Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы
Шрифт:
Радутный сидел, разрядившись этим ударом, в паузе до следующей вспышки. Галина подскочила к нему и наотмашь резанула по шее.
Она обвинялась в умышленном убийстве без отягчающих обстоятельств. Арнаутский, тогда еще начинающий адвокат, был назначен судом для защиты подсудимой, взятой следователем под стражу. Ситуация непростая. Эксперты, осмотрев Руднову, обнаружили десятки синяков и ссадин. И все же, битая перебитая, эта женщина любила сожителя. Может быть, примитивно, может быть, глупо, по-своему, как умела, как могла. Их совместная жизнь должна была закончиться смертью либо обоих, от отравления,
Судьба распорядилась иначе. Жертвой стал он, а не она. Эксперт-психолог заключил: множество эпизодов унижения и насилия привели к накоплению обиды и злости в женщине. Она находилась в состоянии, когда может сработать принцип «последней капли». Исход — либо убийство, либо самоубийство, — был предопределен.
Во время процесса можно было бы построить защиту, исходя из утверждения, что подзащитная, опасаясь нового нападения, таким образом защищала свою жизнь. Однако, искренне переживая гибель Радутного, Галина не могла лгать ни себе, ни другим. А ведь заяви она, что сожитель встал и пошел на нее, чтобы добить, и ее версия была бы неопровержимой. Деградировав и опустившись до состояния алкоголички, Руднова сохранила в себе нравственные начала и человеческое достоинство.
Арнаутский построил защиту, акцентировав внимание суда на переживаниях этой женщины, которая, несмотря на издевательства, все еще любила и жалела Радутного. Комплекс этих чувств и постоянного унижения и оскорблений создал неустойчивость в эмоциональной сфере подсудимой.
Приговор был мягким — условная мера наказания. В зале суда Руднову освободили из-под стражи.
Галина не сломалась. Стас почувствовал это по тому, как она говорила с ним по телефону, когда позвонила ему через два месяца. Руднова была бодра, радостно доложила, что у нее все нормально, работает, не пьет, много читает, ходит в театр. Она поблагодарила его за то, что он вытащил ее из тюрьмы, и предложила ему свою помощь, если это когда-нибудь понадобится.
Возможно, она сумеет ему сейчас помочь, подумал Арнаутский. Только бы Руднова оказалась дома. С ней он мог быть более откровенным, чем с прокурором Зайцевой. Жизнь Рудновой теперь никак не могла пересекаться с милицией или прокуратурой. Требовать от нее разоблачения подозрительного адвоката никто не вправе, а значит, и ответственности для нее по закону не будет, если, конечно, он не расскажет ей лишнего. Но делать этого он конечно не будет.
Услышав в трубке знакомый бодрый голос Рудновой, Стас обрадовался:
— Галина Максимовна, здравствуйте. По голосу слышу, что у вас все в порядке, — по имени отчеству ее называл только Арнаутский, и она сразу же его узнала.
— Как я рада слышать вас, Станислав Васильевич, — заспешила она ему все сразу рассказать, — Все, все хорошо. Не раз вспоминала вас. Как только что-то надо решить, мысленно советуюсь с вами. У меня новость, появился друг, непьющий. Вдовец, взрослая дочь, внук. Скоро поженимся. Боже мой, другая жизнь совсем. Все осталось в прошлом. Там было не только плохое. Да вы все знаете. Но сейчас совсем другое, для души…
— Галина Максимовна, извините… Мне нужна ваша помощь. А потом мы поговорим обо всем.
— Да, конечно. Все, что могу, для вас сделаю, Станислав Васильевич.
— У меня будет завтра встреча с… как бы это сказать… с людьми, от которых можно все ожидать… Вы понимаете?… В общем, если я Вам не позвоню послезавтра, то вы будете знать, кто они и где их искать.
Руднова встревожилась:
— Вам угрожают?
— Нет, не то. Мне очень нужна эта встреча. Сделайте то, что я попрошу… Запишите их имена и адреса.
Стас продиктовал адреса Саранцева, Козаченко и Сердюка, а также адрес снятой квартиры и номер телефона. Потом Арнаутский сказал, что завтра примерно с двенадцати до двух ей позвонят, и попросил ее ответить на заданные по телефону вопросы определенным образом.
После разговора с Рудновой оставалось еще несколько дел первостепенной важности. Арнаутский долго писал короткий, всего на одну страницу, протокол допроса свидетеля, тщательно обдумывая каждое слово, каждую деталь. От этих показаний зависела не только его жизнь, но и судьба других людей: Саранцева и его дружков, матери Лены, Рудновой, да и его собственных жены и детей.
Подумав о поддельном протоколе, Стас усмехнулся. Парадокс заключался в том, что обстоятельства-то в нем были описаны подлинные, те, что были в действительности, 15 августа, восемь лет тому назад. Все свои действия Стас взвешивал как юрист. Он не следователь и не при исполнении, как адвокат. Он частное лицо. Зайцева и Руднова не в счет, они вообще не соучастники, поскольку не осведомлены о его цели. Протокол — дело серьезное, но документом не является, так как не выдан официально и не оформлен и не составлен должностным лицом. Но, конечно, все в совокупности — это криминал. Арнаутский знал это и квалифицировал по статье уголовного кодекса, которая была применима к конечному результату. Колебаний и сомнений у него уже не было, поступить иначе он не мог. Он выносил приговор, который должен быть исполнен. Именем Лены и ее несчастных родителей, именем его детей и тех загубленных душ, которые пострадали от бандитов, и, если не пресечь их подлую жизнь, могут пострадать в будущем.
Стас влил снотворное в коньяк, внимательно осмотрел бутылку, — никакого осадка, цвет не изменился — обжал золотистую кромку колпачка. Потом сходил в хозяйственный магазин, купил ведро и швабру. В углу двора из кучи, которую приметил заранее, набрал в ведро песку доверху. Принес и поставил под раковину.
Теперь самое главное — звонок Саранцеву. Тот снял трубку после первого же гудка. Ждал его. Не здороваясь, уверенным тоном, Арнаутский сказал:
— Завтра, в десять утра.
— А показания свидетеля?
— Будут, гарантирую.
— Адрес. Вы оттуда звоните?
— Да, запишите.
Арнаутский слышал, как натужно дышал Саранцев. Молчаливая угроза сочилась из телефонной трубки. Но теперь его это не волновало. Все шло так, как задумал Стас.
— Валюта? — спросил он.
— В порядке. Как договорились.
Секундная пауза перед ответом, неуместная бодрость в голосе говорили об обратном — не в порядке. До этого разговора Арнаутский предполагал, что Саранцев и не планирует никаких расчетов, а сейчас в этом уверился. Но значения теперь это уже не имело. Им нужен он с его информацией, дальнейшие разговоры излишни. Стас коротко бросил: