Не теряя времени. Книжник
Шрифт:
Фонтанна стала лихорадочно соображать, приговаривая про себя: «Сейчас-сейчас, мой умник…»
— Нет, — сказала она наконец, — и я тебе скажу почему… если ты мне зажжешь сигаретку.
Бен достал сигарету, прикурил и поднес к губам Фонтанны. Она глубоко затянулась.
— Чудовищу другие звери не нужны, они нужны вот этим самым мразям. Они ужасные уродины, и если б мразь узнала, что она такая мразь, то тут же умерла б от горя. Но их спасает глупость и богатое воображение. Увидит мразь какого-нибудь зверя — и думает, что и она такая же, как он. Видишь вон ту красивую цаплю? Так вот, если
— Вот это да! — восхитился Бен.
Фонтанне не хотелось останавливаться. Она ждала, что скажет Бен, а он задумчиво глядел на озеро.
— Чудовищу не позавидуешь, — сказал он после краткого раздумья.
— То есть? — живо спросила Фонтанна.
— Ну как же, ведь эти мрази, пускай они, по-твоему, уроды и тупицы, но все-таки, должно быть, чертовски славные, забавные ребята. Иначе почему никто от них не шарахается и ни одно животное не возражает, чтобы они себя считали им! Раз уж и цапля соглашается, значит, мрази вполне ничего. И получается, чудовище должно выбирать: или сдохнуть от голода, или лопать таких симпатяг. Подумай только, как ужасно! Оно, конечно, может наделать новых мразей, но все равно — мученье каждый день! Врагу не пожелаешь такой жизни.
— И вовсе нет! — мгновенно отбилась Фонтанна. — Жизнь у него — сплошное удовольствие. Потому что… оно придумало чудесный фокус…
Бен посмотрел на нее с веселой насмешкой.
— Когда оно съедает мразь, оно его не убивает, а… а превращает! Хоть мрази постоянно принимают чей-то облик, у них есть самое любимое животное, которое они все знают. Знают так хорошо, что могут в животе чудовища, в известной стадии пищеварения, в него и превратиться. Так что наружу из чудовища выходят в виде этого животного!
У Бена просто челюсть отвалилась. А Фонтанна осталась ужасно довольна собой, но уже утомилась.
— Это что ж, — не унимался Бен, — выходит, все здешние животные — бывшие мрази?
— Ну да, — устало кивнула Фонтанна.
— И они об этом помнят?
— Вот этого не знаю, — сдалась она.
Бен понял: она выдохлась.
— Ну и ладно, не важно, — сказал он и обнял ее.
— У меня голова разболелась, — призналась Фонтанна.
— Пойдем-ка отдохнем!
— А как же чудовище?
— По-моему, оно сегодня не появится. Пошли!
Он взял ее на руки и отнес в постель.
Они были частью озерного мира, а в этот час на озере и в озере все спали.
Они лежали на спине, одетые и глядя в потолок.
Фонтанна чувствовала, что вот-вот заснет, и в сладкой истоме следила, как отходит ко сну ее разум. Вот он надевает пижаму, ныряет в постель, перелистывает страницу-другую какой-то скучной книжки, гасит свой прикроватный светильник разума и закрывает глаза.
Какая-то смутная мысль беспокоила Бена. Он докопался до нее и тут же в досаде скривился. Будить Фонтанну он не собирался, но у него невольно вырвалось:
— О, черт!
Фонтаннин разум открыл глаза, зажег светильник, сел в кровати, сердито скрестил руки на груди, нахмурил лоб и устами Фонтанны спросил:
— Что такое?
— Да нет, ничего, — поспешно спохватился Бен, но голос выдавал его тревогу.
«Ну, ничего так ничего», — подумал разум, довольный, что можно спать дальше. И, хоть что-то его неприятно царапнуло, старательно проделал все в обратном порядке: разгладил лоб, опустил руки, лег, погасил светильник и закрыл глаза.
Опочивальня разума погрузилась во тьму. Но вдруг светильник снова вспыхнул. «Да что ж такое! — возмутился разум. Глаза его опять раскрылись, в руке был зажат выключатель, тревожный голос Бена не давал ему покоя. — Никак не засну!»
— Нет, говори уж, что такое? — повторила Фонтанна.
Бен понял, что «о, черт!» его выдал, и виновато объяснил:
— Ведь мрази все равно будут встречаться…
Разум тяжко вздохнул. «Опять эти мрази!» — подумал он со злостью.
— Да ладно, плюнь, — буркнула Фонтанна и скоро снова засопела.
Но плюнуть Бен никак не мог. Он так и видел, как встречаются две мрази и тут же умирают, и страшно мучился.
Вот так лежать и мучиться, и быть единственным свидетелем воображаемой дуэли, в которой оба дуэлянта обречены на смерть, Бен больше был не в силах. Он встал — пройтись, покурить и развеяться.
Смурной, он вышел из дому и добрел с сигаретой в зубах до самого берега озера.
Всё спало в этот знойный послеполуденный час.
Всё и все, кроме Бена. Что за несправедливость, думал он и клял судьбу, свою и бедных мразей.
Впрочем, что толку злиться! И Бен утих. Только скорбь осталась в его душе. Он сел на берег и горько зарыдал, случайный гость на погребении несчастных мразей, которые прожили жизнь как братья и братски разделили смерть.
Слезы текли по его щекам, слезы смертной тоски и бессилия.
Иные капали на землю, отскакивали от нее и попадали прямо в воду. Круги расходились по глади, но Бен ничего не видел.
Он сокрушался, плакал, размышлял, мучительно искал решение.
И нашел!
Рыдания утихли, слезы высохли.
Бен улыбнулся, весело окинул взором озеро, встал и бегом помчался в дом.
В столовой он оторвал свисающий кусок обоев, вытащил из кармана ручку и, облокотившись о стойку, стал лихорадочно писать.
Довольно долго строчил, не отрываясь, потом как будто бы закончил, отложил было ручку, но тут же снова схватил и приписал что-то еще.
С обойным лоскутом в руках он поднялся в спальню, на цыпочках прошел на балкон. Впихнул в себя остатки рататуя, подсунул под тарелку свой лоскут и наконец залез в постель.