнаружил, что для прогулок по снегу у него нет обуви и одежды. Зато у них обоих была одежда для любой пьянки, какая могла быть, а Фрэнк Олдейн любил выпить.