Не теряя времени. Книжник
Шрифт:
Книжник вырвал страницу, чтобы послать ее одному из своих братьев, не успев дочитать до конца. Конец же был таким:
«Но может статься, князь, все сложится иначе. Вдруг, изменив адресата или собеседника, вы поймете, что именно ему, другому, вы собирались это написать или сказать. И что теперь-то вы уж точно не могли бы обратиться с этими словами, устно или письменно, к кому-нибудь другому.
Тогда, конечно, отправляйте.
Тогда, конечно, говорите.
И
Брат Книжника, который получил эту страницу, прочтя ее, преобразился.
Стал буквально другим человеком, так что жена и дети очень долго не могли его узнать и ждали прежнего, но не дождались и привыкли к новому, который, впрочем, был до странности похож на старого.
Даже больше, чем прежний он сам.
Лавка Книжника не всегда бывала книжной лавкой.
Она зарождалась, росла, образовывалась рядом с ним, постепенно, по мере того как он ей занимался. Сначала в ней завелись книги, потом кресло, стол, стеллажи и наконец входная дверь с пудупудупуду.
Книжник очень старался, чтобы его книжная лавка была похожа на книжную лавку, и в общем так оно и вышло. Но…
Пудупудупуду!
Дверь лавки распахнулась.
Вошла одетая во все цвета радуги, сияющая красотой и радостью молоденькая женщина, подлетела к Книжнику, схватилась обеими руками за живот, широко улыбнулась, блеснула глазами, открыла рот и выпалила:
— Добрый день, мне, пожалуйста, один круассан, три молочных булочки и один… нет, два эклера!
У Книжника отвисла челюсть.
— Э-э… Видите ли… — промямлил он.
Но женщина так улыбалась… И солнечный луч, насквозь прошивший лавку, остановился на ее лице. Не мог же Книжник разочаровать ее! Он лихорадочно пытался что-нибудь сообразить.
— Шоколад или кофе? — спросил он, чтобы оттянуть время.
— Шоколад, — сказала женщина мгновенно.
Книжник все смотрел на нее во все глаза, соображать не получалось. Тогда он встал из-за стола и сказал:
— Сию минуту!
Потом поднялся на второй этаж, осмотрел все банки с сушеными травами и прижал ладонь ко лбу, ища выход.
Но так и не нашел.
Что делать, он не знал.
И впервые в жизни пустил все на самотек.
Передал бразды правления в руки молоденькой женщины.
И положился на нее.
А между тем внизу молоденькая женщина от нетерпения пустилась танцевать и вдруг заметила, что находится в книжной лавке.
Она в досаде закусила губы и зашагала к выходу.
Но, взявшись за дверную ручку, внезапно изменила намерение.
Вернее, изменила ход жизни.
Взгянув через стекло, она увидела, как идет ее жизнь по ту сторону двери: пудупудупуду, увидела себя шагающей прочь, все дальше и дальше, а сзади — одинокого хозяина книжной лавки, которую она уж больше никогда не перепутает с булочной.
Да, на какой-то миг женщина повлеклась за жизнью, с которой была прочно связана, но вдруг уперлась и не поддалась.
Жизнь натянула привязь, рванулась и едва не задохнулась, ей ничего не оставалось, как только застыть посреди улицы и подчиниться воле крепко державшей ее женщины.
Молоденькая женщина изо всех сил потянула на себя, и жизнь пошла туда, куда она ее решила направить.
Дав жизни легкого пинка под зад — ах, это, говоришь, не булочная? — она пустила ее вперед-бегом-марш.
Солнце последовало за женщиной и жизнью к винтовой лестнице, у подножия которой женщина снова засияла улыбкой.
«Пошла, пошла!» — прикрикнула она на жизнь, и та неохотно потопала вверх по ступенькам. Женщина — решительным шагом за ней.
Наверху жизнь и женщина увидели Книжника, молоденькая женщина опередила жизнь, шагнула к Книжнику, а ей велела подождать.
Взяв Книжника за руку, ту самую, которую он все еще держал на лбу, она ее переложила на себя.
Книжник не противился.
И на минуту книжная лавка стала булочной.
Пу, ду, пу, ду, пу — пятеро малюток забежали в булочную, но Книжника за столом не нашли — его кресло стояло пустым.
Малютки побежали к стеллажам и стали разбираться сами.
Обыкновенно Книжник ставил книги, которые могли бы, как он думал, понравиться детишкам, так, чтоб они могли до них достать на самые нижние полки.
Немало книг оказывалось там, а некоторые стеллажи наполовину (верхнюю) пустовали. И взрослым посетителям, искавшим детскую литературу, приходилось сгибаться в три погибели.
У Книжника, как в прочих лавках, имелась табуретка, чтоб добираться до высоко стоящих книг, но здесь на ней гораздо чаще не стояли, а сидели, обследуя не верх, а низ.
Пятеро малюток грелись в лавке и лакомились книжками.
За ними присматривал сам Господь Бог.
Иногда Книжник садился на пол вместе с детишками и слушал, как они обсуждают между собой картинки в книгах.
— Это не рыцарь, у него нет доспехов.
— Нет, рыцарь, просто он спит.
— Не спит, его убили.
— Ну, может быть, его убили и он спит.
Иногда читал им вслух, немножко упрощая текст, а то и привирая:
«Книжная лавка большая, а дети маленькие. Они должны вести себя тихо и думать».
А иногда уступал им свое кресло и разрешал играть в продавца и покупателей. Тот, кто был продавцом, надевал его шляпу. Остальные изображали посетителей.