Не уходя в атаку
Шрифт:
— Давайте, давайте, Трофим Федотыч.
Демина примирительно усмехнулась. Палкин
только махнул рукой и сел «а место машиниста.
Все чувствовали себя неловко, избегали смотреть друг на друга. Демина сидела в углу будки, угрюмо склонив голову: от нервного напряжения у нее закололо в висках. Арестовать старика... А может, он прав? Вдруг сами едем к немцам и везем в плен раненых? Может, вернуться, пока не поздно? Но куда? «Думай, думай, думай», — стучат колеса. Не проклинали бы тебя потом матери и жены, не мучились бы в фашистских застенках люди, которых поручили тебе. Думай!..
А
Павел был взвинчен до предела: Зоя-то, ого! От ожидания чего-то неизведанного у него даже першило в горле: он готов был лететь вперед на крыльях.
Лишь Мухин вел себя ровно, по-будничному. Демина заметила только, что глаза его запали да скулы выдались больше обычного. И она думала: «Не это ли самый высокий героизм, так вот изо дня в день, ровно, без истерики, при самой страшной опасности делать свое незаметное дело? Высшим подвигом считается, когда человек идет на смерть. И это верно. Ну, а так вот беспрерывно идти вперед с открытыми глазами, не видя ее, но зная, что она, беззубая, рядом, чувствуя смрадное дыхание ее, от которого шевелятся и поднимаются волосы? Это ли не самое героичное в человеке?..
Размышления Деминой прервались неожиданно. За крутым поворотом открылось увалистое поле с редкими кустиками на склонах холмов. В рыжеватых лощинах передвигались какие-то люди, стояли длинностволые пушки.
Палкин встревоженно высунулся из будки. Люди впереди перебегали, ложились. Вдруг на бугре метнулся серый куст взрыва, рядом с ним — второй султан... Палкин резко затормозил. И тут же попятил поезд.
Демина мигом оказалась рядом, над головой машиниста.
— В чем дело?
Трофим Федотович молча указал на поле: там рвались снаряды. Поезд возвращался в лес. В закруглении дороги остановились. Люди в поезде видели все и теперь кинулись к паровозу, кричали:
— Куда привез, сволочь?
— Он нарошно. Повесить его мало! — орал поджарый атлет, берясь за ступеньки будки.
Демина зло распахнула дверку, спустилась на лесенку. С силой прижала ладони к металлу поручней.
— Насадил красавиц! — кричал атлет, пытаясь схватить Зою за ногу.
Демина выхватила пистолет, сказала спокойно:
— Граждане, идите на места! Вот вы, такой здоровый, а испугались больше женщин.
В толпе кто-то хихикнул.
— Озноб берет, вишь, в пальто вырядился!
А Зоя Петровна уже командовала часовым:
— Посадите людей в вагоны!
Она указала пистолетом на атлета в пальто:
— Этого вот гражданина не обидьте...
И снова в толпе засмеялись, громко, уничтожающе.
Палкин тяжело перевел дух.
— Что будем делать, комиссар? Должно быть, немец прорвался...
— По-моему, вперед!
Демина азартно рубанула рукой воздух.
— Вперед!
— Рисковать, однако, можно своей жизнью, — заметил Мухин, обтесывая березовые колышки: пробки на случай пробоин.—Позади нас чужие жизни.
Палкин благодарно посмотрел на кочегара и посоветовал Деминой сходить к начальнику санитарного поезда: как он думает?
Риск огромный. Зоя Петровна послушалась.
Вернулась она быстро: врачи согласились и полагаются на железнодорожников. В составе одни тяжелобольные, уже есть умершие. Но Демина еще раз переспросила Палкина:
— А как вы думаете?
Ей очень не хотелось еще раз понуждать старого машиниста.
— Прорываться, товарищ командир! Теперь от
ступать поздно. — И решительно потребовал: — Одному на переднюю площадку. Путь смотреть.
Смирнов шагнул к дверке. Палкин остановил его:
— Пойдет Мухин. Тебе, может, придется стать за реверс.
Демина согласилась: от пули кто ж застрахован?
— Павел, выключи тормоза в составе.
Палкин словно помолодел от опасности.
— Ну, а тебе, командир, лопата в руки. Справишься?
А солнце светило ярко и обильно, хотя и скатилось уже к горизонту. За лесом громыхала тяжелая артиллерия, ухали фугасы, по-лягушачьи квакали мины. В глубине бора приглушенно ворчали моторы: наверное, работали танки или тягачи. Но чьи они?
Палкин пустил машину, нарочно долго давал гулок. Эхо вплеталось в фронтовые звуки. Поезд мчался вперед.
10
Ушел состав. Снялись с места и остальные железнодорожники. Акулов не препятствовал их отъезду. Оставил только лишь дежурных агентов. Люди где-то попрятались, что ли? Изредка заглянет в окно боец, спросит насчет поезда, и снова только шум заречной перестрелки долетает в опустевшие комнаты вокзала да взорвется запоздалая бомба.
Что делать?.. Послушал переговоры в диспетчерском телефоне. Но там шла своя напряженная, тревожная жизнь: откуда-то докладывали о налете авиации, кто-то просил прислать паровоз, диспетчер грозил кому-то за задержку «Бориса Павловича» бронепоезда. Только о Шаромыше, казалось, все забыли.
Акулов позвонил Фотиеву на мост. Тот нервно ответил:
— Туго, друг. Запроси Рощу, что они скажут...
Но связи с Рощей не было. Нарушилась и диспетчерская линия.
А десантники наседали, их сдерживала река да наши поредевшие заслоны. Мост все еще удерживала группа Фотиева. Под обстрелом по мосту изредка, но прорывались немецкие солдаты, проскакивали машины. Фотиев убеждался, что переправу нужно разрушить. Но приказа не было, и он отстреливался.
В вокзал ввалилась группа командиров с небритыми, утомленными лицами. Не .замечая Акулова, они склонились над картой.
— Вы почему здесь? — вдруг обратился к нему один из командиров, подозрительно оглядывая его колючими серыми глазами.
— Начальник станции.
— А-а-а...
И снова склонился к товарищам. Потом они ушли, сказав на прощание:
— Торопитесь! Немцев ждете, что ли?
Акулов спешно разжег печку, набросал туда бумаг. Загудело, заплясало пламя. На столе, свернувшись калачиком, спал котенок, напоминая Акулову о Зое.