Не верю в доброту братвы
Шрифт:
Только до столовой, как оказалось, нужно еще было дожить.
Отрядная блатота на работы не ходила, но проверка и для них святое дело. Сначала к народу с высоты своего кабинета спустился начальник отряда капитан Сомов, и только затем вальяжным шагом из барака вышел Густав, а с ним два бойца из его свиты. Последним появился Вагон. Набыченный, грозный. Даже начальник отряда с опаской глянул на него.
Глеб почувствовал несильный, но весьма ощутимый удар в плечо. Это Жужа его сзади ударил. Дотянулся и ткнул кулаком в
Жужа оказался полным фуфлом. Он бы мог наказать Глеба за свое унижение и сам, но нет, ждал, когда из штрафного изолятора освободится Вагон. Вернее, сначала он пытался подбить на расправу с ним Густава, но тот, к счастью, проявил нейтралитет. И те пацаны, которых отправили на работы как бы по вине Глеба, тоже не хотели во всем этом участвовать. Вот если бы Густав начал его травить, но пока этого не происходило. Похоже, «смотрящий» не прочь был избавиться от Вагона и делал ставку на Глеба. Но если Глеб не сможет исполнить свое обещание, тогда на него точно спустят собак. Тогда на нем за все отыграются. Он не должен был этого допустить…
Вагон встал в строй с краю, а после проверки, когда толпа ломанулась в общежитие, остался. Выискал глазами Глеба, поманил к себе. Начальник отряда еще не ушел, он стоял в сторонке, наблюдая за процессом. И его помощники с ним, в том числе и добровольные. «Красноповязочников» в отряде хватало, но это не мешало Вагону чувствовать себя здесь вольготно.
– Что, будем мириться, брат? – спросил Глеб так, чтобы его услышало начальство.
– Не брат ты мне, – прогудел Вагон, исподлобья глядя на него.
– Ну не брат, а воевать зачем?
– А кто с тобой воевать собирается? – ухмыльнулся исполин.
Дескать, война – это когда, в принципе, на равных, а в случае с Глебом будет резня. Вагон его на рельсы положит и колесом раздавит.
И Глеб все понял, и начальник отряда, и все. Но Сомов ничего не сказал. Все правильно, не царское это дело – спасать утопающих.
– Может, как-нибудь договоримся? – спросил Глеб.
– Ну, если выйдешь за меня замуж, – оскалился Вагон.
– Без вариантов?
– Без вариантов.
Глеб поднялся в общежитие, вынул из тайника за батареей заточку, сунул ее в сапог. Выход есть из любой ситуации, только не каждый сможет пройти сквозь стену. А он попробует…
При построении на ужин ему не пришлось лавировать, чтобы оказаться как можно дальше от Вагона. В столовую исполин шел за строем, как это делают оборзевшие от безнаказанности дембеля. Руки в кармане, походка вразвалку, шаг от колена…
Глеб шел с опущенной головой, как приговоренный на плаху. И в столовой ел без аппетита, даже ложкой о миску не стучал.
Из столовой положено было выходить цепочкой, но так было только в начале. Передние не торопились, задние напирали, поэтому в какой-то момент в полутемном тамбуре образовался затор. Глеб уже знал, что так бывает,
– Братан, может, все-таки простишь меня!
С этими словами Глеб схватил его рукой за левое плечо, из неудобного для себя положения рванул на себя, и в тот же момент правой рукой ударил в почку.
Он знал, что такой удар убивает человека за секунду, но никогда в жизни еще не наносил. Все когда-то случается впервые…
За Вагоном шел Густав. Он с презрением смотрел на Глеба, только полное чмо может вымаливать прощение. Но вот он увидел, как Вагон сначала вытянулся в струнку, приподнимаясь на цыпочки, затем выгнулся назад и стал заваливаться набок. Заточка осталось у него в спине, а платок, которым Глеб держался за рукоять, упал ему под ноги.
– Что это с ним? – вроде как удивленно спросил Глеб и растопырил пальцы, показывая, что у него нет оружия.
Но Густав все понял и поощрительно усмехнулся. Дескать, его не обманешь, но сдавать убийцу он не собирается. Да и никто не посмеет…
Начальник оперативной части сцепил пальцы и вытянул руки внутренней стороной ладоней вперед так, что аж в суставах захрустело.
– Я ничего у тебя не спрашиваю, Касаткин, я ставлю тебя перед фактом. По факту убийства Смальцева возбуждено уголовное дело, завтра тебе предъявят обвинение… Думаю, тебя здесь не оставят. Это второе твое убийство, а это значит, что тебя ждет строгий режим. Три года было, десятку добавят. Тринадцать – несчастливое число, да?
– Несчастливое, – кивнул Глеб.
Он понимал, что сотворил зло, и даже раскаивался в содеянном, но при этом испытывал, как говорят в таких случаях, чувство глубокого удовлетворения. Теперь ни один пидор не посмеет позариться на него, и только самоубийца рискнет бросить ему вызов. А то, что Екимов ставит его перед фактом, так это пушка, которая стреляет вхолостую. Информация у «кума», может, и есть, но подпись под ней никто не поставит. Да никто, в общем-то, и не видел момент удара, а догадки суд не принимает…
– Тебе это нужно?
– Нет.
– Тогда могу дать тебе шанс. Если сам во всем признаешься, зачтем тебе это как явку с повинной. Смальцев тебе угрожал?
– Нет.
– Как это нет, если да?
– Ну он же несерьезно…
– Как это, несерьезно?
– Не убивал я Смальцева, гражданин начальник. Не о чем говорить.
– Упертый ты, Касаткин.
– Какой есть.
– Я думал, ты нормальный человек…
– Я нормальный человек, начальник. Только вот жизнь вокруг ненормальная. Времена смутные, волков нынче развелось, а менты их не отстреливают. Нормальным людям приходится за вилы браться. Только вот беда, человек от чужой крови дуреет, становится ненормальным…