Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике
Шрифт:
Он посидел в кресле еще немного, хлопая красными, припухшими глазами, надеясь, что сон придет вновь, но довольно скоро понял, что уснуть не удастся. А поняв это, человек, покряхтывая поднялся, зажег свет и, включив электрическую кофеварку, сварил себе чашку черного кофе. Прихлебывая горячую, тягуче-сладкую жидкость, он лениво пролистывал «Спорт- ревю», изредка бурча себе под нос: « Бессонница, мать ее!»
Периодически человек переставал бормотать, рассматривая таблицы игр, но затем вновь начинал переворачивать глянцевые страницы, продолжая отпускать в адрес своей бессонницы куда менее лестные замечания, чем просто «мать ее!». Допив кофе, он накинул на плечи тяжелый прорезиненный дождевик, повесил на пояс электрический фонарь и, натянув на голову капюшон, вышел на улицу, решив, пока кофеварка справится с очередной порцией кофе, для порядка обойти свои владения. Далеко идти не хотелось, так как холодный дождь оказался не самым приятным спутником. Слушая, как хлюпают под подошвами его сапог лужи, человек, немного отойдя от домика, стал старательно вертеть головой, пытаясь рассмотреть что-нибудь подозрительное в мутном, рассеянном из-за плотных струй дождя свете фонарей, освещавших фабричный двор. Удовлетворенный осмотром, он уже совсем было собрался вернуться в тепло, как заметил вдруг, что в самом дальнем корпусе едва заметно приоткрыты ворота, а в щель между створками пробивается полоска яркого, белого света. «Странно, — подумал он про себя. — Я ведь своими руками все запирал и выключал». В столь поздний час звать на помощь будет некого. Врожденная «смелость» боролась в человеке с чувством долга, а точнее, с боязнью увольнения без выходного пособия и длинной очереди безработных на бирже труда. В результате чувство долга все-таки пересилило, и человек осторожно тронулся вперед. Когда промокший до нитки и продрогший до костей сторож добрался до цели, то просто подошел к воротам, ведущим в цех, и громко рявкнул: — Эй, есть там кто? В ответ не раздалось ни звука. — Ну надо же, неужели сам забыл запереть? — пробормотал он себе под нос и направился внутрь, чтобы погасить свет. Когда же он шагнул через порог, то похолодел от ужаса, ноги его словно приросли к полу, а из горла вырвался хриплый, сдавленный вопль. Буквально в нескольких метрах от входа, аккуратно упакованный в полиэтиленовый прозрачный мешок, до половины заполненный кровью, висел, раскачиваясь на огромном металлическом крюке, обезображенный мужской труп.
Лицо мертвого было перекошено и раздуто, а выкатившиеся из орбит глаза страшно уставились на перепуганного до смерти сторожа. Шею убитого змеей перетягивала тонкая удавка, затянутая узлом под подбородком. Но самым страшным было вовсе не это. На трупе нигде, кроме лица и шеи, не осталось кожи. Какой-то мясник освежевал мертвеца, как корову на бойне. Весь пол, разделочный стол и кафельные стены цеха были забрызганы кровью. Тут же валялись куски плоти и лоскуты кожи.
Сторожа стошнило. Выронив фонарь и забыв обо всем на свете, он повернулся и бросился в сторожку, чтобы вызвать полицию.
*
Время приближалось к двум, а Макса все не было, и Барбара начала по-настоящему паниковать. Все еще на что-то надеясь, девушка подождала до двух, и, вконец измучившись от неизвестности, решила, что ждать дальше не имеет смысла. Дрожащими от волнения руками подхватив сумочку и перебросив ее через плечо, она торопливо направилась к выходу. «Нужно брать такси, — думала она, — и отправляться домой. Ждать дальше бессмысленно. Может быть, дома все выяснится». Время было позднее, и Барбара достаточно долго простояла у дороги, кусая от волнения губы, пытаясь остановить какую-нибудь машину, но как назло никто даже не притормозил. Водители не рисковали брать ночью хич-хайкера, пусть даже им была привлекательная девушка. Наконец, один из них сжалился над Барбарой и согласился отвезти ее домой. За те пятнадцать минут, что они ехали по ночным улицам Провиденса, Барбара успела передумать все что угодно. В голове ее роились мысли одна ужаснее другой. Она попросила водителя остановиться на углу улицы, откуда до ее дома было не больше трех минут ходьбы. Девушка решила дойти оттуда пешком, чтобы попытаться хотя бы немного успокоиться и взять себя в руки. Когда же водитель высадил Барбару у подъезда многоквартирного дома и умчался в дождь, девушка уже боялась даже подниматься в квартиру. Ей было по-настоящему страшно от того, что там ее может ждать что-то ужасное. Все те тревоги, которые посещали ее время от времени с того самого дня, как Макс рассказал ей о Гарри и его отце-мафиози, вновь захватили разум. Барбара, правда, пыталась успокоиться, говоря себе, что все выдуманные ею ужасы не более чем плод воспаленного воображения, пустая тревога, что сейчас она поднимется домой и обнаружит, что там все нормально, а Макс... ну, может быть, просто напился или задержался на работе и не смог приехать. И тем не менее, слова оставались лишь словами, а в глубине души она уже ЗНАЛА точно: произошло что-то ужасное. Макс больше не придет. Никогда. «Это твоя кровь», — вспомнились ей почему-то слова Элен, сказанные сестрой в ночном кошмаре. Когда же она подошла к дому, то в ужасе остановилась, замерла, словно ее парализовало. Возле подъезда, у самой бровки тротуара, погасив огни, стояла патрульная полицейская машина. Девушка медленным, неуверенным шагом направилась к подъезду, в мыслях ее еще теплилась последняя надежда на то, что посещение полиции и исчезновение Макса не имеют друг к другу никакого отношения. Мало ли зачем может приехать полиция? Кто-то слишком шумно себя вел или, в конце концов, обычный объезд. Однако Барбара невольно замедлила шаг, подходя к дверям своего подъезда. Заметив приближающуюся девушку, рослый, широкоплечий полицейский вышел из салона на улицу и, шагнув
ГЛАВА 7
Элен была довольна, что до художественной галереи, в которой через два дня должна была открыться ее персональная выставка, было не очень далеко от центра города, и особенно ей нравилось, что фасадом строения служила огромная стеклянная стена, сквозь которую даже с улицы можно было рассмотреть выставленные картины. Подготовка к выставке была практически завершена. Оставалось лишь доставить несколько картин. Подходя к галерее, Элен сквозь витрину увидела ее владельца — Филиппа, который познакомил ее когда-то с Льюисом, с воодушевлением болтающего по телефону. Его выставочные залы обычно представляли только бесспорно талантливых художников. И Элен понимала, как ей повезло, что он остановил свой выбор именно на ней. Филипп не жалел сил, чтобы его художники получили известность. Девушка, толкнув дверь, вошла внутрь. Увидев ее, толстяк расплылся у радостной улыбке и, прикрыв трубку ладонью, спросил: — Элен дорогая, куда же ты пропала?! Принесла акварели? — Конечно, дорогой. Успокойся, — улыбнувшись, ответила ему девушка. Она, как и устроители выставки, в эти дни страшно волновалась, суетилась, пытаясь поскорее закончить все приготовления, чтобы можно было немного расслабиться и спокойно ожидать открытия. На него были приглашены многие известные художники, представители городской администрации и, конечно же, целая толпа журналистов и художественных критиков. По мнению Элен, главное место среди ее работ занимал портрет Жака. Девушка уделила ему больше внимания, чем всем остальным картинам, развешанным сейчас в зале. Она сама лично долго искала место, где портрет, названный в каталоге «Христос молодой», будет смотреться наиболее выгодно, подбирала правильное освещение, и теперь, проходя мимо своего любимого творения, по ее мнению, единственной стоящей из всего сонма картин, созданных ею, работы, Элен в который уже раз убеждалась, что расположила портрет очень удачно. Лучше это сделать не удалось бы никому. Кожа ребенка, изображенного на холсте, была нежнейшего розового оттенка под падающим сквозь витрину светом. А сотканный из пробивающихся сквозь нарисованную листву солнечных лучей нимб над головой мальчика светился, словно был из настоящего золота. Взгляд его, спокойный и безмятежный, все время был направлен в глаза стоящих рядом людей, с какой бы стороны они не подходили к портрету. А лицо сохраняло ту мужественность и силу, которые так привлекали Элен в Жаке. Вечером накануне выставки, в последний раз окинув зал внимательным взглядом и убедившись, что ничего не упущено, Элен вместе с Льюисом отправилась домой, где их дожидался Жак. Она ощущала сильный голод, но лишь выходя из галереи, вспомнила, что за целый день во рту у нее не было ни крошки. У нее просто не было времени подумать о еде. К тому же, Элен хотела пораньше лечь сегодня, ведь завтра ее день, и она должна быть отдохнувшей и хорошо выглядеть. Спала Элен на удивление хорошо. Несмотря на волнение, девушка внутренне осознавала, что выставка получилась действительно очень хорошей. Она мечтала о том, чтобы сбылись предсказания Льюиса и карьера ее пошла в гору. Ей все еще не очень верилось в то, что послезавтра она, возможно, проснется знаменитой. Происходящее напоминало великолепный, искрящийся сюрпризами сон. Элен спала и улыбалась во сне своим мечтам, становящимся реальностью.
*
— Мисс Хартгейм? — спросил полицейский, шагнув в ее сторону. — Да, — дрожащим голосом ответила Барбара. Сердце ее замерло в предчувствии беды. — Нам нужно поговорить с вами. Пройдемте в машину. Барбара с недоверием взглянула на него. — Могу я попросить ваши документы? — Конечно, — ответил полицейский, предъявляя свой жетон и пожимая плечами. — Вам не о чем волноваться. Девушка следом за ним прошла к машине и устроилась в ее неуютном салоне. — Что-нибудь случилось? — срывающимся голосом спросила она. — Не молчите же! Говорите! Что-нибудь с Максом? Скажите же мне наконец! Я должна это знать! — Пока ничего нельзя сказать с уверенностью, — ответил рыжий ирландец с нашивками сержанта на форменной рубашке, сидящий рядом с водителем. — В одном из цехов мясоперерабатывающей фабрики, расположенной в пригороде, было обнаружено тело мужчины, подходящего по описанию на вашего... — он замялся, подыскивая слово, — вашего друга. Нужно провести опознание, и мы хотели бы попросить вас проехать с нами в клинику. Если вы, конечно, в состоянии. — Да, конечно, — устало, сразу севшим голосом пробормотала девушка. — Вы можете располагать мною. Сержант дал водителю знак трогаться с места, и машина плавно покатила по улице. Пока они добирались до клиники, Барбара пыталась уговорить себя, что это, конечно же, ошибка, такого просто не может быть. Ведь жизнь ее только начала налаживаться, входить в нормальный ритм. Сегодня они собирались пожениться. Неужели в такой день могло произойти что-нибудь страшное? Это были уговоры тонущего. Безумная надежда, что вот-вот весь этот кошмар закончится, и она проснется в своей постели, а рядом, вытянувшись, будет спать Макс. Ее любимый Макс. «Друг», как сказал этот рыжий ирландец в полицейской форме. Подъехав к больнице, машина остановилась. Сидевший рядом с Барбарой полицейский вышел из машины и помог выбраться из салона девушке. Они прошли в приемный покой, где их встретил врач и, сухо поздоровавшись, пригласил следовать за ним. Он повернулся и быстро зашагал по длинному полутемному коридору, а девушка и патрульный направились следом. Они продвигались по одинаковым, как близнецы, слабо освещенным длинным коридорам, и Барбаре казалось, что путь этот никогда не кончится. У нее создалось ощущение, что она вместе с этими людьми идет по какому-то длинному бесконечному лабиринту, из которого просто нет и не может быть иного выхода, кроме смерти. Время от времени девушка беспомощно оборачивалась, словно пытаясь найти какую-то поддержку в могучем ирландце-патрульном, но тот ни разу не взглянул на нее. Он был напряжен и глядел только перед собой или в какую-то точку на стерильно голубой, обтянутой халатом спине врача. Через пару минут они, наконец, оказались у расположенного в правом крыле клиники морга. Доктор, пройдя внутрь, жестом пригласил их последовать за собой. В комнате, куда они попали, было холодно. Идеально чистые белые стены и белый потолок казались неестественно яркими, режущими глаз в свете люминесцентных ламп. Барбара и сопровождающий ее блюститель порядка остановились, а санитар, которому врач что-то тихо сказал — что именно, Барбара расслышать не смогла, — направился к стене, полностью состоящей из холодильных ячеек. Сверившись с листом бумаги, он взялся за никелированную ручку одной из них, выкатил подвижный стол-носилки, на котором, накрытое простыней, лежало тело человека, и отошел в сторону, приняв подобающую ситуации скорбную позу. Врач, по-прежнему молча, движением руки пригласил Барбару подойти ближе и, приподняв простыню, заглянул в лицо мертвому. Девушка душой чувствовала, что нужно это сделать. Она должна убедиться собственными глазами, что эти люди ошиблись и тело, лежащее на никелированном столе не может принадлежать Максу. И объяснить это им, вздумавшим подвергнуть ее столь жестокому испытанию. Но разум девушки знал, что полицейские не ошибаются и это все-таки окажется именно Макс. Ноги отказывались повиноваться ей, и Барбара никак не могла заставить себя тронуться с места, сделать хотя бы шаг, подойти к страшному столу и взглянуть в лицо трупа. Полицейский, поддерживая ее за локоть, сказал: — Возьмите себя в руки, мисс Хартгейм. Раз уж вы приехали, нужно собраться с силами. Но хочу сразу предупредить вас: это тяжелое испытание. Выглядит тело очень страшно. Барбара с трудом, на подгибающихся ватных ногах, готовых в любую минуту подломиться, подошла к лежащему на оцинкованной поверхности телу, пока укрытому простыней. Когда они приблизились, врач взглянул на полицейского. Тот, тяжело вздохнув, утвердительно кивнул. Доктор одним движением откинул угол простыни, и взгляду Барбары предстало жуткое зрелище. Да, это был Макс. Тело, как и лицо его, было ужасно обезображено, трудноузнаваемо, но тем не менее девушка сразу узнала его. Она смотрела на труп, мужественно пытаясь не упасть в обморок. А в какой-то момент ее едва не стошнило. Барбара покачнулась даже, но полицейский услужливо поддержал ее под руку. Убийца знал свое дело. Макса убили с изощренной жестокостью, но сделали это умело, с тем расчетом, чтобы убитого смогли опознать без особого труда. Лицо трупа было свинцовосинего, почти черного цвета. На раздувшейся шее багровел толстый след от удавки. Глаза выкатились из орбит, из перекошенного рта, в котором не осталось ни одного целого зуба, вывалился распухший фиолетовый язык. Переносица была сломана жутким ударом, волосы, вымазанные кровью, превратились в жесткий, бугристый панцирь, губы рассечены в нескольких местах. «Господи, как же он, должно быть, страшно умирал! — с ужасом подумала Барбара. — Что ему довелось пережить!» Полицейский внимательно наблюдал за ней, а врач безучастно рассматривал труп. Его, привыкшего за долгие годы работы в клинике к подобным процедурам, не пугало мрачное зрелище. Более того, он был готов в любой момент оказать профессиональную помощь девушке, которая стояла белая как мел. Губы ее дрожали. Барбаре казалось, что она вот-вот упадет на ледяной, прожигающий подошвы туфель холодом пол без сознания. Голос, прозвучавший из-за спины, немного привел ее в чувство: — Мисс Хартгейм, это ваш друг? Макс Блейк? — Да, — прошептала она. — Это он. — Вы уверены в этом? — Да, уверена, — ответила девушка срывающимся шепотом. А потом, развернувшись, пошла прочь. Врач, как только девушка отвернулась, вновь накрыл труп простыней и задвинул ячейку на место. Ее попросили еще расписаться в какой-то бумаге, извинившись, что вынуждены беспокоить подобной просьбой в такой тяжелый для нее момент. Девушка, не глядя поставив свою подпись, неуверенной походкой направилась к выходу. Полицейский неотступно сопровождал ее, шагая сразу за спиной. Теперь, когда они остались одни, рыжий ирландец, казалось, порывался ей что-то сказать, но сдерживал себя и лишь вздыхал. Внезапно в сознании Барбары молнией пронеслась новая мысль, высветив смерть Макса и посещение ею морга в несколько новом ракурсе. Она вдруг резко обернулась к патрульному. Ирландец, не ожидавший этого, едва не налетел на девушку. — Что-то не так, мисс? — удивленно спросил тот. — Откуда вы знаете наш адрес? Как вы нашли меня? Патрульный изумленно и непонимающе взглянул на нее и пожал могучими плечами. — В картотеке. Мы посмотрели в картотеке. Обычная процедура. — Как это происходит? — А почему это вас интере... Он не успел договорить, Барбара перебила его, громко и истерично воскликнув: — Как происходит эта процедура?! Отвечайте, быстро! — Очень просто. По отпечаткам пальцев устанавливается личность убитого и домашний адрес, а затем одна из патрульных машин выезжает домой к жертве и везет кого-нибудь из родственников на опознание тела. — Вы работаете на Салотти? — тихо спросила девушка, пятясь. — Вы из мафии. Патрульный покачал головой. — Не понимаю, о чем вы говорите. Кто такой Салотти? — Ваш босс! — крикнула девушка, продолжая отступать. — И не подходите ко мне, иначе я позову на помощь! — О, Господи, — патрульный развел руками. — Мисс, я, действительно, не понимаю, о чем вы говорите. Мафия, Салотти... Вы в шоке! Может быть, вызвать врача? Он сделал шаг вперед и тут же Барбара закричала: — Вы не могли опознать Макса, потому что у него НЕТ отпечатков пальцев! С него содрали кожу! Вы не могли узнать адрес, потому что квартира куплена на ДРУГУЮ фамилию! Вы — не полицейский! — Мисс, — твердо сказал патрульный, — похоже, вам, и правда, плохо. Давайте я позову кого-нибудь из врачей. — Нет! Оставайтесь на месте! Она развернулась и бросилась бежать, слыша за спиной топот настигающего ее ирландца. Девушка летела по коридорам, сталкиваясь с санитарами, поскальзываясь, задыхаясь, чувствуя, что сердце ее сейчас разорвется от бешеной гонки. Тем не менее, она понимала: полицейский уже совсем рядом. Глухой стук его каблуков раздавался все ближе и ближе. Вот тяжелая рука легла на ее плечо. Барбара рванулась что было сил, но у патрульного оказалась железная хватка. Он сграбастал девушку и, приглушая крики, прижал бьющееся тело к себе. — Господи, — закричала она, захлебываясь рыданиями, извиваясь в медвежьих объятиях полицейского. — Не убивайте меня! Я прошу вас, не убивайте меня! Пожалуйста! Я боюсь умирать. Патрульный сначала ничего не сказал. Несколько секунд он молчал, переводя дух и собираясь с мыслями, а затем встряхнул девушку и рявкнул: — Прекратите истерику, мисс! И не кричите так! Иначе убьют нас обоих. Замолчите! Ирландец резко отстранил Барбару от себя и влепил ей пощечину. Истерика захлебнулась. — Не надо! — вскрикнула девушка. — Замолчите и слушайте! Убийство вашего друга действительно дело рук мафии. Да, мисс Хартгейм, они сделали это. И мой вам совет: если не хотите разделить участь вашего друга, как можно быстрее убирайтесь из города. Спрячьтесь где-нибудь так, чтобы они никогда не смогли найти вас. Хотя... Вы, конечно, можете испытывать судьбу и продолжать оставаться в Провиденсе, но тогда на вашу жизнь нельзя будет поставить и цента. Уверен, что на этом они не остановятся. И скажите спасибо Салотти, если он даст вам еще хотя бы сутки жизни. Барбара в замешательстве затихла и медленно, с ужасом посмотрела полицейскому в глаза. Первый раз в жизни ей говорили, что кто-то хочет ее убить. Первый раз она столкнулась с беспощадной, жестокой, ужасной силой, именуемой «мафия». — А откуда вам все это известно? — дрожащим голосом спросила она. — Это неважно. Хочу лишь сказать, что большинство полицейских работают на мафию, а не против нее. Поэтому послушайтесь моего совета и немедленно уезжайте отсюда. У вас нет друзей, которые могли бы защитить вас от Салотти. Уезжайте. Лучше прямо сейчас. Он отпустил ее и девушка едва не упала. Ничего не ответив ему на это, Барбара повернулась и медленно пошла по коридору в сторону выхода. Если этот человек говорил правду, ей необходимо бежать. Но куда? И в этот момент она поняла: в Голливуд! К маме! «Билеты уже заказаны, — раздался в ее голове голос матери, — для тебя и для Макса». Странно, но воспоминание о Максе не вызвало у нее боли. Девушка даже не захотела плакать, и глаза остались совсем сухими. Неужели она не любила его? Нет, любила. Любила! Тогда откуда это странное спокойствие в сердце? Или все-таки... — Мисс, — сказал за спиной патрульный ирландец. — Мисс! — Что? — встрепенулась Барбара. — Вы что- то сказали? — Да. Как вы себя чувствуете? — Совершенно нормально. Странно, но... Я даже вообще ничего не чувствую... — Все верно. Это — психологический шок. Через пару часов у вас начнется истерика, затем — апатия и депрессия. Чтобы этого не случилось, вам нужно как следует выспаться. Конечно, полного счастья не почувствуете, но то, что будете способны двигаться и контролировать свои действия — точно. Проверено. Только не вздумайте оставаться дома. Сейчас возвращайтесь к себе, собирайте самое ценное и немедленно уезжайте. Лучше всего, возьмите машину напрокат и поезжайте на ней в Бостон. По третьему шоссе, там самое оживленное движение. В Веймоусе остановитесь в каком-нибудь мотеле, а лучше, кемпинге, и отдохните сутки. Помните, что Салотти будет искать вас, как только поймет, что вы скрылись. Но они решат, что раз вы не объявились в течение суток, то, скорее всего, ускользнули и все равно будете предельно осторожны. Далее, доберетесь до аэропорта Логана и сразу улетайте из Америки. Но только не в Италию. Там вас найдут еще быстрее, чем здесь. Лучше уезжайте в Южную Америку или Австралию. «Дрохеда, — появилось в голове Барбары. — Австралия. Дрохеда». — Почему вы помогаете мне? — вяло спросила она ирландца. Тот щелкнул пальцами. — Должен же хоть кто-то это делать? А вообще... Салотти и ему подобные ублюдки могут держать меня за шиворот, но плясать под их дудку я не стану, — он помолчал, а затем добавил: — Мы почти пришли. Теперь слушайте. Если попадетесь в лапы этому ублюдку Салотти, помните: он очень опасен. Чрезвычайно. Ему ни в чем верить нельзя. Запомните — НИ В ЧЕМ! Ни единому слову! Они вышли на улицу. Второй патрульный сидел, позевывая, за рулем машины. Увидев напарника, он оживился. Ирландец остановился и холодно предложил Барбаре: — Мисс Хартгейм, если хотите, мы можем довезти вас до дома. Но она, испуганно взглянув на него, тихо произнесла: — Нет, спасибо. Я доберусь сама. До дома было не слишком далеко. Такси поймать, конечно, ей не удастся, но и ехать в компании двух полицейских девушке не хотелось. А точнее, она просто боялась. И поэтому решила дойти пешком, совершенно не думая о том, что сейчас ночь и с ней по дороге может случиться все что угодно. Неожиданно в ее сознании всплыл образ Макса — лежащего на холодном столе, окровавленного и истерзанного тела. «Боже мой! За что? За что?! — мысленно простонала она. — Недаром я боялась, что все хорошо у нас было в последнее время. Хорошее не может продолжаться долго». И снова ей казалось, что жизнь кончена, как и тогда, когда Макс в первый раз оставил ее. Сейчас это случилось снова. «Это все из-за меня. Я не дождалась его, бросилась как последняя идиотка в объятия доброго Гарри. Будь проклят тот день, когда Гарри вновь встретился мне». Отчаяние начинало прорываться сквозь шоковую пелену. Пока оно сочилось едва-едва, тоненькими ручейками, но скоро нарыв анестезии забвения лопнет, и тогда невероятная боль захлестнет ее. Барбара медленно шла по темным ночным улицам, сотрясаясь от беззвучных рыданий. По лицу ее катились слезы горя и безысходности. Когда она приблизилась к подъезду своего дома, то увидела, что возле него стоит шикарный черный автомобиль. Девушка, скользнув по машине невидящим взглядом, хотела было пройти мимо, но дверца лимузина открылась и навстречу ей шагнул низкорослый, широкоплечий, уродливого вида мужчина. Загородив Барбаре дорогу, громила спросил: — Мисс Хартгейм? — Да, — ответила она. — Что вам нужно? Говорила девушка безучастно. Сейчас она не
чувствовала страха за себя, оглушенная обрушившимся на нее горем.
— Будьте так добры, пройдите в машину. С вами хочет поговорить один человек. Дверца лимузина открылась, и Барбара в глубине салона увидела мужчину, которого узнала в то же мгновение. Джакопо Салотти! Отец Гарри. Это совершенно не вызывало никаких сомнений. Отец и сын были поразительно похожи. Ужас вспыхнул в груди девушки белым, испепеляющим сердце огнем. Внутренне дрожа от страха, Барбара шагнула в сторону машины и села на заднее сиденье. Дверцы тут же захлопнулись, стекло, отделяющее салон от водительского кресла, поднялось, наглухо отгородив их ото всего остального мира. — Здравствуйте, мисс Хартгейм, — спокойно произнес Салотти, глядя прямо перед собой. Девушка подняла на него взгляд, полный ненависти. Ведь это по его приказу был убит Макс. — Примите мои соболезнования, — продолжал мягко мафиози. — Я сочувствую вам и как раз об этом хотел поговорить. Мне очень хотелось бы, чтобы вы до конца уяснили ситуацию, в которой оказались благодаря вашему другу Максу. — Мне и так все ясно, — ответила она тихо. — Что-то вам, наверное, ясно. Но уверен, что вы не до конца осознаете, что может случиться в ближайшем будущем. И я хочу объяснить вам это. Когда вы сбежали за день до свадьбы с Максом Блейком, бросив Гарри, вы нанесли нашей семье огромное оскорбление. Попросту говоря, вы опозорили нас, запятнали честь нашей семьи. Может быть, для вас это лишь житейская неурядица, и так оно, наверное, и есть среди обычных людей. Но по нашим законам за подобное оскорбление полагается мстить. На совете было решено, что вы оба должны умереть. Вашего друга ничто не могло спасти. Если вам неизвестно это, то сообщу, что его искали и другие люди нашего круга. Он перешел дорогу еще кое-кому. Но так уж случилось, что мы успели первыми. Вас тоже ожидает подобная участь. Мы можем сохранить свое лицо, лишь отомстив своим обидчикам. Что касается лично меня, то я не стал бы мстить вам. Мне кажется, если вас и обвинять в чем-то, так это в большой любви к этому мерзавцу Максу. Но любовь ненаказуема, иначе нас всех не было бы в живых уже давно. Однако в вашем случае решение принимаю не я один. В отношение вас наша семья разделилась на два лагеря, один из моих советников проголосовал против вашей смерти, но большинство consigliori и caporegime настаивают на том, что месть должна свершиться. Иначе не миновать страшной, кровопролитной войны между кланами. И если в эту войну вступит сразу несколько семей, последствия будут ужасными и для нас, и для вас. Когда семьи начнут мстить за несвершенное правосудие, скорее всего, пострадаете не только вы, но и вся ваша семья. Вы ведь не хотите подвергать этому своих родных, не правда ли? Барбара лишь молча смотрела на Салотти расширившимися от ужаса и отчаяния глазами. То, что говорил этот человек, никак не хотело укладываться в ее голове. — Как я уже сказал, мстить лично вам я не хочу, — продолжил Салотти. — И делаю это не столько ради вас, сколько ради своего сына, который, несмотря ни на что, продолжает безумно любить вас. В свете всего сказанного выше, хочу заключить с вами деловое соглашение. Если вы хотите остаться в живых, вы должны немедленно уехать куда-нибудь. Навсегда покинуть этот город и эту страну. И жить так, чтобы до тех пор, пока страсти не улягутся, никто и никогда ничего не слышал о вас. Чтобы все считали вас мертвой. А вместо вас мы предъявим тело другого человека, тем самым избежав жестокой и кровопролитной войны. А позже, может быть, это случится через год или через пять лет, а может быть, и не случится вообще, когда Гарри займет мое место, вы сможете нарушить свое затворничество и, если пожелаете, соединитесь с моим сыном. К сожалению, он однолюб. У него было две женщины, одна из которых погибла пять лет назад, — тут уж я ничего не могу поделать, но зато я могу спасти вас от верной смерти. Барбара в ужасе слушала то, что говорит ей этот человек. Она стояла перед необходимостью сделать страшный выбор. Либо погибнуть самой, либо из-за нее погибнет другой человек. Решиться на первое было немыслимо, но и второе было недопустимо. — Решайте, мисс Хартгейм, — спокойно произнес Салотти. — От вашего решения зависит ваша жизнь. Если вы соглашаетесь, то немедленно покидаете страну и единственной вашей неприятностью будет вынужденное затворничество, которое, возможно, продлится долгие годы. Я понимаю, что и это тяжело, учитывая ваш возраст, но все-таки вы останетесь живы и избежите заточения в могиле. Из двух зол, как говорится... По-моему, у вас довольно однобокий выбор. — А кто это будет? — прерывающимся голосом спросила Барбара. — Кого убьют вместо меня? — Я не могу вам ответить на этот вопрос. Могу лишь уверить, что это будет человек, которого вы совершенно не знаете. — Вы обещаете мне это? — спросила девушка тихо. Ей было мучительно даже думать об этом. — Да, это я могу вам обещать. Но только при тех обстоятельствах, что будут выполнены мои условия и никогда, нигде, никто о вас больше не услышит. Если же вы нарушите условия, то не дай бог вам пережить то, что произойдет сразу вслед за этим. Не только вы, но и вся ваша семья, до единого человека, будет уничтожена самым страшным и жестоким образом. Мою жалость к вам остальные семьи воспримут как личное оскорбление, нанесенное им со стороны моей семьи. Так что ту же участь придется разделить и нам. Крови будет пролито очень много. Барбара мучительно застонала, пытаясь решиться на что-нибудь, сделать свой выбор. Наконец, проклиная себя за то, что она вообще родилась в этот ужасный, жестокий мир, девушка тихо произнесла: — Хорошо. Я согласна. — Вы уверены в этом? — Да... — Тогда я могу считать, что мы пришли к соглашению, — произнес Салотти. — Вы можете идти. И с этого момента ни на секунду не забывайте о том, что любой ваш опрометчивый шаг обернется кошмаром. Вы должны покинуть Америку, самое позднее, завтра вечером, чтобы никто не смог проверить, что вместо вас в морге другая женщина. И навсегда запомните наши условия. Навсегда. Не забывайте ни при каких обстоятельствах. — Я не забуду, — сказала Барбара, не произнеся больше ни слова, даже не взглянув больше не Джакопо Салотти. Она вошла в пустынный подъезд и медленно направилась к лифту. Вестибюль гулко отзывался на звук ее шагов. Стоя в ожидании лифта, Барбара услышала, как от подъезда тихо, почти бесшумно отъехала машина, и вскоре звук двигателя совсем растворился в ночной тишине. Поднявшись на свой этаж, девушка долго стояла перед дверью, не в силах переступить порог и войти в квартиру. Ей было попросту страшно. Она боялась того, что в квартире ее может ждать что-то ужасное. Она не знала, как это произошло, поэтому думала, что, возможно, там остались следы борьбы, кровь. А еще там были вещи Макса, была кровать, на которой они спали вместе и практически каждую ночь предавались страстной и нежной любви. Была одежда Макса, которая хранила до сих пор запах его тела. Но, наконец, собравшись с духом, понимая, что не сможет всю жизнь теперь стоять перед дверью, Барбара перешагнула порог и вошла в квартиру. На нее обрушилась давящая тяжелая тишина, которая была так не свойственна этому дому. Девушка прошлась по комнатам, внимательно оглядывая их, словно надеялась на то, что кошмар сейчас прервется и она, войдя в одну из комнат, увидит там Макса. Но, конечно же, она не нашла его. То, что произошло, произошло на самом деле. Изуродованное лицо любимого человека вновь возникло перед ее внутренним взором. Девушка содрогнулась. И тут выдержка окончательно оставила ее. Она бросилась в спальню и, упав на кровать, уткнувшись лицом в подушку, громко и безудержно разрыдалась. Ее душили воспоминания и муки совести. Она вспомнила вдруг слова полицейского и слова самого Джакопо Салотти, которые словно в один голос твердили: «Немедленно покинуть этот город и эту страну. Спрятаться так, чтобы ее никогда не смогли найти». Барбара думала о том, как же жесток этот мир, как ужасно то, что случилось. И вновь в ее сознании всплыл голос ирланд- ца-полицейского: «И запомните, этому человеку нельзя верить. Ни в чем, никогда». Звук едущего лифта вырвал Барбару из ступора, в котором она находилась до сих пор. Она быстро поднялась с постели и начала лихорадочно собираться, чтобы отправиться в аэропорт и первым же рейсом улететь из этой страны, в которую когда-то, казалось, много лет назад, она приехала, чтобы строить свою жизнь, свое будущее. И жизнь эта теперь была сломана и впереди не было никакого будущего. Ничего, кроме темноты и страданий. «Это будет человек, которого вы не знаете». Темноты и страданий... «Совершенно не знаете...» Она не стала ничего брать с собой, лишь деньги и документы. И еще на глаза ей попалась их с Максом фотография, на которой они оба счастливо и весело улыбались. Но это было очень давно. В другой жизни. Поэтому Барбара, понимая, что ничего уже не вернуть, никогда уже ничего не будет по-прежнему, отказалась от мысли взять ее с собой. Ей не хотелось, чтобы хоть что-то напоминало ей о той жизни, которая так жутко закончилась сегодня вечером. Бросив последний горький взгляд на красивое фото, девушка перевернула его так, чтобы не видеть этих счастливых, незнакомых ей людей. Когда Барбара была уже готова к тому, чтобы отправиться в дорогу, она присела на минуту, в последний раз окидывая взглядом квартиру, в которой когда-то была счастлива, в которой пережила столько сладостных мгновений. И вдруг взгляд ее наткнулся на стоящий на журнальном столике телефон. «Господи! Конечно же! Как я раньше не подумала об этом? Нужно срочно позвонить маме. И отцу. Нужно сказать им, что она едет в Дрохеду навсегда». Барбара бросилась
ГЛАВА 8
Предстоящая премьера обещала стать действительно большим и громким событием. Интерес публики подогревался всеми возможными способами. Стояло солнечное раннее утро премьерного дня. Показ и торжества были запланированы на вечер, и сейчас Джастина, взяв с собой Лиона, Мэри и Джимса, отправилась в «Синемараму», на Бульвар Заходящего Солнца посмотреть, как там идут дела, попробовать зал и сцену и дать своим родственникам хотя бы краем глаза увидеть эту предпраздничную суету. Почувствовать ее на вкус. Когда они ехали по городу в бурлящем потоке машин, со всех сторон, куда ни обращался взгляд, на них с огромных рекламных щитов смотрела главная героиня фильма. Джастина Хартгейм. «Не вошедшие в рай». Подъехав к кинотеатру, они увидели, что вокруг «Синемарамы» собралось необычно большое для такого раннего часа количество зевак. Возле красивой мраморной лестницы расположились фургоны телевидения и радио, а от них, суетясь и громко переговариваясь друг с другом, служащие в форменных костюмах тянули в зал толстые, извивающиеся, словно гигантские змеи, кабели. Фойе, в которое они попали, войдя внутрь, было украшено так, будто здесь должен состояться королевский прием. Везде, куда ни глянь, стояли охапки живых цветов. И этот огромный зал благоухал их тонкими ароматами. Стена напротив входа была занята огромными цветными фотографиями с запечатленными на них кадрами премьерного фильма. Тихо и ненавязчиво звучала лирическая мелодия — саундтрек из фильма, написанный Морриконе. Когда они вошли в зрительный зал, в котором должен был состояться показ, там, на первый взгляд, царил настоящий хаос. Везде мелькали синие комбинезоны с эмблемой «Парама- унт». Слышались короткие команды. Если приглядеться повнимательнее, становилось ясно, что работа прекрасно организована, каждый делает свое, четко определенное и понятное дело. Окинув взглядом сцену, Джастина поразилась, представив себе, как великолепно она будет выглядеть после завершения оформления. А Мэри лишь ахнула, увидев огромный зал с сияющей под потолком великолепной хрустальной люстрой. Художники и декораторы потрудились на славу. Сцена была отделана белым шелком, и как раз сейчас поднимали укрепленные на штанкетах, сияющие белизной, легкие, воздушные кулисы. В зале в нескольких точках уже были установлены телекамеры, и возле них сейчас тоже суетились люди. Радисты настраивали микрофоны, осветители пробовали свет, включая то рампу, то софиты. И все вокруг переливалось в чудном великолепии. И во всем этом чувствовалось приближение праздника. — Да, с размахом тут у вас все делают, — тоже оглядывая зал, произнес Джимс. — Потому что нет причин, чтобы скупиться. Все эти средства вернутся с лихвой. Поверь мне как профессионалу, фильм получился просто потрясающим. Публика будет смеяться и рыдать. Вот увидишь. Тут со сцены до них донеслись громкие крики, и Джастина, оглянувшись, увидела, что из-за кулис бежит, крича что-то на ходу и размахивая руками, недовольный чем-то Мейджер, и улыбнулась, подумав, до чего же он энергичный человек. У нее бы просто не хватило ни сил, ни мужества, чтобы руководить всем этим. Когда Джесс, вволю накричавшись и раздав все необходимые указания, немного успокоился и, обернувшись в зал, увидел стоящую в глубине Джастину, он моментально преобразился. На лице Джесса засияла широкая улыбка, и он, быстро спустившись по небольшой лестнице в зал, направился к Джас тине. — Привет, дорогая, — поздоровался он. — Привет, Джесс. Познакомься. Это мой муж Лион, а это, — указала она рукой, — мой дядя Джимс и его жена Мэри. Она, кстати, тоже актриса, работала когда-то вместе со мной в Лондонском театре. — Рад вас видеть, — пожимая руки мужчинам и гостеприимно улыбаясь женщинам, ответил Мейджер. — Очень хорошо, что вы приехали поддержать Джас в минуту триумфа. — Да ладно, Джесс, брось. — Как настроение? — спросил Мейджер. — Самое праздничное, — смеясь ответила Джастина. — Продолжай в том же духе. Он то и дело поглядывал на сцену, продолжая вполглаза наблюдать за тем, как выполняются его указания. Вдруг, увидев что-то, по его мнению, абсолютно не соответствующее полученным от него указаниям, Джесс с криком бросился на сцену воздать провинившемуся за грехи и уже сверху прокричал им: — Извините за то, что так внезапно покинул вас. Увидимся вечером, хорошо? Сейчас нет ни минуты. Если не следить за всем этим, то получится вообще не понятно что. — Ладно, — засмеялась Джастина, — беги руководи. Посидев еще немного и понаблюдав за удивительной метаморфозой, происходящей с залом, они отправились в «Ле Эскофиер». Время приближалось к полудню, и нужно было немного отдохнуть и начать готовиться к предстоящему вечеру. По дороге они заехали пообедать в ресторан «Солнечный остров» и лишь потом, довольные, в прекрасном расположении духа направились в отель. Когда они добрались, наконец, до «Ле Эскофиер», Мэри и Джимс отправились отдыхать в свой номер, а Лион и Джас уединились в своем. Лион остался в гостиной, устроившись в мягком кресле с небольшой порцией спиртного и утренней газетой в руках. А Джастина поднялась в спальню. Перед ней стояла неразрешимая задача: нужно было в соответствии с уведенной обстановкой в зрительном зале, в соответствии с тем, как оформлена сцена, выбрать из ее обширного гардероба наиболее подходящий вечерний туалет. Она долго перебирала платья и никак не могла на чем-нибудь остановиться. Но после долгих раздумий^ пытаясь вызвать в воображении свой же собственный образ в том или ином платье на фоне сияющей белизной сцены, Джастина остановилась, наконец, на в меру декольтированном, позволяющем увидеть ее красивые плечи и изящную, гибкую шею изумрудном, с голубым отливом вечернем платье. Надев его, Джас подошла к большому зеркалу и с головы до ног осмотрела себя. Платье плотно облегало ее точеную, изящную фигуру и делало ее еще более прекрасной. Длинный шлейф мягкими красивыми складками ложился у ее ног. Джастина, постояв немного перед зеркалом, осталась довольна увиденным и решила, что именно в нем она и отправится. Вечер приближался с неумолимой быстротой. Возле порога особняка уже стоял шикарный, сияющий в лучах заходящего солнца черный лимузин, присланный студией, за рулем которого с важностью восседал прекрасно вышколенный, затянутый в смокинг водитель. Все были уже готовы и ждали лишь Джас, которая заканчивала последние приготовления. Окинув себя взглядом с головы до ног и убедившись, что выглядит прекрасно, она, наконец, вышла из комнаты и по винтовой лестнице спустилась на первый этаж. Когда Джастина предстала перед ожидавшими ее родственниками, они были настолько поражены ее красотой и величественностью, которой в обыденной жизни совершенно не было заметно, что просто ахнули. — Джас, ты великолепна, моя дорогая, — сказал ей Лион. — Действительно, выглядишь шикарно. Будешь сегодня самой красивой на этом пышном празднестве, — поддержала Лиона Мэри, улыбнувшись подруге. К своему изумрудному платью Джас надела такого же цвета изящные туфли на такой высокой «шпильке», что Лион только диву давался, как она исхитряется ходить в них и не терять равновесия. А дополнял туалет тот самый гарнитур, который подарил ей в Бонне Лион. И сейчас изумруды и бриллианты переливались, прекрасно оттеняя ее зеленые глаза, великолепные рыжие волосы и гладкую, матово-белую кожу. Выслушав все эти восторги, Джастина поблагодарила своих гостей и сказала: — Ну что, пора отправляться? А то можем и опоздать. И Джесса от волнения хватит удар. А когда он придет в себя, то вам достанется от него, так же как и мне, — Джас засмеялась. — Великолепный он человек. Просто обожаю его. Устроившись в машине, Джас сказала водителю, что можно отправляться, и они тронулись в места. Утром того же дня, когда должна была состояться премьера «Не вошедших в рай», Элен проснулась свежая, бодрая, хорошо отдохнувшая. Волнение почему-то оставило ее, и она спокойно и внимательно стала готовиться к предстоящему событию. Благо времени было достаточно. Приняв контрастный душ, девушка почувствовала себя совсем хорошо. Набросив халат, Элен прошла в спальню и начала собираться. Когда она была уже практически готова и ей осталось лишь надеть на себя платье, из кухни прибежал Жак и сказал: — Мам, пойдем, папа обедать зовет. — Сейчас иду. Элен снова набросила халат и прошла в кухню. Они с аппетитом пообедали, и Льюис сказал
ей:
— Пора собираться, дорогая, а то ты опоздаешь на открытие своей собственной выставки. А это еще хуже, чем опоздать на собственную свадьбу. Элен вернулась в комнату и облачилась в свое лучшее платье, то самое, что купили ей в подарок Льюис и Жак в день свадьбы и в котором, как в один голос уверяли ее мужчины, она была просто неотразима. — Ну как? — спросила Элен, выйдя из комнаты, и вопросительно взглянула на Льюиса и Жака, в ожидании устроившихся в гостиной на диване. Мужчины придирчиво осмотрели ее, и Льюис сказал: — Потрясающе. Ты сама как творение великого художника. Поверь мне, я ведь все-таки критик. — Ну что же, дорогие мужчины, пора трогаться? — улыбнувшись, спросила Элен. — Да, пора, — ответил Льюис. Они втроем вышли на улицу. Элен и Жак подождали, пока Льюис заведет новенький «рено», а затем забрались в салон. Сегодня они были виновниками торжества. Мощный мотор «рено» торжествующе ревел, словно оповещая весь Рим о том, кого везет. Когда машина подъехала к художественной галерее, вокруг уже сновали журналисты, а случайные прохожие останавливались, чтобы сквозь стеклянную витрину поглазеть на происходящее. Элен вошла в пустынный пока зал, под сводами которого разносилось гулкое эхо ее шагов. Навстречу ей вышел весело улыбающийся Филипп, довольный проделанной работой и радующийся тому, какую художницу ему удалось найти и что именно у него она выставляет свои картины. — Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросил он, поздоровавшись. — Великолепно, — ответила Элен. — Настроение прекрасное. — Ну и отлично, — хмыкнул весело Филипп. — Тебе ведь сегодня придется отбиваться от журналистов, а эти ребята прилипчивые, словно мухи. Вскоре начали прибывать приглашенные. Первым, конечно же, приехал мистер Ла Троз, который вошел в зал, широко улыбаясь, и, окинув работы взглядом, сказал: — Прекрасно, дорогая Элен. Я поздравляю тебя со столь знаменательным событием. Выставка эта принесет тебе успех. Ты хорошо поработала. И... ты, несомненно, стоишь своих денег. — Спасибо вам, мистер Ла Троз. Спасибо, дорогой учитель, — поблагодарила старика девушка, растрогавшись почему-то, услышав эту дорогую для нее похвалу. — Я очень благодарна вам за то, что вы приехали сегодня. — Ну как же, разве я мог пропустить такую грандиозную выставку моей самой талантливой и любимой ученицы? — с улыбкой ответил Л а Троз. — Иначе просто и быть не Могло. Ну что же, пойду посмотрю, что ты успела сделать за последнее время. И старик отправился в глубину зала, подолгу задерживаясь возле наиболее интересных, на его взгляд, работ, рассматривая их придирчивым взглядом и довольно покачивая головой. Потом прибыл мэр Рима в сопровождении многочисленных помощников, который сам изъявил желание посетить выставку молодой художницы. Гости продолжали прибывать, и вскоре в зале стало шумно и многолюдно. Гости вполголоса разговаривали, обсуждая картины, общаясь между собой, и над залом висел стройный гул их голосов. Элен пожалела о том, что никого из ее родных нет рядом в такую минуту. Но, накануне созвонившись с ними, она согласилась с тем, что для всех гораздо важнее присутствовать на премьере мамы. Элен, словно хозяйка, расхаживала среди гостей, которые пришли сегодня, чтобы вознести ее на вершину славы. Она здоровалась со знакомыми, останавливалась, чтобы поговорить с друзьями, принимала многочисленные поздравления от незнакомых ей людей, которые сочли необходимым почтить талант художницы. Кругом колыхалось цветочное море, слышался смех, вспыхивали блики фотоаппаратов. Репортеры фотографировали ее картины и ее саму. А позже, оставив гостей на попечение Филиппа, Элен отправилась отвечать на вопросы журналистов, так как владелец галереи уже успел организовать для нее пресс-конференцию прямо в своем просторном, роскошном кабинете. Вопросов было множество. Журналисты задавали их, перебивая друг друга. Все они были обычными и касались знакомой и любимой ею темы — работы. Поэтому девушка отвечала легко, с большим воодушевлением и обаянием, радушно, по-хозяйски улыбаясь при этом. С утра у нее было ощущение, что сегодняшний день будет самым великим днем в ее жизни. Тем днем, который вознесет ее на Олимп славы, поставив в один ряд с самыми известными и талантливыми художниками современности. Покончив с журналистами, Элен вновь вышла в главный зал. К ней подошел Ла Троз и с волнением в голосе произнес: — Элен, девочка моя, это просто великолепно. Особенно хорош «Христос молодой». Это настоящий шедевр! Гениальное творение! Я от души поздравляю .тебя и желаю успехов. — Спасибо, учитель. Но звучит это так, словно мы прощаемся. — Ну, не на совсем, конечно, но сейчас, с твоего позволения, я хотел бы откланяться. Что- то неважно чувствую себя сегодня. Возраст настойчиво дает о себе знать. — Конечно, поезжайте. Здесь так шумно. Даже я уже немного устала. Всего вам доброго, учитель. — И тебе удачи, дорогая. И Ла Троз, поцеловав ее и крепко пожав руку Филиппу, направился к выходу. — Так и вижу заголовки в завтрашних газетах, — провожая взглядом удаляющегося маэстро, с довольной улыбкой сказал жене Льюис. — Это действительно твоя победа. — Спасибо, милый. Ты случайно не знаешь, где Жак? Что-то я его давно не вижу. — Да только что попадался мне на глаза. Ходит где-нибудь среди гостей. Наверное, опять стоит возле портрета. Он то и дело возвращается к нему и подолгу рассматривает. — Найди его, пожалуйста, и не теряй из виду. Ребенок все-таки. — Хорошо, — ответил Льюис, поцеловал жену и отправился на поиски Жака. На некоторое время Элен осталась в одиночестве. Она стояла, окидывая счастливым взглядом лица приглашенных, пытаясь понять по ним, что же они думают, рассматривая ту или иную ее работу. Тут она заметила, что в ее сторону спешит молодой служащий. Молодой человек приблизился быстрым шагом и произнес: — Миссис Брэндон, извините за беспокойство, но мистер Ла Троз просил вас выйти к нему. Он сказал, что хочет передать вам что-то важное. — Спасибо. Передайте мистеру Ла Трозу, что я буду через минуту. Молодой человек удалился. Элен окинула взглядом зал, пытаясь найти Льюиса, но, так и не увидев его, направилась к выходу, с трудом пробираясь среди гостей. Когда он вышла в фойе, Ла Троза там не оказалось. Подойдя к служащему, девушка спросила: — Мне передали, что мистер Ла Троз хочет видеть меня. Вы не знаете, где его можно найти? — По-моему, он вышел на улицу, — услышала она в ответ. — Спасибо, — немного удивленная поведением учителя ответила Элен и пошла к выходу. Когда она шагнула за порог, перед ней вдруг возник мужчина, одетый во все темное и даже плащ на нем был темно-синего, почти черного цвета, несмотря на теплую погоду. Глаза его закрывали темные солнечные очки, а голову украшала фетровая шляпа. — Миссис Элен Брэндон? — спросил он коротко. — Да, — ответила она. — Чем могу быть полезна? Мужчина неожиданно снял очки, наклонившись вперед посмотрел ей в глаза и вдруг несколько раз неуловимо взмахнул рукой. Элен пронзила острая боль. Не понимая еще, что произошло, девушка посмотрела вниз и с ужасом увидела, что по ее великолепному платью расползается красное кровавое пятно. А у своих ног она заметила блестящий в лучах заходящего солнца, испачканный кровью клинок. Элен, непроизвольно зажав рану рукой, молча, еще не до конца осознав, что же произошло, смотрела, как сквозь пальцы ее струится горячим потоком алая кровь. Девушка подняла глаза и, уже теряя сознание, увидела, что от галереи на огромной скорости отъезжает черный лимузин, в который на ходу заскакивает ее убийца. Сознание Элен затуманилось, в глазах потемнело, ноги подломились, и она упала на тротуар. Вокруг нее быстро начали собираться люди. Поднялась суета, кругом слышались отчаянные крики, женщины визжали в панике. Филипп увидел случившееся сквозь свою знаменитую стеклянную витрину. Он, не раздумывая, бросился к телефону, вызывать полицию и «скорую помощь». Льюис, нашедший наконец Жака, услышал страшные крики и увидел, что люди в панике бегут к выходу. Когда же он, охваченный предчувствием чего-то непоправимого, выскочил на улицу, то увидел распростертое на тротуаре, окровавленное тело своей любимой жены. Он бросился к ней и, положив ее голову себе на колени, начал, медленно раскачиваясь, бормотать, не обращая внимания на собравшуюся вокруг толпу: — Элен милая... Боже мой, что же это? Кто это сделал? У кого поднялась рука совершить такое? Но Элен ничего этого не слышала. Она уже была мертва. Льюис, ослепленный горем, сидел возле мертвой жены, и по щекам его лились слезы горя и отчаяния. Жак сначала бросился к матери, а потом в страхе отпрянул от нее. И кто-то поспешил увести его. А вокруг, с азартным блеском в глазах и профессиональным спокойствием, щелкали затворами своих фотоаппаратов не знающие сочувствия репортеры и собиралась любопытная толпа.
ГЛАВА 9
В надвигающихся сумерках, пробираясь в потоке машин, они ехали к Бульвару Заходящего Солнца. Со всех сторон на них смотрела все с тех же рекламных щитов задумчиво-серьезная героиня Джастины. Но сейчас, в свете переливающихся всеми цветами радуги гирлянд, выглядела она еще прекраснее. Лимузин не доехал до «Синемарамы» не менее двух кварталов, а бульвар уже оказался запружен машинами, брошенными в полном беспорядке, и даже здесь собралась толпа. Подъехав поближе, Джастина увидела, что два больших вращающихся прожектора освещали небо над куполом «Синемарамы». Полиция с трудом сдерживала толпу поклонников, заполнивших тротуары. Люди мечтали хоть краем глаза взглянуть на любимых кинозвезд. Над площадью стоял громкий гул людских голосов, то тут, то там весело сверкали фотовспышки. Джастина, в сопровождении Лиона, Джимса и Мэри выбралась из машины и пошла сквозь строй полицейских, едва сдерживающих ревущую толпу, в сторону кинотеатра. Слыша, что в толпе то и дело звучит ее имя, Джас внутренне ликовала оттого, что ее так тепло встречают. Наконец, они добрались до высокой мраморной лестницы, ведущей в чрево этого огромного кинодворца. Поднявшись на верхнюю ступеньку, Джастина остановилась, повернулась к собравшимся внизу поклонникам, помахала им рукой и поблагодарила за их внимание широкой очаровательной улыбкой. В ответ раздался многоголосый восторженный рев собравшихся. В фойе стояла телекамера и репортеры торопились, пользуясь удобным моментом, взять короткие интервью у знаменитостей, неспешно прогуливающихся и ведущих профессиональные разговоры. Повсюду суетились фоторепортеры со вспышками, спеша запечатлеть глубокие декольте и длинные ноги, маршировавшие перед ними. Стив, глава рекламного отдела кинокомпании, был доволен проведенной работой. Все, что он замыслил, удалось осуществить как нельзя лучше, и все шло великолепно. Механизм, запущенный им, работал как часы. Вскоре начали прибывать и другие знаменитости. Женщины были великолепны в своих изумительных дорогих вечерних туалетах. Лица их лучились широкими белозубыми улыбками. Мужчины прибывали в смокингах и шикарных костюмах. И всех их, знаменитых и любимых, приветствовала торжествующими криками собравшаяся у кинотеатра толпа. До начала показа оставалось десять минут, и Джастина уже собралась было отправиться в зал, чтобы занять почетное место рядом с Джессом Мейджером в первом ряду, когда к ней подошел один из служащих и, извинившись за то, что ему пришлось побеспокоить ее, сказал: — Только что позвонили из отеля. Просили передать: вас разыскивает Барбара. Она в Провиденсе и просит, чтобы, как только у вас будет свободная минута, вы срочно перезвонили ей. Девушка просила особо передать, что это очень срочно и важно. Телефонистка из отеля сказала, что голос ее звучал очень встревоженно во время разговора. — Спасибо, молодой человек, — поблагодарила его Джастина, улыбнувшись. Потом она подошла к Лиону и сказала: — Лион дорогой, из Провиденса звонила Барбара. Она не смогла найти нас и передала, что просит срочно, безотлагательно перезвонить ей. Телефонистка передала от себя, что голос ее звучал очень тревожно и расстроенно. Я почему-то ужасно волнуюсь. Вдруг у нее что-нибудь случилось? Джастина и Лион, не зная, что и думать, так как в голове уже роились всевозможные, даже самые ужасные предположения, чуть ли не бегом продираясь сквозь толпу, окружавшую их, бросились в кабинет администратора. Джас тут же сорвала с телефона трубку и стала лихорадочно и торопливо набирать номер дочери. Барбара сняла трубку после первого же гудка. — Слушаю, — раздался ее усталый, тихий голос. — Барбара милая, мне передали, что ты просила срочно перезвонить. Меня только сейчас смогли разыскать. Что случилось, Барбара?! Твой звонок так напутал нас! — Мамочка... — начала было Барбара, но слова ее прервались глухими рыданиями. От предчувствия беды в глазах Джастины все померкло. — Барбара милая, ради бога! Что произошло?! — закричала она в трубку. — Ну, говори же! Говори! — Мамочка, — взяв себя в руки, тихо проговорила девушка, — сегодня ночью убили Макса. Милая, любимая, приезжай скорее! Я не знаю, что делать! Меня тоже могут убить. Если ты не поторопишься, то можешь уже не застать меня в живых. — Хорошо, дорогая, успокойся, — произнесла Джастина, пытаясь сообразить, что же ей дальше делать. — Мы с папой сию же секунду отправляемся в аэропорт. Сиди в квартире и жди нас. Все будет хорошо, дорогая. Не отвечай на телефонные звонки, никуда не выходи и никому, кроме нас, не открывай дверь. Джастина повесила трубку и повернулась к мужу. Лион, глядя на враз побелевшую и постаревшую жену, тревожно спросил: — Джас, что произошло? — Сегодня ночью убили Макса. Девочка в истерике. Она уверяет, что если мы сейчас же не отправимся к ней, то ее могут убить тоже,— голос Джастины прерывался, губы не слушались ее. Лион быстро подошел к телефону и, позвонив в аэропорт, заказал два билета на ближайший же рейс. Не сообщив никому о своем уходе, несчастные супруги покинули кинотеатр через черный ход и, сев в машину, бросились в аэропорт, умоляя водителя ехать как можно быстрее. Джастина и Лион успели как раз вовремя. Едва они заняли свои места в салоне, тут же убрали трап, и уже через несколько минут самолет взмыл в воздух. Джастина не находила себе места. Она не видела и не слышала ничего вокруг себя. Лион пытался успокоить ее, хотя и сам чувствовал себя не лучше. — Ничего, Джас милая. Мы успеем. Все образуется. Все будет хорошо. Но Джастина, вдруг не выдержав волнения и напряжения, разрыдалась, заставив окружающих ее людей в тревоге и недоумении обернуться. К ним подошла услужливая стюардесса и спросила, обратившись к Лиону: — Что-то случилось? Вашей даме плохо? Может быть, нужна какая-то помощь? — Вы можете помочь лишь тем, что принесете какое-нибудь успокоительное, — ответил Лион, и девушка быстро удалилась по проходу. Через несколько минут она вернулась, неся в руках коробочку с таблетками. Выпив принесенное ей лекарство, Джастина немного успокоилась. Однако взгляд ее был устремлен в одну точку, она была бледна как полотно, и Лион, обратившись к ней и не получив ответа, понял, что жена ничего не слышит и не воспринимает слова, которыми он безуспешно пытался успокоить ее. В салоне самолета работали несколько телевизоров. Скучающие пассажиры, коротая время, смотрели программу новостей. Лион бездумно, совершенно не воспринимая то, что говорили дикторы и репортеры, смотрел в мелькающее на экране изображение. И вдруг сердце его оборвалось. Лион подался вперед, внимательнее всмотрелся в экран, а затем схватил наушники и, добавив громкость, стал слушать, что говорит корреспондент, пытаясь еще убедить себя, что это ему только показалось, что, присмотревшись повнимательнее, он поймет, что жестоко ошибся. «Сегодня в восемь часов вечера у входа в художественную галерею, на открытии собственной выставки была убита молодая талантливая художница Элен Брэндон», — произнес, пристально глядя прямо в глаза Лиону, репортер. На экране прыгали кадры. Улыбающаяся Элен; Элен, входящая в стеклянные двери; Элен, лежащая на асфальте в луже крови... Больше Лион уже ничего не слышал. Он сидел, не в силах пошевелиться, закрыв глаза. «Боже мой! — думал он. — Все рушится. Мир рушится. Жизнь кончается». Он открыл глаза и посмотрел на Джастину, которая сидела, словно окаменев, и не отрывала остановившегося взгляда от телевизора. — Господи, Лион, за что?!
*
Барбара сидела в своей темной пустой квартире, не зажигая свет. Целый день она мучилась ожиданием, пыталась дозвониться до матери, и когда Джастина, наконец-то, перезвонила сама, нервы девушки не выдержали, и она разрыдалась, пытаясь сообщить матери о происшедшем. Сейчас Барбара не находила себе места в ожидании приезда родителей. Временами она приходила в ужас, думая о том, зачем она сидит здесь. Ведь ей приказано убираться из города. Но настроение ее менялось, и девушка решила, что не тронется с места, пока не дождется родителей. Пусть придут и убьют ее, если успеют. Все равно жизнь уже кончена. Она прилегла на диван, свернувшись клубком, и лежала, глядя в потолок остановившимся взглядом. Уставший, истощенный переживаниями организм взял свое, и девушка не заметила, как погрузилась в тяжелый, беспокойный сон. Скорее, даже не сон, а полузабытье. Разбудил ее громкий и резкий телефонный звонок. Не понимая, где она находится, с трудом открыв глаза, девушка встала и сняла трубку. Голос, прозвучавший на другом конце провода, заставил ее вздрогнуть. — Мисс Хартгейм, с вами говорит Джакопо Салотти. Включите, пожалуйста, телевизор на программу новостей. Девушка взяла в руки пульт дистанционного управления, нажала на кнопку и устремила встревоженный взгляд на экран. То, что предстало ее взору, повергло Барбару в ужас и отчаяние. Ей захотелось умереть. На экране крупным планом, так, что видны были заострившиеся восковые черты лица, застывшего в немом удивлении, распростертая на тротуаре, залитая собственной кровью, лежала ее сестра Элен. — Нет! — в отчаянии закричала девушка, все еще сжимая в руках телефонную трубку. — Нет!!! Нет!!! Вы же обещали мне! Вы же сказали, что это будет человек, которого я совсем не знаю!!! — кричала Барбара в трубку. На другом конце провода спокойный, холодный голос произнес: — Мисс Хартгейм, я всегда выполняю свои обещания. Но, скажите на милость, неужели вы на самом деле полагаете, что знали свою сестру? — и Салотти, не сказав больше ни слова, повесил трубку. Услышав короткие гудки, девушка в отчаянии и истерике швырнула телефон в стену и бросилась на диван, громко, безутешно разрыдавшись. Ее заставил очнуться громкий, нетерпеливый звонок в дверь. «Может быть, это пришли мои убийцы», — безучастно подумала девушка, спокойно подходя к двери и открывая замок. Но когда дверь распахнулась и она увидела стоящих на пороге родителей, Барбара, не выдержав напряжения, копившегося в ней, бросилась к матери и вновь разрыдалась. Не дав родителям произнести ни слова, она, захлебываясь слезами, начала рассказывать, обрушивая на них все случившееся. — Мама, я убила Элен! — кричала она. — Это все из-за меня! Я убийца!!! Джастина, с трудом взяв себя в руки, стала успокаивать дочь, гладя ее по волосам, целуя заплаканное лицо и запавшие глаза. — Милая, успокойся. Возьми себя в руки. Все будет хорошо. — Нет! Хорошо уже никогда не будет! Ничего не вернуть! Успокаивая дочь, Джастина и Лион приходили в ужас от того, что с ней стало. Состояние ее менялось резко и неожиданно. Она то начинала кричать и биться в истерике, а то вдруг успокаивалась и начинала говорить совершенно неживым, безучастным ко всему голосом, но речь ее все время была сбивчивой и прерывистой. И Джастина с трудом могла понять, что же говорит ей дочь. — Они сказали, что должны убить вместо меня другого человека. И убили Элен! Боже мой, пусть будет проклят тот день, когда я появилась на свет! Все из-за меня! Я — убийца! Они обещали, что это будет человек, которого я не знаю. Макс! Элен! Я должна уехать отсюда, иначе меня тоже убьют! — и тут же заговорила тихо и безразлично: — Пусть убьют. Я должна умереть. Мне не пережить всего этого. Все на моей совести. — Барбара, доченька, успокойся. Сейчас папа закажет билеты, и мы уедем отсюда. Вернемся в Дрохеду, и там все будет хорошо. Мы сходим к хорошему врачу, и все забудется. Ты начнешь жить снова. — Я не хочу жить. Мне не вынести... Лучше бы они убили меня! — после этих слов девушка замолчала. Лион, поняв, что нужно действовать, решительно и твердо подошел к телефону, который валялся на полу, поднял его и, убедившись, что тот работает, начал набирать номер. Заказав билеты, он прошел по квартире и, увидев лежащие на столе документы дочери, взял их с собой. Джастина помогла Барбаре одеться, сама с трудом удерживая себя на грани истерики. Они вышли из квартиры и вызвали лифт. Когда Лион повернул ключ и запер дверь, кабинка достигла их этажа. Спустившись вниз и выйдя из подъезда, Лион помог женщинам сесть в машину, а сам занял место рядом с водителем. И все время, что заняла у них дорога до аэропорта, Барбара не произнесла ни слова. Она замкнулась в себе, полностью отрешившись от мира.