Не твой наследник
Шрифт:
Запах преследует меня, душит, забивается в ноздри густой липкой пробкой. Ноют виски, желудок сжимается, тошнота подкатывает к горлу, а на лбу выступает холодная испарина…
— Господи, да что ж так воняет… — выдаю я вслух, отчаянно хватаясь за поручень.
— Чем? — удивляется старушка, которая сидит около меня.
— Так резиной же… Вы что, не чувствуете?! — утираю лоб тыльной стороной ладони.
— Нежные все такие стали! — возмущается тетка с сумками.
— Ой, не говори, Люд! — вторит ей подруга. — Не нравится — заработала бы на машину!
— Мы вон и на «Икарусах» раньше ездили — и ничего, — пыхтит и раздувается тетка.
— Да при чем тут это! — стараюсь дышать ртом, но запах только сильнее. — Резиной же воняет!
— Беременная, что ли? — понимающе улыбается старушка. — Уступите кто-нибудь! Мужчина, вот вы…
— А почем я знаю, что она беременная? — возмущается мужик. — Я, между прочим, на работе целый день на ногах!
— Да не надо… — слабо возражаю я. Сейчас мне хочется только одного: глотнуть свежего воздуха. Две остановки, всего-то две! Дотерпеть бы…
— Вы что, не видите, ей плохо? — охает старушка.
— Нормально… — с трудом сдерживаю подкатывающую тошноту.
— А кому сейчас хорошо? — мужик упрямо ерзает на своем месте, показывая, что сдаваться не собирается.
— Правильно, мужчина, сидите-сидите, — вступается за него тетка. — Я вот с таким животом ездила стоя. И ничего! Двоих выносила!
Словно издалека до меня доносится бодрая автобусная перепалка, но у меня уже нет сил вслушиваться и объяснять, что я не хочу никого поднимать с насиженного места и не требую сочувствия. Только бы не вырвало, Господи…
— Вы что, не видите?! — воюет неутомимая старушка. — Здесь даже на стекле наклейка: места для пенсионеров, пассажиров с детьми и беременных!
— Ага, только у беременных еще живот нарисован! — хмыкает мужик. — А у меня, может, еще больше живот!..
Автобус, качнувшись, останавливается, и я понимаю, что это было последней каплей: содержимое желудка вот-вот хлынет через край, и я пулей вылетаю на чужую остановку, бросаюсь к ближайшим кустам и, согнувшись пополам, мучительно прощаюсь с обедом.
На какое-то мгновение мне становится легко-легко, и пусть по спине ручьями льет холодный пот, а тело размякает от слабости, я уже не чувствую жуткий запах резины, и горло не сдавливает от духоты. Обессиленная и счастливая, я падаю на лавочку остановки и, прислонившись к стеклу, блаженно прикрываю глаза.
— Водички? — раздается над ухом скрипучий старческий голос.
Она что, вышла за мной?! Та самая бабушка из автобуса, склонившись, вглядывается в мое лицо. И когда только успела?
— Ага… Спасибо.
Меня всю жизнь учили ничего не есть и не пить из рук незнакомцев, но сейчас мне уже плевать на предосторожности. Благодарно принимаю бутылку минералки и, жадно глотнув, потихоньку прихожу в себя.
— Очень советую сушки, — бабушка убирает воду.
— Что, простите?
— Сушки. Обычные такие. Без мака, без всего. Мне дети тоже дались нелегко, полоскало — только в путь. А в наше время ведь ни отгулов, ничего. Вот, покупала сушки и грызла целыми днями, только так и спасалась от тошноты. Срок-то большой?
— Какое там… — тяжко вздыхаю. — Месяца полтора.
— Ну, до трех продержишься — а там уже легче, — утешает старушка.
— Может, это еще не токсикоз? В автобусе просто резиной воняло…
— Вот, помню, мне со старшим все казалось, что все шерстяные вещи козами пахнут. Свекровь шарфы убрала, свитера, но хоть кто-то придет в кофте — и все, меня наизнанку. Держись, милая, еще пара месяцев от силы.
Пара месяцев! Меня и этот раз чуть не убил, как же я выдержу целых два месяца рвоты и обонятельных галлюцинаций?!
Посидев еще немного, я уже не рискую лезть в автобус, и бреду домой пешком, по пути затарившись сушками. Побитой собакой заползаю в квартиру и, сбросив туфли, зову новоиспеченного жениха.
— Меня повысили, — сообщаю вместо приветствия. — Разберешь сумки, отметьте с Юрой сами, я, кажется, только что познакомилась с токсикозом.
— Погоди, — Ян подозрительно серьезно смотрит на меня, и я морально готовлюсь к очередной неприятности. — Марк рассказал моим… Ну, насчет свадьбы и ребенка…
— Та-а-ак… — прислоняюсь к стене, уговариваю тошноту дать мне дослушать.
— Короче, мы на следующие выходные едем в Москву. Родня хочет познакомиться с тобой официально… Саш, ты куда?!
Я ничего не отвечаю: трудно, знаете ли, вести светскую беседу, подспудно обнимаясь с унитазом. Н-да. Если белая полоса и промелькнула в моей жизни, то она была уж слишком короткой.
11
Марк
— А ты не знаешь, у нее ни на что нет аллергии? Она ведь не вегетерианка? А пост не держит? — мама суетится на кухне, мельтешит, как белка, в которую целятся из ружья.
— Кто именно? — за последний час она рот закрывала от силы дважды, и я давно утратил нить разговора.
— Ты меня вообще не слушаешь?! Сашенька, конечно!
Сашенька. Сашулечка, еще скажи. Знала бы ты, кого приводит в дом Ян, ты бы не то что с меню не заморачивалась, но и заколотила двери изнутри. Сашенька! Это надо?! Откуда у моей матери это патологическое желание обогревать и нянчить невесток? И как можно настолько плохо разбираться в людях? Сначала Лену утешала и пестовала, как родную дочь. Куда там, лучше, чем родную! Вокруг нас с Яном она в жизни так не квохтала. Теперь вот Сашу. Истеричка и нимфоманка — чудесный набор. Мы с братом постарались на славу.