Не судьба
Шрифт:
Сейчас, когда вспоминается советское прошлое или кто-то испытывает тоску по СССР, Юра думает только одно: как хорошо, что мы уже живём в Российской Федерации. Можно понять лишь тех, кому сейчас плохо живётся и кто по молодости лет либо не жил в СССР, либо всё забыл. Но он и его поколение ничего не забыли. Если сейчас у нас много плохого, это совсем не значит, что в СССР было лучше.
2. Мечты о загранице
Как вникнуть в тонкости жизни в других странах? Для этого не годятся кратковременные туристические поездки под бдительным наблюдением переводчиков, гидов и кагэбэшников. Там следует поработать, пожить некоторое время, походить одному по улицам, побывать в местных магазинах, почитать тамошние газеты, посмотреть их телепередачи и послушать их радио, то есть по возможности как можно глубже окунуться в их повседневную жизнь. Но для этого необходимо знание иностранных языков. Отец съездил дней на десять в «социалистическую» Чехословакию, упрочив той поездкой свою положительную характеристику, после чего ему доверили право посетить «капиталистическую» Францию. Но что
Позже Юра узнал, что и сам его отец Игорь Николаевич вначале не намеревался стать металлургом, но суровая советская действительность разрушила его планы. Он с детства интересовался изобразительным искусством и архитектурой, однако в поступлении в архитектурный институт в Москве и Ленинграде ему было отказано. Подвело происхождение: дед Николай Алексеевич был неплохо оплачиваемым чиновником уездного уровня и даже нанимал бедных крестьян для обработки своего земельного надела. Отец вместе с некоторыми братьями и сёстрами, которых всего в их большой семье было девять человек, уехал на Урал, где строителям нового металлургического комбината и нового города предоставлялось право зачисления в создаваемые заново горно-металлургический и педагогический институты независимо от социального происхождения. То же самое можно сказать и о матери Юры Валентине Федотовне: её отец Федот Павлович был начальником маленькой железнодорожной станции, следовательно, тоже чиновником «преступного царского режима». Пролетариев и коммунистов Федор Павлович открыто презирал до самой смерти. Таких, как он, в СССР полагалось притеснять. Их дети в те годы вполне официально причислялись в СССР к так называемым «лишенцам» и не имели права поступать в вузы. Их сознательно обрекали на низкооплачиваемую работу. Неудивительно, что родители Юры очень многого боялись, особенно разговоров на околополитические темы.
Единственный выход для молодёжи из семей «лишенцев» заключался в перемене места жительства с центральных российских областей куда-либо на восток вплоть до Тихого океана, где с началом первой пятилетки развернулись гигантские стройки. Судьба свела будущих родителей Юры в продуваемой ветрами уральской степи на строительстве металлургического комбината и города. Его мама со старшей сестрой Полиной и их братом Константином тоже нашли работу на Урале в том же городе. Всех их привлекла перспектива поступления в вуз и возможность подняться по советской социальной лестнице, чего не могли дать им ни Саратов, ни Винница, ни Киев, ни тем более Москва. Потом сестра и брат мамы уехали оттуда и удачно устроились в других городах. Брат по разнарядке комсомола поступил в высшее военно-морское училище во Владивостоке, а тётя – в текстильный институт в Москве, что стало возможным благодаря протекции её очередного мужа, советского чиновника среднего масштаба. Будущая мать Юры познакомилась сначала с тётей Лизой, поскольку обе были первыми красавицами молодого города. Однако, в отличие от большинства подобных ситуаций, они с самого начала знакомства вместо соперничества скооперировались и активно помогали друг другу, устроив почти одновременно свои судьбы: Валентина – с невзрачным на вид, но подающим большие надежды занудным и настырным братом тёти Лизы, который стал отцом нашего главного героя, вторая – с бывшим ухажёром Валентины высоким красавцем Николаем, первым в городе танцором подпольных западных танцев и покорителем девичьих сердец, но оказавшимся, при всех его положительных качествах, больным туберкулёзом, сведшим его вскоре в могилу. После смерти мужа молодая вдова, пожадничав, не выбросила и не отдала другим оставшиеся от покойного солидные запасы папирос и сама стала яростной курильщицей, оставшись приверженной этой пагубной привычке до самой смерти в 89 лет. Она курила в основном дешёвые и очень крепкие папиросы, но примерно с 1970-х годов перешла на сигареты с фильтром. Валя же с детских лет возненавидела курение и запах табака, что не помешало ей в 40-летнем возрасте выйти замуж за заядлого курильщика и смириться с курящей дочерью, вышедшей впоследствии замуж за американца во время стажировки в США и оставшейся там на ПМЖ.
Не без участия той же тёти Лизы произошёл один комический случай, оставшийся в памяти нашего главного героя. На десятилетие Юры тётя подарила ему неплохо изданный по тем скудным советским меркам трёхтомник Пушкина, стихи которого она и её дочь очень любили. Подарок был преподнесен в квартире Юры и его родителей за роскошно по тем временам уставленным обеденным столом, где присутствовали тётя Лиза и её дочь. Юра был очень рад подарку. Отец Юры сказал, что тоже всегда с удовольствием читал Пушкина, и попросил сына отложить в сторону тарелку с большим куском вкуснейшего торта, купленного в особой секции главного в городе «Гастронома», обслуживавшей руководство металлургического комбината, взять один из томов и прочесть первое попавшееся вслух, а присутствующим предложил продолжить, если смогут. Начитанная тётя Лиза заранее предвкушала себя победительницей. Юра взял том Пушкина в хорошем переплёте, но на неважной бумаге, открыл его и стал читать:
– Пупок чернеет сквозь рубашку,…
– …Наружу титька – милый вид, – подхватила эрудированная тётушка, но тут же увидела перекошенную физиономию своего старшего брата и замолчала. Наступила неловкая пауза. Отец Юры взял из рук сына книгу, вооружился очками и стал внимательно изучать текст. Мама Юры смотрела на всех испуганными глазами. Валя не без ехидства улыбалась, предвкушая интересный скандал на благопристойном семейном торжестве.
– Лиза, – разражённым голосом сказал Юрин папа, – что ты подсунула своему племяннику? Может, это белогвардейское издание? Откуда такое у Пушкина?
– Это трёхтомник великого поэта, разве не видишь? И издательство солидное, в Москве напечатано к 150-летнему юбилею со дня рождения Пушкина. Мне стоило больших усилий достать его. Пушкин ведь не только сказки сочинил.
– Лиза, но тут нехорошие слова!!! Взрослому читать такое стыдно, а ребёнку категорически недопустимо! Разве Пушкин мог написать такое?!!
– Пушкин ещё и не такое сочинил! Потом на ушко продекламирую. Ты, мой дорогой, сам виноват. Юрочка открыл и прочёл первое попавшееся. И ещё скажу, что ты, оказывается, Пушкина мало читал. А если бы твой сын на «Графа Нулина» или что-либо подобное наткнулся, что бы ты тогда сказал? Стихи «На картинки к роману «Евгений Онегин» в журнале, как его там,… вспомнила, «Невский альманах» всегда проходили цензуру, даже советскую. Пупок и титьки – слова вполне литературные, с моей точки зрения. Вон у Валечки какие аппетитные груди сформировались! Скоро невестой станет.
– Попрошу без намёков и без мата! Вижу, Лиза, что ты уже выпила слишком много цинандали. Согласен с тобой, это не твоя вина. Составители трёхтомника поторопились включить похабщину, а о приличиях не подумали! Этих строк Пушкина и, как его там, «Графа Нулина» я не читал. Вот что, возьму-ка я эти три тома и запру их в своём письменном столе. Когда сыну исполнится шестнадцать, выдам ему всю эту срамоту. А пока нельзя. Пусть лучше «Тимура и его команду» перечитает.
Юра получил пушкинский трёхтомник лишь в Москве. Так его «высоконравственный» папашка блюл благочестие своего единственного сына. Нормально ли так поступать? Неудивительно, что Юра с ранних лет перестал не только любить, но и уважать отца.
Юра рано уяснил, что для работы за границей ему необходимо соответствующее образование, совершенно отличающееся от того, какое получил отец, окончивший горно-металлургический институт. А главное, что для Юры стало непреложным условием, ему надо знать языки. Само собой, в первую очередь английский, в дополнение к нему французский (chaque intellectuel doit parler francais, n’est-ce pas?) и ещё какой-нибудь более-менее экзотический, с помощью которого можно будет занять исключительное положение. Разумеется, Юра предпочёл скрыть свои мысли о загранице решительно ото всех и в первую очередь от родителей, которым он не доверял примерно лет с пятнадцати. Позже он понял, что таких, как его родители, называют совками. Так постепенно Юра всё больше отчуждался от родителей, теряя к ним интерес, кроме материального.
Его кузина Валя между тем смогла побывать в ГДР. Рассказы Вали об увиденном и услышанном там ещё больше воодушевили Юру и укрепили его диссидентские настроения. Он стал уделять английскому языку ещё больше внимания, попутно обнаружив в себе желание грамотно излагать свои мысли на русском.
Уже в послесоветское время при встрече с Юрой Валя сказала ему:
– А ты всё же молодец! Сумел выстоять перед напором своего отца и избрать другое поприще, изучил три иностранных языка, поработал за границей. Жаль, что у меня не получилось. Настоящую Германию, то есть вне советской оккупационной зоны, я так и не увидела. Это у нас с тобой от нашего деда Николая Алексеевича. Он ведь знал немецкий язык, потому что в соседнем селе жили немцы, и дедушка чуть не женился на молоденькой немке. Я это узнала от старухи, которую дед отверг ради той немки и потом ради нашей бабушки Анны Ивановны, которую ему подсунули родители. А ту немку и всю её немецкую родню ещё до войны расстреляли, они якобы оказались шпионами. Мне вот интересно, смог ли бы ты, конечно, чисто гипотетически, жениться на японке?
– Что ты, Валя! Японки коротконогие, плоскогрудые и страшные. У меня бы на японку не сработала эрекция. Я поклонник европейского типа женской красоты, то есть не брюнеток, с нормальным носом, длинными стройными ногами и заметной грудью.
– Я тоже отвергла бы японца и вообще азиата и африканца. Мне они противны. (Отмечу в скобках, что Валя вышла замуж за обрусевшего татарина.)
Английский давался Юре легко. Если бы только он в те годы оказался чуть настойчивее, если бы его родители оказались чуть умнее и дальновиднее, можно было бы без лишнего напряга вытянуть ненавистные предметы на четвёрки, зато приналечь на английский и ещё параллельно учить французский, потому что для проведения каждого урока иностранного языка их класс и параллельный класс делились примерно пополам: две половинки объединялись на урок английского, другие две половинки – на урок французского. Можно было бы вполне без всякого риска ходить попеременно то на английский, то на французский, и к тому же обе училки – английского и французского, «англичанка» – старая и несуразно толстая, а «француженка» – чуть помоложе, тощая и с большим рубильником – поддержали это желание Юры. Школьные программы по English и francais всегда были и до сих пор остались тупо примитивными, и чтобы не суметь их освоить, нужна лишь внутренняя убеждённость в их ненужности. Так до сих пор поступает подавляющее большинство школьников, только они родителям и учителям никогда в этом не признаются. Но, на свою беду, Юра рассказал об этом намерении родителям, и папашка с воплями и нелепыми умозаключениями зарубил эту идею, да ещё осмелился на наглый разговор с обеими училками, а потом наябедничал на них завучу: «сына подбивают на какую-то глупость». Ему, видите ли, зачем-то очень нужно, чтобы сын стал золотым медалистом! А на кой эта медаль? Так рухнула мечта иметь в аттестате свидетельство освоения школьного курса двух иностранных языков. Перед обеими учительницами Юра извинился за отца. А завучу прямо сказал: «Отец не понимает меня. Сам неуч и меня хочет оставить таким же». За критику отца завуч Юру, разумеется, одёрнула, но вместе с тем согласилась, что знать французский вдобавок к английскому совсем не грех.