Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике
Шрифт:
— %
— Привет, — сказал Макс, не переставая улыбаться. — Привет, — ответила она и услышала, будто со стороны, свой голос, прозвучавший с легкой хрипотцой, напряженный и неестественный. — Почему ты сторонишься меня, Барбара? — У меня есть на то причины, — вызывающе ответила она и дерзко посмотрела ему в глаза. — Очень хотелось бы их узнать. Голос Макса был мягким и ласковым. Томнобархатистым, таким же загадочным, как и его улыбка. Он подошел к ней поближе и одной рукой убрал со лба прядь длинных черных волос. Трепетное прикосновение его пальцев и предательская вспышка нежности к нему, в ответ на это прикосновение, ужаснула Барбару. Она не привыкла к таким чувствам и попыталась оттолкнуть его руку, но он*схватил ее за запястье и поднес ее ладонь девушки к губам. Барбара стояла как вкопанная. — Барбара, Барбара... — прошептал он. Она даже не подозревала, что прикосновение и сладкие слова могут так сводить с ума. Все преграды, которые она старательно возводила, все доводы, которыми пыталась убедить себя в том, что этот парень ей не нужен и не интересен, что она к нему равнодушна, рухнули. Он был нужен ей. Девушка почувствовала, как таящееся в пустоте сердце сжалось и, поднявшись к горлу, заколотилось в неистовом ритме. Макс жадно прижал ее к себе. Гладил волосы, шею, и поток незнакомых безумных чувств переполнил ее. — Барбара, я, наверное, сошел с ума, — сказал он срывающимся голосом, — но как только я увидел тебя и прикоснулся к тебе, понял, что люблю. Люблю безумно. В его объятиях она ни о чем не могла думать. Сейчас Барбара хотела только одного: чтобы Макс продолжил свои ласки. Тепло его губ обжигало ее, и она поняла, что любовь может быть прекрасной, если прогнать от себя все выдуманные неприятности и выдуманные причины отказываться от нее. Голова Барбары закружилась, и девушка прижалась к Максу в замешательстве, желая близости и сознавая, что это почему-то, может быть, и нехорошо с ее стороны. Его поцелуи волшебно проникали в самую душу, заполняя огненной волной все ее существо, и она плыла в море этого чарующего огня, парила над землей. Впервые в жизни ее целовали так глубоко и страстно. Руки девушки скользили по его крепким плечам, по спине и наконец крепко обвились вокруг шеи. А он с жадностью прижимал Барбару к себе, и сердца их отчаянно бились. Макс умело раздвинул ее губы. Язык медленно проник в глубину рта, вызвав у нее блаженный стон. Бушующее пламя страсти охватило их обоих, и внезапный трепет сказал ей, что это и есть желание. Она хотела его всего, и эта отчаянная потребность в полной близости одинаково пугала и смущала ее. Барбара слышала, как бешено колотится его сердце. Они прижались друг к другу, и божественный покой окутал обоих. — Макс, нам надо остановиться, — произнесла она хриплым, словно чужим, голосом. — Я не могу так вот... сразу... — Хорошо, хорошо, — шептал он с нежностью, но, будучи не с силах остановиться, еще крепче обнял ее, уверенно подавляя слабые попытки к сопротивлению. Но все-таки девушка невольно продолжала сопротивляться. Он с трудом оторвался от ее губ и крепко прижал голову Барбары к своей груди. Некоторое время они сидели молча на диване, на котором невесть как оказались. Наконец его прерывистое дыхание стало ровным, и он с неохотой выпустил ее из объятий, хотя и продолжал крепко сжимать ее горячую руку. — Почему? — спросил юноша, не закончив вопроса. Но она поняла, что он хотел знать. — Макс, — сказала Барбара, покраснев мучительно при одной лишь мысли о том, что говорит. — Я люблю тебя... Но я не могу так сразу, понимаешь? — Ты хочешь сказать, что для тебя это что-то необычное, на что ты не можешь решиться? У тебя что, никогда никого не было? — Нет, — ответила она, — никогда, — и покраснела при этом еще сильнее. —
— с мучительной болью в голосе произнесла она.
— Барбара, милая, — сказал юноша. — Я хочу, чтобы ты была моей. — Я тоже этого хочу, — потупив взгляд ответила она. — А сейчас можно попросить тебя оставить меня одну? — Хорошо, — Макс легко поднялся с дивана,
— только обещай, что не будешь больше избегать меня.
Она ничего не ответила ему, лишь молча посмотрела прямо в глаза. — Увидимся завтра, — сказал он ей на прощание и, выйдя на улицу, скрылся в глубине темной аллеи. Вскоре ей довелось испытать и муки ревности. Каждый вечер он приходил к ней, и они проводили время вместе, то отправляясь куда- нибудь в кино, то в какой-нибудь недорогой ресторан. Но чаще всего они просто сидели у нее в домике. И ни разу больше за это время Макс не пытался даже поцеловать ее по-настоящему. До нее стали доходить слухи, что он встречается и с другими женщинами. Поначалу Барбара не придавала слухам большого значения, но постепенно это начало задевать и унижать ее. Несколько раз Барбара попыталась спросить у него о природе этих слухов, но он в ответ лишь смеялся и ничего не говорил, ловко переводя разговор на посторонние темы. Надо отдать ему должное, увлечь разговором Макс умел. В конце концов, однажды ночью, лежа без сна, Барбара решила, что пусть лучше она будет одна, чем постоянно ревновать и выслушивать сплетни о Максе, ощущать насмешливые взгляды за спиной. Во время одной из встреч девушка сухим тоном сообщила ему о своем решении, которое далось ей с большим трудом. Она и представить себе не могла, как будет дальше жить без него. Прошло четыре года. Барбара с отличием закончила университет и работала сейчас в той самой фирме, где когда-то начинала практику. Однажды, возвращаясь на автобусе домой, она была так погружена в свои мысли, что не замечала ничего вокруг. Выйдя на улицу, девушка даже не сразу сумела оценить потрясающую красоту этого вечера. Сегодня она почему-то вспомнила Макса. С тех пор, как девушка объявила о своем намерении порвать всякие отношения с ним, он тоже начал избегать ее, и больше их общение не возобновилось. При встрече они лишь издали обменивались приветствиями, избегая более близких контактов. И все же Барбара никак не могла забыть его. Втянуть в холодную темноту забвения те сладостные ощущения, которые он когда-то подарил ей. Девушка продолжала горячо любить Макса. Так, шагая по улице, она все глубже погружалась в свои воспоминания. В какой-то момент Барбара начала улыбаться и вдруг услышала за спиной мужской голос. Самый музыкальный голос на свете, окликнувший ее по имени. Барбара оглянулась, выражение легкой грусти пропало с ее лица, глаза засверкали. Но вокруг никого не было видно. «Ну вот, — подумала она, — на почве любви у тебя, похоже, начались галлюцинации. Перестань мучить себя. Забудь о нем. Между вами все закончилось четыре года назад. Какой долгий срок. Не в характере Макса был бы подобный поступок». Девушка продолжила свой путь, боясь признаться себе, насколько она разочарована. Себе- то Барбара могла и не лгать. Любовь продолжала тлеть в ее душе, каждую секунду готовая вспыхнуть бушующей страстью и испепелить ее сердце. С противоположной стороны улицы послышалось: — Барбара, я здесь! Она еще раз оглянулась и... увидев его, зарделась от радости. Через дорогу стояла машина Макса. Со свойственной ему небрежностью он прислонился к багажнику своего «меркюри». Барбара нашла, что никогда еще он не выглядел столь привлекательным, как сейчас, с блестящими на солнце черными волосами, в ленивой позе молодого повесы. Голубая рубашка и джинсы обтягивали его по-прежнему худощавое, но ставшее на удивление мускулистым тело. Барбара нерешительно стояла на месте, глядя на него. Тогда Макс сам перебежал дорогу с ослепительной улыбкой. Радость захлестнула девушку. — Ты вернулся! — воскликнула она и бросилась в его объятия. — Я скучал по тебе, милая. Она жаждала любви. — Единственное, чего я хочу, чтобы ты стала моей. Навсегда. Макс держал ее за талию, и девушка чувствовала жар его рук даже сквозь куртку. Он посадил ее в машину и сам сел рядом. — Макс, мне было очень плохо, когда мы с тобой расстались. — Мне тоже. — Я ужасно скучала по тебе, — призналась она. Он повернул ее к себе, и сердце ее бешено забилось при виде его красивого волевого лица.
Тишина окутала их. Разговор оборвался. Он обхватил ее плечи и прижал к себе ее дрожащее тело, а потом поцеловал в губы. Сначала нежно, а затем со все возрастающей страстью. Ее руки скользили по его телу, ерошили его черные волосы. Дрожа, как испуганный зверек, Барбара с восторгом отвечала на его любовь.
*
У Элен же все было совсем иначе. Она, как и сестра, закончила академию. И за время учебы у нее даже прошли две небольшие выставки, которые, однако, совсем ее не удовлетворили. Картины проданы не были, за исключением одной. Но даже ее купили по очень дешевой цене. Критики настороженно примолкли в ожидании следующего шага новой художницы, вдруг объявившейся в и без того многочисленной армии ей подобных. — Моего творчества никто не понимает! — возмущенно заявляла Элен. — Ладно, я уж не стану говорить о простых прохожих, которые покупают картины вообще не понятно зачем. Но ведь даже моя мать, которая когда-то чуть сама не стала художницей, считает, что из-под моей кисти выходит что-то дико странное? Но мистер Ла Троз, с которым она после окончания академии продолжала общаться и у которого время от времени брала уроки мастерства, успокаивал ее, говоря, что все ее работы великолепны, публика просто еще не доросла до них. Хотя и хмыкнул как-то раз: — Девочка моя, не стоит недооценивать тех, кого ты с таким презрением называешь «простыми прохожими». Возможно, каждый из них, индивидуально, как знаток живописи ничего из себя и не представляет, но все вместе они могут вознести тебя до небес и так же легко свергнуть в пропасть, создав себе нового кумира. О-о-о, иногда они страшнее критиков. Всегда помни об этом. В последние три года Элен изменила свои привычки. Если раньше лето она проводила в Риме, то теперь предпочитала ездить каждый год на юг Франции. В небольшой деревушке под Сен-Беа она купила себе небольшой домик и в одиночестве проводила там все летние месяцы. И как раз сегодня она наконец расправилась со всеми своими делами и решила отправиться во Францию, чтобы успеть к тому моменту, когда там установится хорошая погода. Элен заехала попрощаться со своим учителем, они поболтали немного, и Л а Троз высказал ей свои обычные напутствия, а потом она сказала, что ей пора отправляться, чтобы не ехать весь завтрашний день. — Счастливого пути, дорогая. Пиши там и ни о чем не думай. Тебе ведь нужно готовиться к следующей выставке. А она, помни мое слово, не за горами. Работай. Работай. Путешествие до Сен-Беа, все двадцать часов дороги, можно было сравнить разве что с кошмарным сном. Элен, как положено, останавливалась перекусить, но пища не радовала девушку, а великолепия природы она на этот раз просто не замечала. Причина ее задумчивости была столь же банальна и обыденна, как и у Барбары. Мужчина, внезапно возникший в ее жизни. Элен не могла сейчас думать ни о чем, кроме Льюиса, с которым не так давно познакомилась в парке, что рядом с площадью Сан-Бабила. В мужчинах недостатка девушка никогда не испытывала, но ни к кому не чувствовала ничего серьезного. Они ей слишком быстро надоедали. Вообще, влюбленных мужчин она находила весьма нудными и скучными. Буквально на четвертый-пятый день ей с неудержимой силой хотелось отвязаться от них. Исключений не было. Точнее, не было до тех пор, пока не появился Льюис. С ним все было по-другому. Льюис накрепко засел в ее душе. Она чувствовала, что наконец- то полюбила. Сейчас Элен не могла думать ни о чем и боялась даже, что мысли о молодом человеке помешают ей работать. Хотя это обстоятельство, как ни странно, мало волновало девушку. Вскоре стемнело. Три часа назад Элен свернула с автотрассы и ехала сейчас по узкой проселочной дороге. Она выпрямилась, стараясь размять плечи и расправить спину, онемевшую от нескольких часов, проведенных за рулем. Мимо проносились машины, ослепляя ее уставшие глаза ярко- желтым светом. Элен чувствовала, что непременно должна остановиться и отдохнуть. Усталость навалилась на нее неимоверным грузом, сдавила грудь, затуманила взор, но девушка твердо решила завершить свой путь сегодня. А вскоре уже увидела знакомый указатель на Сен-Беа, и это означало, что ее путешествие окончено. Дальний свет выхватил из темноты деревянный мост, перекинутый через широкую реку. Ей стало легче и даже показалось, что она уже ощущает знакомый, чуть затхлый, запах дома, когда после длительного отсутствия впервые входишь в него. Еще через несколько минут она была на холме и смогла различить очертания стоявшей на отшибе деревушки. Элен свернула на грязный проселок и, заглушив мотор, опустила голову на руль. Все! Она дома! Замок заунывно заскрипел, когда Элен повернула в нем. Под собственной тяжестью дверь распахнулась настежь и, в проникавшем внутрь лунном свете, комната с покрытой толстым слоем пыли мебелью, показалась ей не менее чем жилищем привидений. Декорацией к тем фильмам, которые она так любила смотреть в детстве по TV. Фрагмент романов Питера Страуба. Со стены над каминной полкой на нее приветливо смотрел портрет отца ее собственной работы, словно он присматривал за домом вовремя ее отсутствия. Элен вздохнула и почувствовала себя немного лучше. Решив не терять времени, она тут же принялась сдергивать полотняные чехлы с мебели. С любовью провела ладонью по старому обеденному столу вишневого дерева, который нашла на задворках захудалого магазинчика. Возможно, «старик» так и закончил бы свой век забытый там, никому ненужный, но теперь он гордо красовался напротив продолговатых французских окон с плотными занавесями. Возле стены стоял провансальский буфет, который она однажды решила купить себе в подарок. В нем хранилась целая коллекция чудной керамики, к которой Элен питала своеобразную слабость. Удобные старые диван и кресла отделяли от комнаты кухонный отсек. Они — не чета своим современным собратьям — выглядели на редкость по-домашнему и создавали в доме уют. Элен спустилась на несколько ступенек и попала в уютную маленькую гостиную, где стоял письменный стол, висели полки с книгами. За гостиной находилась ее мастерская, и именно туда она сейчас и отправилась. Это была самая любимая комната в доме, и там Элен проводила большую часть своего времени, если не писала на природе. Она специально сделала здесь много окон, и комната целый день была залита солнечным светом. Но сейчас, в темноте, можно было различить лишь очертания стоявших тут и там мольбертов и аккуратно составленных холстов. Краски, кисти, прочие принадлежности для живописи располагались на стенных полках. Элен вдруг ощутила сильное желание побыстрее взяться за работу, коснуться кистью загрунтованного холста, но усталость победила. Дорога взяла свое, и девушка вернулась в гостиную, решив, что на сегодня с нее довольно. Она должна выспаться. С Льюисом ее познакомил владелец художественной галереи, где как раз проходила одна из ее выставок. Этот толстенький коротышка, оказывавший ей многочисленные знаки внимания, смотрелся рядом с Льюисом, как пигмей рядом с Суперменом. Новый знакомый Элен оказался художественным критиком, и она сначала ужасно волновалась. Но, как выяснилось, он был милым и общительным человеком, который, в отличие от остальных мужчин, не начал сразу приставать к ней, лезть со своей любовью. Хотя и видно было, что Элен произвела на него впечатление. В первый день знакомства они лишь погуляли по парку у Сан-Бабила, затем Льюис проводил ее домой и, распрощавшись, ушел. Несмотря на то, что знакомство их продолжалось уже шесть месяцев, они оставались до сих пор лишь добрыми друзьями. И Льюис ни разу не предпринял никаких поползновений к тому, чтобы сделать их отношения более близкими. Но Элен, хотя и старательно скрывала свои чувства, так полюбила его, что просто места себе не находила. Об этом она думала, лежа в постели и понемногу погружаясь в сон. На следующее утро она поднялась с рассветом, сварила себе кофе, наскоро позавтракала и, взяв тяжелый мольберт, отправилась на лужайку за холмами на берегу реки. Утро уже несло в себе волну тепла, небо было чистым и день обещал быть фантастически прекрасным и солнечным. Элен с радостью предвкушала тот счастливый момент, когда она наконец-то возьмет в руки кисть и начнет писать, писать, писать... Придя на лужайку, девушка выбрала наилучшее освещение и, установив мольберт, достав краски и кисти, принялась набрасывать вчерне маленький чудесный кусочек природы, который остался в памяти Элен еще с прошлого лета и до которого раньше у нее просто не дошли руки. Девушка моментально погрузилась в работу, не видя и не слыша ничего, кроме своих собственных чувств и ощущений. Она так увлеклась, что не заметила притаившегося за деревьями человека. Тот стоял за ее спиной и наблюдал, как Элен делает набросок. Примерно через три часа самозабвенного творчества девушка нехотя оторвалась от работы. Отступив на шаг, она удовлетворенно осмотрела замершие на холсте деревья, спокойную, несущую в сонном покое свои воды реку, облака, застывшие в философской воздушности ультрамаринового неба, и улыбнулась довольно и счастливо. Набросок ей понравился. Пожалуй, именно в этот-то момент она и почувствовала взгляд на своей спине. Тревога охватила Элен. Она испугалась. Вокруг не было ни души и, если бы прячущийся имел какие-нибудь дурные намерения, некому было бы прийти ей на помощь. Чувствуя, как неприятный, липкий холодок пробежал по спине, Элен обернулась. — Кто здесь? — спросила она. И тут же на лице ее засветилась улыбка. Она вздохнула с непередаваемым облегчением. К ней быстрой походкой, стараясь выглядеть очень взросло и серьезно, направлялся десятилетний мальчуган, черноволосый, вихрастый, с огромными, черными, как переспелая вишня, глазами, обрамленными пушистыми длинными ресницами. Одет он был по-деревенски, в холщовые брюки и рубашку. — Привет, — сказала она ему, улыбнувшись чуть натянуто — следствие не прошедшей до конца тревоги. — Здравствуйте, мадемуазель, — ответил мальчишка и прошел мимо нее прямо к мольберту. Он с любопытством и с видом знатока стал рассматривать ее работу, время от времени бросая на нее любопытный взгляд. — Ну и как, нравится? — спросила Элен. — Да, очень! — в голосе его слышалось восхищение. — А ты кто? Как тебя зовут? — Жак. Я живу в этой деревне. — А я тебя раньше никогда не видела. — Да откуда же вам меня видеть? Вы же, как только приедете, сразу за работу. А я за вами часто наблюдаю. — Странно, я не заметила. — Конечно. Я всегда подкрадывался к вам тихо и аккуратно, как пантера во время охоты. Меня невозможно заметить, — взгляд его светился гордостью и превосходством. Элен рассмеялась: — Однако же сегодня я тебя заметила. — Нет, — парнишка серьезно покачал головой. — Не заметили бы, если бы я сам этого не захотел. — Вот как? — Да. Мальчишка был великолепен. Он очень забавлял Элен. — А хочешь, я тебя нарисую? — вдруг спросила она, прищурившись. — Меня?! — воскликнул он. — Я же не дерево. Что во мне такого интересного, чтобы меня рисовать? — Ну вот, я нарисую, а ты посмотришь, что получится. Ее захватила эта мысль. Была в мальчишке какая-то тонкая красота, которую можно встретить в образах богов на картинах старых художников. Нечто почти неземное, настолько необычное, что само просилось на холст. Однако Элен понимала сложность этой работы. Нужно было найти те почти неуловимые штрихи, которые и делали юношу похожим на древнегреческого бога. Но мало найти, их еще надо перенести на холст, и хотя девушка верила в волшебную силу красок и кисти, даже ее мучило сомнение: а сможет ли она сделать это? Из этой работы мог получиться настоящий шедевр, но мог выйти также обычный, хотя и написанный талантливым ремесленником, портрет. Грамотный, но вполне заурядный образец современного творчества, гнущегося под немыслимо тяжелым гнетом цивилизации. «В этом мальчишке есть сила жизни», — подумала Элен. — Ну ладно, договорились. Рисуйте, — наконец, сказал парнишка, смутившись под ее долгим изучающим взглядом. — Тогда тебе придется сесть... — она торопливо огляделась. — Сядь вон там, поближе к тому дереву, — она указала на раскидистый платан. — И сиди не шевелись. — Как? Совсем? — Ну, не совсем, конечно, — Элен очень боялась, что мальчишка сейчас передумает и уйдет. — Но чем меньше, тем лучше. Он с сомнением посмотрел на нее, но все- таки отправился к дереву и устроился на одной из его широких ветвей. Лучи солнца, пробивающиеся сквозь густую листву, легли на его смуглое лицо и сплели вокруг волос мальчишки золотистую дымку — почти нимб. Ощущение было настолько сильным, что у девушки невольно перехватило дыхание. Она вдруг подумала, что из этого, по сути, совсем еще ребенка можно было бы создать образ самого Христа. Своеобразный? Наверное. Критика разгромит ее. Плевать! Она торопливо набросала форму лица, отметила точки треугольника: глаза — рот, отметила границы света и тени, торопясь уловить именно это мгновение. Ведь через полчаса солнце переместится и нимб исчезнет. Быстрее! Быстрее!!! Глаза ее заблестели сумасшествием вдохновения. Элен забыла обо всем. Для нее сейчас существовал только этот паренек — явившийся ей среди полудня молодой Бог. «Знамение, это знамение», — промелькнула в голове мысль и тут же ушла. Элен сейчас была неспособна обрадоваться догадке. Она думала только о картине. Интуитивно девушка понимала:
— собственно как и все дети в его возрасте, был очень подвижным и сидеть долго на одном месте казалось ему совершенно неестественным. Он выдержал не более пятнадцати минут, а затем стал потихоньку забавляться. Мальчик вдруг срывался с места, начинал бегать по лужайке, кувыркаться, заливисто при этом хохоча.
После часа ужасных мучений Элен, наконец, разрешила ему подойти. Он приблизился с интересом и опаской, словно ожидал увидеть на листе какое-нибудь чудовище, и уставился на бумагу. — Ну как? — спросила Элен. — Да ничего. Вроде похож, — ответил Жак.
— Послушайте, мадемуазель, не мог бы я вас попросить... Вернее, не могли бы вы поучить меня рисовать?
Элен задумалась. Ей очень хотелось продолжать работу над портретом, но, с другой стороны, она чувствовала себя обязанной этому мальчику. — А с чего это у тебя вдруг такое желание? — А оно вовсе и не вдруг, — Жак проявлял необычную для его возраста рассудительность.
— Я часто наблюдал за вами, и мне почему-то всегда хотелось тоже попробовать.
— Ну давай попробуем, если тебе так хочется. Сделаем какую-нибудь зарисовку и посмотрим,что из этого получится, а потом уж и решим. Возьми вот там карандаши и нарисуй что-нибудь. — Что? — Выбери какое-нибудь дерево... Ну, что-нибудь, что прямо перед глазами. Что тебе больше всего нравится. Скажем, хотя бы тот же платан, на котором ты сидел только что. Жак на секунду задумался, а потом взял карандаш. — Только вы отойдите, ладно? А то я буду смущаться, и получится хуже, чем могло бы. — Хорошо. Ты есть не хочешь? — спросила она его. — Нет. — Ну, тогда, с твоего позволения, пока ты занят, я немного перекушу. — Конечно. Не обращайте на меня внимания. Мальчик тут же принялся за работу. Сперва довольно нерешительно, но затем все увлеченнее и увлеченнее. Элен отошла в тень деревьев и достала из маленькой корзинки, прихваченной из дома, сэндвичи и банку кока-колы. Завтракая, она исподволь наблюдала за мальчиком. Тот полностью, с головой ушел в работу. Элен машинально отметила, что движения у Жака уверенные, хотя и немного резковатые. Он не просто рисовал, а будто вмазывал штрихи в картон. То и дело парнишка облизывал губы, склонял голову к плечу, щурился, придирчиво разглядывая свое творение. «Наверное, скажет, что рисунок не удался»,
— почему-то решила Элен. Она успела съесть свои припасы и прилегла немного отдохнуть. Но не прошло и десяти минут, как Жак прибежал к ней и протянул лист бумаги.
Элен бросила на рисунок короткий взгляд, затем посмотрела на мальчика, а потом, уже надолго, погрузилась в его творение. Рисунок поразил ее. Чувствовалось, что мальчик очень внимателен и наблюдателен. Он четко схватывал то, что видел. У него была едва ли не фотографическая память на детали. Жаку удалось необычайно точно передать движение ветвей на ветру. — Ты, точно, никогда не занимался рисованием? — недоверчиво осведомилась Элен. — Конечно, — ответил он немного обиженно.
— Зачем бы мне вас обманывать?
— Прости, я вовсе не хотела тебя обидеть. У тебя прекрасно получилось. — Нет, раньше я рисовал только дома, — закончил свою мысль Жак и тут же спросил: — Вам, правда, понравилось? — Конечно, — улыбнулась она. — Мне ведь тоже врать незачем. Элен долго не могла оторваться от его работы, удивляясь, как такой маленький ребенок смог так точно передать увиденную им часть природы. Потом она, повернувшись к Жаку,который, глядя на нее с надеждой, ожидал вынесения приговора, сказала: — Ну, что же. Ты очень хорошо справился. Я думаю, что могла бы позаниматься с тобой. Он вспыхнул от радости: — Правда, мадемуазель?! Я так благодарен вам! Элен улыбнулась: — Приходи завтра ко мне. Ты знаешь, где я живу? Он кивнул. — Ну вот. Придешь, и мы с тобой сразу же начнем заниматься. Если будешь стараться и слушаться меня, то из тебя со временем может получиться хороший художник. Мальчик был просто счастлив. — Ну, тогда я побегу, — сказал он. — Беги, беги. Жак сорвался с места и исчез со скоростью ветра, словно и не стоял рядом с ней всего секунду назад. Элен собрала вещи и тоже не спеша отправилась домой, наслаждаясь красотой деревьев, чистым небом и пением птиц. Она специально шагала не торопясь, смакуя момент, когда дома вновь раскроет мольберт, чтобы опять вернуться к работе. И если очень повезет, то вдохновение снова вернется к ней.
*
На следующий день они начали занятия. Жак оказался очень сообразительным и схватывал все буквально на лету. Учить его было одно удовольствие. Если у паренька что-то не получалось, он долго трудился, проявляя подчас просто потрясающее упорство, и, как правило, в результате все-таки добивался желаемого. Элен ничего не оставалось, кроме как восхищаться своим новым маленьким другом. А он просто боготворил ее. Через несколько дней они так подружились, что Элен уже не представляла себе, как она обходилась без постоянного присутствия и влюбленного взгляда этого очаровательного мальчугана. Целые дни напролет они проводили вместе. Элен заканчивала портрет и время от времени просила Жака попозировать ей. Он соглашался, хотя девушка видела, как его тяготит неподвижность. Тем не менее, занятия живописью научили Жака быть терпеливым. Иногда они занимались дома, особенно в дождь, но чаще все-таки уходили писать на природу. Вечерами Элен предавалась своим мыслям. Она писала письма родным, читала или занималась хозяйством. Девушка ужасно скучала по Льюису, и временами ей хотелось бросить все, собрать вещи и уехать в Рим. Но как только Элен думала о возвращении, тут же вспоминала о Жаке. Соберись она ехать, и пришлось бы сообщить эту новость мальчугану. Для него это будет очень сильным ударом. Представив, как он расстроится, Элен гнала от себя мысли о внезапном отъезде. С другой стороны, девушка понимала, что подобное положение не может сохраняться вечно. Когда-нибудь ей придется уехать. Невозможно же просидеть здесь всю жизнь. Рано или поздно, но она должна будет выбираться в Рим, да и не только туда, если у нее осталось желание добиться чего-либо в жизни. Да и Льюис... Нужно что-то предпринимать в отношение него. Либо идти вперед, либо забыть Льюиса и присматривать себе серьезную партию. Она ведь уже далеко не молода... Двадцать два — время принятия решений. Наконец Элен твердо решила, что нужно оставить мысли о Льюисе до лучших времен и успокоиться. Она все же хотела пробыть здесь до конца лета.
*
В один из следующих дней, когда Жак прибежал к ней, девушка сообщила радостно: — А у меня сюрприз! Кое-что для тебя, Жак. Вид у мальчишки сразу сделался очень довольный, а глаза загорелись восторгом. — Да?! А можно посмотреть? — с детской непосредственностью спросил он. — Конечно, пойдем. Элен взяла паренька за руку и повела в дом. — Так, куда же я это положила? Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на
ногу.
— А, вот! Элен подошла к шкафу, загадочно улыбаясь, вытащила длинную, завернутую в подарочную бумагу, украшенную золотыми звездами и перевязанную яркой атласной лентой коробку и протянула ему. Мальчуган взял ее и вопросительно посмотрел на девушку. — Я могу посмотреть, что там, мадемуазель? — Конечно, это теперь твое, — ободряюще кивнула Элен. Бумага тут же полетела на пол, а мальчик замер от восторга. Мольберт! Настоящий, тяжелый, из отличного дерева, а также коробка великолепных масляных красок, пачка превосходной бумаги и отличные дорогие кисти. — О, мадемуазель! Это просто замечательно! Я не хотел просить, чтобы родители покупали мне, но я так хотел иметь все это... Вы не представляете, как мне нужны и краски, и бумага, и кисти. Рисовать обычными карандашами — это же детство, правда? — Да, я с тобой согласна, — ответила Элен, с трудом сдерживаясь, чтобы не засмеяться от удовольствия. В этот момент Жак выглядел более чем забавно. — Но краски — на завтра. А сегодня мы все-таки еще порисуем карандашами, ладно? — Хорошо, — сказал он с видимым сожалением. — Давай отправимся куда-нибудь. Я только достану велосипед. Велосипед оказался в полном порядке. Элен достала из шкафа огромное соломенное мексиканское сомбреро и старые босоножки, которые часто надевала, отправляясь на этюды на природу. «Странно, — подумала она, затягивая ремешки на босоножках, — в обществе Жака я начинаю вести себя так, словно мне столько же лет, сколько ему. И получаю удовольствие от весьма нехитрых развлечений». Солнце грело их своими лучами, и Элен казалось, что, нажимая на педали, она оставляет позади все те проблемы, которые взвалил на нее Рим. Собственно, на это она и надеялась. К ней вернулось ощущение, что она принадлежит здешней жизни и что эта деревня в такой же мере принадлежит ей. Всю дорогу ей приходилось раскланиваться и здороваться. Здесь все знали всех, а уж ее, приезжую городскую женщину, знали и подавно. Она вызывала вполне естественное любопытство у местных старожилов. Да в общем-то, это было понятно. Такие вот отдаленные местечки вырабатывают у людей патологическое желание знать все на свете. Поэтому даже кратковременный визит служил поводом для долгих пересудов. Элен также не была исключением. Даже покупка дома не сделала девушку местной жительницей, и каждый ее приезд был отличным предлогом для всех почесать языки. По дороге Элен и Жак болтали обо всякой всячине. Мальчик немного рассказал ей о себе. Оказалось, он живет у чужих людей, родители его утонули, перевернувшись в лодке. А потом он рассказал еще и о том, что творится в школе. — Представляете, мадемуазель, одноклассники надо мной смеются, когда я на перемене не бегаю с ними по двору, а рисую. Вот дураки, правда? Они свернули на бугристую тропинку, по которой обычно гоняли домой с пастбища коров, ведущую к рощице, облюбованной Элен и Жаком. Она была почти не видна с дороги, и, возможно поэтому, а может быть, и по какой-то другой причине, никто не ходил туда. Роща была просто великолепна. Элен и Жак нашли чудесную поляну, освещенную солнцем, проникавшим сквозь деревья, за верхушками которых проглядывал высокий шпиль церкви Сен-Себастьян. Настроение у обоих было просто прекрасное, и они замечательно потрудились. Уже вернувшись в деревню, усталые, они попрощались, и Жак, как ни в чем не бывало, словно и не провел весь день на ногах, умчался к себе, а Элен устало пошла домой. Дни тянулись, похожие друг на друга как две капли воды. Пока было светло, Элен писала или проводила время с Жаком. Часто она читала ему, пока по небосклону расплывалась чистая вечерняя синева, а огромное багровое солнце медленно опускалось за холмы, постепенно меняющие свой цвет с сочно-зеленого на черный. Повседневные хлопоты, жизнелюбие мальчика, который все время находился рядом, его бесхитростная любовь, которой он одаривал Элен, помогли ей собраться с духом и не чувствовать себя такой несчастной. Но все-таки, несмотря на принятое девушкой решение, мысли о Льюисе время от времени посещали ее. Ей оставалось надеяться лишь на то, что боль постепенно пройдет. Элен осознала, наконец, какой властью обладает над ней Льюис, и почему-то с каждым днем все больше страшилась своего возвращения в Рим. Происходило это, в основном, из-за того, что Элен, наконец, отчетливо поняла глубину своей собственной зависимости от Льюиса. Если бы не Жак, ей в этой деревне было бы, наверное, одиноко, потому что местные жители, как, собственно, и в других деревнях, не очень- то признавали городских. Они считали, что Элен занимается ерундой и лишь понапрасну тратит время. Что живопись — занятие недостойное для женщины. Для них было важнее, чтобы женщина умела готовить. Им казалось, эти два понятия абсолютно не совместимы между собой. «Разве такое возможно?» «Посмотрите-ка, сколько времени эта девчонка посвящает рисованию!» «Если бы моя жена вела себя так, я бы ее взгрел как следует!» «Уж понятное дело. Еще бы». «И паренька все таскает с собой». «На месте его опекунов...» «Да уж». Разговоры мужчин крутились вокруг Элен. Многие тайно поглядывали на стройную, гибкую, как кошка, девушку и так же тайно мечтали о ней. Однако никто из них никогда не признался бы в этом вслух. Слишком ценили они здешний уклад жизни. И возможно, именно этим объяснялся некий налет антипатии в отношении местных жителей к Элен. Женщины видели в ней опасную конкурентку, мужчины злились из-за невозможности приударить за девушкой. Когда однажды Элен на один из местных праздников приготовила гуся, начиненного виноградом, она вдруг заметила, что очень сильно выросла в глазах деревенских холостяков. И даже те, кто раньше обходил ее стороной, а в особенности мужчины начали при встрече здороваться, снимая шляпы. Правда, женщины, напротив, стали смотреть на нее с еще большей неприязнью. Элен привыкла общаться с Жаком, как с равным. Мальчик был на удивление умен и сметлив не по годам. Однажды он спросил ее: — Вас, по-моему, что-то беспокоит. Вы постоянно думаете о чем-то, что находится далеко отсюда. Я прав? — Да, Жак, ты прав, — серьезно ответила она. — Понимаешь, я люблю одного человека. Ты ведь можешь это понять? Ты сам кого-нибудь любишь по-настоящему сильно? — Да, мадемуазель. Вас, — простодушно ответил мальчишка. — Ну, ты меня прямо смущаешь, — улыбнулась она. — Так вот, этот человек сейчас в Риме, и я ужасно скучаю по нему. — И от этого вы несчастны? — Ну почему же несчастна? Это слишком сильное слово. Я просто скучаю. Слава богу, здесь у меня есть ты. Одно твое присутствие делает меня счастливой и молодой. — Ну уж, вы скажете тоже. Говорите так, будто вы уж совсем старая. Когда вечером Жак ушел, Элен поняла, что своими расспросами мальчик невольно нарушил ее покой, вновь приблизил к ней то, что она так старательно отгоняла. Элен удивлялась, как мальчик хорошо понимает ее. Элен поела без особого аппетита и, взяв с собой чашку крепкого черного кофе, отправилась в мастерскую. Она рассеянно прислушивалась к далеким раскатам грома, а вскоре услышала дробный стук дождевых капель по крыше. Стоя у окна, девушка с удовольствием смотрела на водяные струи. «Господи, как же я изменилась, — вдруг подумала она. — Куда делась моя горячность и взбалмошность? Наверное, мама с отцом удивились бы и просто не узнали меня». Дождь разошелся, теперь лило как из ведра. Жак сегодня не пришел, и Элен сидела в тепле своего маленького домика и ей было ужасно одиноко. Рассердившись на себя, она мысленно произнесла: «Нечего валять дурака». Она была именно там, где ей хотелось быть, и занималась именно тем, чем ей хотелось заниматься. «А плохое настроение, — убеждала она себя, — из-за ненастья». Она попробовала работать и несколько минут рассматривала почти законченный портрет Жака, однако вскоре отложила кисти. Вдохновение не приходило, а картина заслуживала лучшей участи, чем гибель из-за неосторожного мазка кистью. Нет. Неверный штрих мог погубить ее. Элен слишком любила портрет, чтобы испытывать судьбу. Мысли ее были далеки от творчества, кисть валилась из рук. В конце концов девушка набросила на подрамник покрывало и просто села в кресло. Мысли, вязкие, словно кисель, тяжелыми каплями стучали в ее разум. Она любила Льюиса таким, каков он есть, со всеми его достоинствами и недостатками. Льюис предложил ей дружбу, а ей оказалось этого мало, и виновата в этом была она сама. Элен сидела, задумавшись, не замечая, что в комнате становится совсем темно. И вдруг сквозь шум ливня до нее донесся негромкий стук в дверь. Раздосадованная тем, что ей помешали, что кто-то пытается вторгнуться в ее одиночество, она крикнула: — Входите! Там не заперто. — Стук повторился. — Входите же!!! Элен протянула руки к полотенцу и вытерла их. — Элен! Девушка вскинула голову и на мгновение ей показалось, что она сходит с ума. Льюис стоял в дверях мастерской и по его плащу ручьями стекала вода. Не успев ничего подумать, Элен вскочила со стула и через комнату кинулась прямо в его объятия.
*
На следующее утро она проснулась от аппетитного запаха яичницы, тостов и аромата свежесваренного черного кофе. Льюис вошел в спальню с подносом в руках, поставил его на столик у кровати и, присев рядом, поцеловал ее в губы. — Господи, как я скучала по тебе! — сказала Элен, обнимая его. — Теперь тебе уже не нужно по мне скучать, поэтому, пока мы будем завтракать, ты сможешь рассказать мне, чем ты тут занималась. — Да, собственно, ничем особенным. Писала, правда, не так много, как хотелось бы. Половину моих мыслей занимал ты. А еще я познакомилась здесь с очаровательным десятилетним мальчишкой. Занимаюсь с ним рисованием. Мне кажется, если помочь ему, из него получится замечательный художник. Да, кстати, он должен прийти после обеда, вот ты с ним и познакомишься. Они посидели в молчании, а потом Элен нерешительно сказала: — Послушай, Льюис. Я хотела задать тебе один вопрос. Перед отъездом из Рима Джек рассказал мне одну историю. Он сказал, что тебя обвинили в убийстве несколько лет назад. Льюис мгновенно помрачнел. Глаза его стали холодными. — Я не хотел тебе говорить об этом. Но, коль скоро ты спросила, расскажу. Это не самая веселая история. — Если тебе не хочется, ты можешь не говорить, — сказала Элен, уже жалея в душе, что затронула безусловно болезненную тему. — Да нет. Пусть между нами не будет тайн. Льюис встал и, держа руки в карманах, подошел к окну. — Когда-то, как ты знаешь, я был женат. Но, после долгих попыток наладить нормальную семейную жизнь, мы с Анной разошлись. Развод наш был очень шумным, — он криво усмехнулся. — Уж об этом-то она позаботилась. Отношения между нами окончательно испортились, Анна вела себя вызывающе. Знаешь, это не очень приятно, когда тебе перемывают кости на всех углах, а «бульварные» газетенки вцепились мне в бока. Ты же знаешь, они любят тухлятину. Он на мгновение замолчал. — Да, представляю себе, — понимающе сказала Элен. — Эти ребята не особенно разборчивы в средствах. Вообще, «желтая» пресса никогда не отличалась чистоплотностью. — Вот именно, вот именно, — Льюис снова посмотрел на косые струи ливня за окном. — Мне хорошенько доставалось от них... Нельзя сказать, что это был самый приятный период моей жизни. Потом разразился скандал. Мне дали на экспертизу маленькую статуэтку одного известного мастера. Гровера. Нужно было установить подлинность работы. Это было совсем не просто. Гровер, как ты знаешь, практически не занимался скульптурой, и полной уверенности в авторстве не было. Я держал статуэтку в своей лаборатории. Однажды вечером мне позвонил один из секретарей человека, давшего мне эту фигурку, и попросил встретиться с его шефом в ресторане, на самой окраине Рима. Меня тогда, помнится, удивило, что он выбрал столь удаленное место, — Льюис задумчиво качнул головой и вновь усмехнулся. — Кретин. Я ведь уже тогда мог бы... Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Владелец статуэтки так и не появился. Так и не дождавшись его, я вернулся домой. А войдя в лабораторию, обнаружил, что фигурка пропала. Она, конечно, была застрахована, но представь себе, что я почувствовал в первый момент. Это был шок! — О, господи, конечно. — А дальше все пошло еще хуже. Да уж, куда хуже. Я как раз собрался позвонить в полицию, чтобы заявить о пропаже, когда полиция сама