Этот снимок смазанный знаком:на скамейке, с будущим в обнимку,на скамейке поздно вечерком,примеряя шапку-невидимку.Незаметно, боком проберусьпо земле, где вытоптаны виды.Вот страна, снимающая грузбудущей истории. Мы квиты.Вся земля пустилась наутек.Как теперь опомниться, собраться.Помело поганое метет,и лишай стрижет под новобранца.Беженцы нагнали беглеца.Все смешалось в панике обозной.И колышет мягкие сердцаобщий страх: бежать, пока не
поздно.1982
«Вот она, Москва-красавица…»
Вот она, Москва-красавица, —постоянный фейерверк.Поглядите, как бросаетсябелый низ на черный верх.Дайте нам, у нас каникулы,конфетти и серпантин.Остальное, что накликали,даже видеть не хотим.Ожидания доверчивов новостях передают.Всем привет от фейерверкщика,а от сменщика – салют.Как бы вытащить из ящикас говорящей головойне того, впередсмотрящегона тебя, как часовой —словно ты шпана советскаяили крайний инвалид.Он о том, что время детское,по-немецки говорит.Время – голову не высуни.И уходят в дальний путьдети, загнанные крысами.Им вода уже по грудь.
«Сон идет за человеком…»
Сон идет за человеком,изведенным в никуда,словно талая водавперемешку с темным снегом.Их когда-то сдали в хлам —всех увечных, безголосых,что на остров Валаамукатились на колесах,на подбитых костылях,на подкованных дощечках,в черных сгинули полях,потонули в черных речках.Вот и в памяти черно.На пиру у людоедовсладко хлебное вино.И живи, его отведав.
Два голоса
– Что у тебя с лицом?Нет на тебе лица,выглядишь беглецом.– Топкая здесь земля.Тонок ее настил.Долог ее отлив.Быть не хватает сил,жабрами шевеля.– Вот объявился тать,командир этих мест.Что ни увидит, съест.Нечего ему дать.Всех коров извели.Зверя сдали на вес.Множатся стригали,но никаких овец.– Да, но еще вдалимножатся голосавыброшенных с земли,стертых с ее лица.В камни обращены.Гонит воздушный ключзапахи нищеты.Камень еще горюч.– Время-то на износ.Времени-то в обрез.Что бы ни началось,некогда ставить крест.Выбери шаг держать,голову не клонить,жаловаться не сметь.Выбери жизнь, не смерть.Жизнь, и еще не вся.Жаловаться нельзя.
«Сажа бела, сколько б ни очерняли…»
Сажа бела, сколько б ни очерняли.Чей-то червивый голос нудит: «Исчезни!Если земля, то заодно с червями».Есть, что ему ответить, да много чести.Эта земля, впитавшая столько молний,долго на нас глядела, не нагляделась —не разглядела: что за народ неполный,вроде живое, а с виду окаменелость.Так и бывает, свет не проходит в щели;есть кто живой, доподлинно неизвестно.И по ступеням вниз на огонь в пещеретихо идет за нами хранитель места.То-то родные ветры свистят как сабли,небо снижается, воздух наполнен слухом,чтобы певцы и ратники не ослабли,чтобы ночные стражи не пали духом.
«Дом, где словно стена пробита…»
Дом, где словно стена пробита.Дверь запирается так, для вида.Все качается, не пролей.Все ж таки надо держать правей,если в мозгах пляска святого Витта.Только шурум-бурум да шахсей-вахсейи ни других гостей,ни других новостей.Мозг посылает одни депеши,как заведенный, одни и те жев адрес всей этой нечисти. Власти всей.Это из воздуха на дворе,полном политики словно гари,передается: тире – тиреа произносится: твари – твари
«Слово на ветер; не оживет, пока…»
Слово на ветер; не оживет, покав долгом дыхании не прорастет зерно.Скажешь зима – и все снегами занесено.Скажешь война – и угадаешь наверняка.Не говори так, ты же не гробовщик.Время лечит. Дальняя цель молчит.Но слово зa слово стягивается петля;все от него, от большого, видать, ума.Скоро заглянешь зa угол – там зима.Выдвинешь нижний ящик – а там земля.
«Нравится нет это не мой выбор…»
Нравится нет это не мой выборКто бы не выплыл если такой выпалкто бы ушел к водорослям и рыбампо берегам освобождая местоновому зверю имя его известноЭто под ним это в его лапахмир где пинают гордых и топчут слабыхВ каждой щели слышен его запахВ нашей воде он обмывал копытаВ нашей еде клочья его мехаНа волосах споры его видаНо из живых каждый ему помехакто не ушел или яму себе не вырылЯ ж говорю это не мой выбор
«Если настанет время назвать виновных…»
Если настанет время назвать виновных,будет ли в общем списке еще и этотмелкий служитель ада из нечиновныхвыделен полным сроком в стальных браслетах?Это же он первый из тех, кто издалииз оголтелых толп набирает фронти говорит, что голодных накормят выстрелы —сразу платок накинут на лишний рот.Это его криками заполошнымииз глубины вызванные, из тьмы,бедную землю, где обитаем мы,демоны топчут каменными подошвами.
Далее везде
Раз легли под дырокол вот такие вести,заместитель и нарком обсуждали вместе:пики или крести (крики или песни),или в общей яме уложить слоями —все решать на месте.Опер пробует перо, отряхает китель.Санаторное ситро пьет осведомитель.Кто сморкался, кто курил, много было смеху.Председатель говорил, что ему не к спеху.В санаторной конуре шаткие ступени,как ремни при кобуре новые скрипели.Запечатано письмо штатным доброхотом.На платформе Косино ягода с походом.После станции Панки все леса в коросте.В лес ходили грибники, собирали грузди.Но уже выходит срок: дорогие гостиснаряжают воронок ехать от Черусти.………………Зелень снова молода.Проросла грибница.Но земля уже не та,с ней не породниться.И в краю далекомпод Владивостокомне поставить свечкуза Вторую речку.
