Не верь, не бойся, не проси
Шрифт:
Но прикосновения Яра были редки, как снег в июне. Тот не целовал её, не гладил и не обнимал. Яр мог ударить её, когда Янка нарушала очередное правило, мог схватить за плечо и вытащить на улицу, чтобы ткнуть в снег лицом – это тоже была форма наказания за проступки. Ещё Яр мог трахнуть её, и секс по-прежнему оставался болезненным и ни капли не возбуждал. Янка даже не была уверена, что это можно назвать сексом, потому что сама она никогда не кончала и даже не возбуждалась. Когда Яр брал её, они тоже почти не соприкасались –
И всё-таки это были минуты близости. Они могли причинять боль, они даже пугали, но в эти минуты Янка могла заставить себя поверить, что она не просто обуза, что она в самом деле нужна Ему.
«Две недели – не так уж много», – уговаривала Янка себя Янка, украдкой поглядывая на Яра из угла. Она представляла, как рухнет эта крепость, когда она сможет показать, на что способна. Эта надежда заставляла Янку выполнять все поручения Яра с упорством и изобретательностью, которых она никогда не проявляла до сих пор.
Поручения были пока не сложными, и Янка опасалась, что если они останутся такими же, то она никогда не сможет проявить себя. Яр посылал её за продуктами в ближайшую деревню, заставлял по нескольку часов в день палить по бутылкам, так что уши закладывало от грохота, и использовал вместо боксёрской груши – так, по крайней мере, видела это Янка. За неделю она не смогла заблокировать ни одного удара, и от этого хотелось материться так, чтобы слышали соседи за десяток километров. Она и материлась, но тут же получал в лоб ещё крепче. Яр не щадил ни лица, ни почек, так что Янка, ощупывая не проходящую ссадину на губе, радовалась, что в доме нет зеркал.
Шмотки, кстати, Яр так и не привёз. То ли забыл, то ли решил не запариваться, потому что ходить Яне всё равно было некуда. Зато привёз электрическую плитку, на которой Янка теперь училась варить сосиски.
И всё же Янка не могла сказать, что с Яром ей плохо. Она представляла, что могла бы сейчас сидеть на отцовской даче, где уж точно были отопление и горячая вода, и выслушивать очередные упрёки в том, какая она паршивая дочь. Пусть бы лучше Яр её бил, но не гнал и не пытался вернуть домой.
И вот теперь, когда оказалось, что и для секса она не нужна, глубоко в груди Янки поселился новый страх – оказаться совсем не нужной.
Янка сглотнула и, выскочив из кровати, стала быстро натягивать джинсы – долгих сборов Яр не просто не любил, вообще не принимал. Если Янка не успевала застегнуть рубашку и куртку за минуту, то могла и вовсе отправиться во двор в одних штанах, несмотря на мороз.
Яр всё равно оделся первым – Янка уже застёгивала нижнюю пуговицу – и подтолкнул Янку к лестнице. От этого прикосновения по плечу разлилось тепло, и Янка немного успокоилась. Улыбнулась даже, бросив на Яра быстрый взгляд.
– Что сдавать будем? – спросила она, прыгая вниз через ступеньку прыг. – Матанализ или право? Если право, то у меня с ним хреново.
– Плохо! – отрезал Яр и снова подтолкнул её, теперь уже к выходу во двор. —Нам с тобой право надо знать назубок.
– Исправлюсь, – бодро пообещала Янка и свернула за угол.
Пистолет был с ней. Она теперь была с ним всегда – Янка получила в зубы ещё в один из первых дней, когда умудрилась оставить его на улице замерзать.
– Лучше сама околей, но пистолет чтоб был в тепле, дошло? —спросил Яр тогда, и Яне оставалось только выдавить, прижимая рукой саднящее место :
– Дошло.
Больше она не ошибалась: Янка вообще схватывала на лету, когда дело касалось шкурного интереса, а Яр и всё, что касалось Яра, было именно таким.
– Десять из десяти попадёшь – получишь зачёт.
– Я помню, что ты обещал, – усмехнулась Янка и, улыбнувшись, быстро отвела взгляд, позволяя Яру гадать, послышалось ему или нет.
Янка заняла стойку и прицелилась. Восемь из десяти вошли в цель. Она выпустила девятую пулю, а затем рухнула набок, сбитая ударом в плечо.
– Бля, да что за!.. – заорала Янка и замолкла, наткнувшись на холодный взгляд Ярослава. – Офигеть, тренировочки! – пробормотала она.
– Девять из десяти. Придётся пересдавать.
– Ну и похер! – выпалила Янка и швырнула пистолет в снег.
– Что сказала? – переспросил Яр, и Янка обнаружила, что её держат за шиворот, так что ткань врезается под мышками и приходится стоять на носочках.
– Бля… – пробормотала она и осеклась. Яр влепил ей оплеуху – не сильную (когда он бил всерьёз, Янку относило вбок на пару шагов), больше обидную, потому что Янка не чувствовала за собой вины.
– Пушку подобрала, и шагом марш за мной!
Яр отпустил её и, не оборачиваясь, направился к дому.
Янка подобрала пистолет, вытерла его о куртку и, засунув в карман, бросилась следом.
– Значит, так, – бросил Яр через плечо, едва за Яной захлопнулась дверь. Порылся в буфете и достал откуда-то две изорванные карты с пометками. Шлёпнул их перед Яной на стол. – Я сейчас ухожу. Буду поздно. Выучи так, чтобы она тебе по ночам снилась. Дошло?
Янка кивнула. Склонила голову набок.
– Можно вопрос?
– Валяй.
– Сегодня Новый год…
– Это не вопрос.
Яр отвернулся и, достав из ящичка пачку денег, сунул в карман. Не говоря больше ни слова, вышел за дверь, и через пару минут Янка услышала шум мотора.
Она скинула куртку и, взяв карту, уселась на диван. На душе было паршиво. Не то чтобы она ждала чего-то… И всё-таки наступал Новый год. Если уж Яр сам собирался свалить куда-то бухать, то мог бы и её отпустить повидаться с друзьями. А мог бы… Янка закусила губу, отгоняя непрошеные мысли, но они не хотели исчезать. «Мог бы остаться со мной».