Не вошедшие в рай, или Поющие в терновнике

Сторидж Пола

явилась ко мне. Я сначала подумал, что статуэтка найдена, но они явились совсем по другой причине. Инспектор стал задавать мне кучу всяких вопросов насчет того, что я делал вечером, и я, разумеется, все рассказал. В ответ же мне предъявили официальное обвинение в убийстве Альфреда Бенкфорда, художественного критика. Его нашли мертвым, с огнестрельным ранением, недалеко от ресторана, где я провел вечер. Все прекрасно знали, что друзьями мы никогда не были, между нами часто возникали профессиональные разногласия, существовала и личная неприязнь. Я его всегда не очень любил. Глупый, чванливый индюк.

— А при чем тут Анна? — недоуменно спросила Элен. — Она видела меня в ресторане и, едва только услышав об убийстве, сразу же отправилась в полицию. Неопровержимое доказательство! К тому же, она слышала, как Бенкфорд с кем-то спорил на улице, и подумала, что со мной. — О, боже, Льюис! Неужели она смогла сделать это?! — Да, насчет мстительности она специалист, — невесело усмехнулся он. — Конечно, тут же нашлась еще целая куча свидетелей, из тех ребят, которым приятно, проснувшись, увидеть свою физиономию на страницах утренних газет. Все они в один голос уверяли, что именно со мной спорил Бенкфорд возле ресторана. Все обстоятельства этого дела свидетельствовали против меня. Но я-то не убивал его. Создавалось ощущение, что кто-то сознательно подставляет меня. Свидетели, доказательства, — все было таким гладким, что даже слепой почувствовал бы во всем этом фальшь. Элен нахмурилась: — Но кто-то же убил этого... Бенкфорда? Зачем? И кто украл эту скульптуру? — Знаешь, Элен, я не хочу больше говорить об этом. — Хорошо. Но чем все это кончилось? — Был суд, на котором я имел бледный вид, но в конце концов был признан невиновным с перевесом в один голос. Представляешь? Если бы не один-единственный парень, сказавший «против», я бы запросто мог угодить на электрический стул или схлопотать пожизненное. А убийцу Бенкфорда так и не нашли. — Боже мой, ты не представляешь, как я тебе сочувствую. Она подошла к нему, все еще стоящему возле окна и смотрящему на улицу, и обняла. Льюис повернулся и нежно и ласково поцеловал ее в губы. — Я надеюсь, что это не помешает нашим дальнейшим отношениям? — спросил он. — Ну что ты! Конечно, нет! Потом Льюис резко переменил тему разговора: — А ты не хочешь похвастаться тем, что успела написать за то время, пока меня здесь не было? Они поднялись в мастерскую, и Элен расставила несколько уже законченных холстов, пытаясь поймать правильное освещение. С особым трепетом она устанавливала портрет Жака. Ведь Льюис критик. Профессиональный критик. Что он скажет? Что? Какова будет его реакция? — Боюсь только, что сейчас ты ничего не увидишь. Если бы на улице было солнце, все это смотрелось бы совсем иначе. — Что ты оправдываешься? Я же специалист. И если вещь хорошая, я сразу это увижу. Освещение тут ни при чем. Он некоторое время расхаживал перед холстами, внимательно всматриваясь в них. Перед портретом он задержался подольше. Льюис то подходил ближе, то отступал в дальний угол мастерской и щурился, всматриваясь в дождливый полумрак. — Ну что же, недурно, — сказал он наконец. — Даже очень недурно. А этот портрет просто выше всяких похвал. Настоящий шедевр. Молодой Христос... хм, необычно. Подобного еще не было. С кого ты писала его? — С Жака? — А кто это? — Тот самый мальчуган, о котором я тебе говорила. — Любопытно, — Льюис, прищурясь, еще раз всмотрелся в портрет. — Он на самом деле такой, каким ты его нарисовала? — Да. — Любопытно, любопытно, любопытно. Хорошая фактура, да и ты постаралась. Помяни мое слово, критики будут рыдать от восторга и носить тебя на руках. Давно я не видел ничего подобного. Ты создала шедевр, девочка моя. — Перестань, Льюис. Ты заставляешь меня краснеть. Пойдем-ка лучше в комнату, я покажу тебе, как рисует Жак. Они вышли в гостиную. Элен достала из шкафа папку с рисунками мальчика и протянула Льюису. Тот открыл ее и стал перебирать наброски, внимательно рассматривая каждый. Затем он перешел к готовым работам паренька, подолгу изучая их. Элен видела: Льюис сильно заинтересован. Он то и дело хмыкал, качал головой, восхищенно пощелкивал пальцами. Девушка, глядя на него, не могла сдержать улыбки. Наконец, посмотрев последнюю работу Жака, Льюис сказал: — Да, я с тобой согласен. Несомненно, мальчик очень талантлив. И если я хоть что-нибудь смыслю в живописи, со временем из этого ребенка может, действительно, получиться великолепный художник. Но с ним придется еще много работать, — он кивнул на папку. — Это здорово, талантливо, но не шедевры. Ты сама это знаешь, правда? — Да, — ответила девушка. — Я так и думал. Работать, работать и работать. Причем постоянно, а не два месяца в году, когда ты приезжаешь сюда. Они присели в кресла и, коротая время, принялись обсуждать наброски мальчика, причем Льюис занимался этим с большим энтузиазмом, делая точные и ценные замечания. — Знаешь, приятно обсуждать талантливые работы, — сказал он Элен. — А этот мальчишка — настоящий талант. От современной живописи мне делается скучно. Все эти новомодные «художники» не стоят даже ногтя этого мальчугана. Когда-нибудь он дорастет до твоего уровня и станет твоим конкурентом номер один. Помяни мое слово. Вскоре прибежал Жак. Он ураганом ворвался в комнату и тут же застыл на пороге. — Здравствуйте, мадемуазель. Здравствуйте, мсье. — Привет, Жак, познакомься. Это Льюис. Это о нем я тебе говорила несколько дней назад. Мальчик, довольно угрюмо и настороженно, принялся разглядывать мужчину, ничего не говоря при этом. Элен вдруг подумала о том, что никак не приходило ей в голову до этой секунды. Жак ревнует ее к Льюису! По-настоящему. Серьезно. Разумеется, он ни на что не рассчитывал, однако с появлением «соперника» терял то время, которое девушка отводила ему. — Значит, теперь вы уже не сможете заниматься со мной? — угрюмо спросил Жак, в упор глядя на Элен. — Ну, почему же. Этот человек — мой коллега. Кстати, я показала Льюису

твои работы. Льюис, повтори Жаку то, что ты говорил мне о его работах. Давай. — Я хотел похвалить тебя. Ты, безусловно, талантливый парень и очень хорошо рисуешь. Если будешь работать, станешь стоящим художником. Но работать нужно очень и очень много. — Так я же и не отказываюсь. Только, боюсь, теперь из-за вас у меня возникнут проблемы. Думаю, мадемуазель Элена уже не сможет уделять мне... столько времени, сколько раньше. Элен рассмеялась: — Не переживай, не будет никаких проблем. Они решили немного перекусить на свежем воздухе, а потом отправиться на велосипедах куда-нибудь на природу и немного поработать. Льюис вынес во двор столик и три плетеных кресла. Благо, дождь уже закончился. Элен быстро собрала на стол все, что нашлось у нее в холодильнике, соорудила несколько поражающих размерами сэндвичей, заварила чай, достала несколько банок кока-колы. И они, радуясь теплой погоде и наслаждаясь обществом друг друга, великолепно поели. А потом, прихватив с собой принадлежности для рисования, сели на велосипеды и отправились на их с Жаком сокровенную поляну. Там Элен, приготовив мольберт и все остальное, принялась работать. А Жак и Льюис прогуливались по лужайке, и мальчуган с совершенно потрясающей серьезностью выспрашивал собеседника о том, как можно поступить в академию, в какую сумму может обойтись обучение и какие преподаватели самые лучшие. Элен, вполглаза наблюдая за ними, любовалась этим гармоничным общением. Льюис и Жак практически сразу подружились. Льюис держался с мальчиком на равных. Очень серьезно разговаривал с ним и с такой же серьезностью отвечал на его, порой довольно наивные и чересчур детские даже для такого мальчишки, вопросы. А когда пришла пора возвращаться домой, настроение Жака заметно испортилось. Элен и раньше обращала внимание на то, что мальчик резко меняется, когда нужно возвращаться домой. И не раз она задавалась мыслью о том, что ребенку, наверное, не очень-то хорошо живется у чужих людей, иначе он не расстраивался бы так. Жак вообще никогда особенно подробно не рассказывал ей о своих отношениях со своими опекунами, и у Элен уже давно зрело желание сходить к ним, поговорить о мальчике, просто познакомиться. Они въехали в деревню, когда уже начало смеркаться. Сначала проводили Жака, а потом уже отправились к себе. Оба были ужасно голодны после почти целого дня, проведенного на свежем воздухе. Войдя во двор, Льюис отправился в сарай поставить велосипеды, а Элен пошла готовить ужин. Она пожарила замечательного цыпленка в густом душистом соусе, почистила картошку и поставила ее на огонь. Потом накрыла стол белоснежной хрустящей скатертью и положила серебряные приборы. Довольная тем, как все получилось, Элен разлила по стаканам вино и присела рядом с Льюисом, который снова принялся рассматривать рисунки Жака. Он поднял голову, поблагодарив ее за вино. — Знаешь, — сказал он, не отрывая взгляда от рисунков, — чем дольше я смотрю на них, тем больше убеждаюсь, что у этого паренька большой талант. Он отлично фиксирует движение. Этот платан просто великолепен. Правда. Мне даже кажется, что я чувствую, как ветер колышет его листья. Прекрасная работа. — Мне тоже так кажется, и я уже хочу попробовать дать ему более серьезную работу. — Да, у мальчика просто потрясающее ощущение цвета. Ты отлично позанималась с ним, но дальше будет еще лучше. Увидишь. Он великолепный пейзажист. — Дело здесь не только во мне. Жак очень хочет рисовать и очень старается. — Я вижу, — ответил Льюис. — Мне кажется, его нужно обучать более серьезно. Домашние занятия, тем более нерегулярные, больших результатов не дадут. — Я уже думала об этом и как раз хотела сходить к людям, у которых он живет. Если они не будут возражать, я, пожалуй, рискну взять на себя ответственность, забрать мальчика с собой и устроить его в какую-нибудь художественную школу. — Ну что ж... — кивнул Льюис. — Уверен, так будет лучше, в первую очередь для Жака. Так что, можешь располагать мною, если понадобится помощь. — Спасибо, Льюис. Ты — прекрасный человек. Ужин удался на славу. Они много разговаривали и постоянно смеялись. В какой-то момент Элен вдруг подумала о том, что, вероятно, впервые она была в Сен-Беа такой счастливой. Льюис пока ни разу не заговорил о том, что ему нужно уезжать. Но Элен прекрасно понимала неизбежность его отъезда. Это было единственное, что омрачало вечер. Стремясь прогнать грустные мысли, она много шутила и смеялась, хотя в смехе этом ощущалась нотка некоторой натянутости. После ужина Льюис отправился мыть посуду, а Элен сварила кофе. Они вышли на террасу и еще долго сидели, глядя на мерцающие золотые крупинки далеких звезд. А вокруг стояла тиши- на, И лишь стрекотали кузнечики, да иногда ветер шелестел в верхушках деревьев. Они долго молчали, И девушка даже вздрогнула, когда Льюис вдруг произнес: — Элен, ты для меня дороже всего на свете. — Ты тоже нужен Мне, дорогой. Я знаю, как, наверное, непросто со мной, но я люблю тебя. К сожалению, кроме своей любви я ничего не могу предложить тебе. — А больше мне ничего и не нужно, — ответил он и подтвердил свои слова жарким поцелуем.

*

Пробыв в Сен-Беа еще несколько дней и окончательно сдружившись с Жаком, Льюис, к глубокому разочарованию Элен, вынужден был уехать. — Меня ждет работа, милая, но я буду с нетерпением ждать тебя и надеюсь, тебе не придется долго скучать без меня. Очень хочу побыстрее встретить вас с Жаком в Риме. После этих слов он сел в машину и, не оглядываясь, чтобы не затягивать прощания, тронулся с места. Машина его сразу пропала в клубах пыли. А когда пыль рассеялась, то вдалеке на дороге была видна лишь маленькая удаляющаяся точка. На следующий день после отъезда Льюиса Элен решила все же сходить домой к Жаку. Дом, в котором жила приемная семья мальчика, стоял на противоположном конце деревни. Шагая по нешироким улочкам, Девушка кожей ощущала устремленные на нее взгляды. Они словно вопрошали: «Чего нам ждать от тебя?» Опа подошла к небольшому, не очень-то красивому дому и постучала в слегка обшарпанную дверь. Открыла ей невзрачного вида, не очень опрятная, типично деревенская женщина. Румяная, с каким-то странным, поддерживающим волосы платком на голове, и большими, красными от постоянной сельской работы, руками. Она посмотрела на нежданную гостью весьма недоброжелательно. — Что вам нужно? — осведомилась женщина, даже не поздоровавшись. Элен смутилась от такой встречи. Она, конечно же, не надеялась, что в ее честь оркестр сыграет туш, но и не предполагала, что неприязнь будет столь неприкрытой. Стального цвета глаза-буравчики хозяйки дома, казалось, собираются проделать в ней дыру. Элен собрала всю свою выдержку и постаралась улыбнуться настолько мило, насколько это вообще возможно в подобной ситуации. — Здравствуйте. Я — Элен... — Я знаю, кто вы, — неприязненно перебила девушку хозяйка. — Что вам нужно? Зачем вы явились в мой дом? — Я хотела бы познакомиться с вами, поговорить насчет Жака. У меня есть к вам одно предложение относительно мальчика. — Какое еще предложение? Нам не о чем с вами разговаривать, — ответила женщина. — Достаточно того, что вы постоянно сбиваете мальчишку с праведного пути. Из-за вас у него все неприятности. Она хотела было закрыть дверь, но Элен решительно шагнула вперед, не давая ей этого сделать. И тут же с порога заговорила, чтобы женщина не успела перебить ее: — Почему вы так разговариваете со мной? Я же пришла к вам не ругаться и не выяснять отношения. Я хотела просто поговорить. В конце концов, если уж вы не настроены на нормальный человеческий разговор, то мы можем сразу перейти к делу, минуя светскую беседу. Я хотела сказать вам, что Жаку нужно учиться. Его работы смотрел профессиональный критик. У мальчика несомненный талант к живописи. Если вы не будете возражать, я могу забрать его с собой в Рим и устроить в художественную школу. Если мальчик серьезно будет заниматься, из него со временем вырастет хороший художник. И, кто знает, возможно, ему уда?7ся многого добиться в жизни. — Художник! — презрительно фыркнула женщина. — Вот это работа для мужчины! Ему нужно учиться работать на земле. — Ну не всем же пахать, ~ невозмутимо возразила Элен. — Может быть, следовало бы спросить самого Жака, что он думает по этому поводу? Женщина зло скривилась: — Я не понимаю, как вы, женщина, занимаетесь таким никчемным делом, а уж для мужчины так это вообще позор, тратить время на такую ерунду. Нет. Чем-чем, а уж этой вашей... — она поморщилась, словно ей противно даже произносить само слово, — живописью Жак заниматься не будет. Забудьте об этом. Пусть учится настоящему делу. Элен ничего не оставалось, кроме как попрощаться. Но прежде чем уйти, она сказала: — Вы, пожалуйста, подумайте над моим предложением. Для мальчика это прекрасная возможность устроить свое будущее. Он станет учиться, общаться с другими людьми. Все-таки я зайду к вам завтра. Или передайте через Жака, что вы решите. — Могу вам сказать сразу — никогда! И не вздумайте прийти сюда еще раз! Все! — решительно отрубила женщина и громко хлопнула дверью. Элен развернулась и быстрым шагом вышла со двора этого негостеприимного дома. Визит к опекунам Жака, с которыми постоянно приходилось жить мальчику, очень разозлил девушку. «Если эти люди и к нему относятся так же, — думала она, — то я не имею права упрекать его в нелюбви к ним. Вполне могу его понять». За размышлениями она не заметила, как дошла до дома. Заварив чай, Элен отправилась в мастерскую, чтобы немного поработать и отвлечься от неприятных мыслей. На следующий день Жак примчался веселый. — Спасибо вам, мадемуазель! — воскликнул он с порога. — Тетя Женевьева сказала, что вы хотите забрать меня с собой в Рим и отдать в школу. Это правда? — А разве я когда-нибудь обманывала тебя? — Нет, я не про то. Просто не верится. — Вчера твоя мачеха сказала, что ни за что не отпустит тебя со мной в Рим. Она переменила свое решение? С чего бы? Насколько я знаю, такие люди ничего не делают просто так. — Конечно, вы правы, мадемуазель, — важно кивнул мальчишка. — Но она заявила мне, что раз я такой бездельник, что готов впустую растрачивать жизнь, малюя на бумаге, то она меня не держит. И вообще, я в их семье лишний рот, который ничем не заслужил, чтобы его кормили. Поэтому она с радостью отпускает меня с вами. Она так орала! Я чуть не оглох! Я так рад! — Это она так говорила или ты так передаешь? — Она, она. Элен обрадовалась этому известию. Она обняла мальчика за плечи и сказала: — Сегодня же схожу к твоим опекунам и улажу все формальности. Теперь у тебя начнется новая, совершенно не похожая на нынешнюю, жизнь. Я люблю тебя и, думаю, вместе нам будет неплохо. — Да уж, наверное, лучше, чем с этими, — расплылся в улыбке Жак. — Я их просто ненавижу! — глаза мальчика зло сверкнули. — Ну не надо так, Жак. Это нехорошо. Как бы они к тебе ни относились, наверняка они делали для тебя и много что-то доброго. Во всяком случае, кормили и одевали тебя. — Ну да, конечно, одевали. За счет тех денег, которые платили мне за погибших родителей. На глаза ребенка навернулись слезы. Элен поспешила его успокоить. А через несколько дней, уладив все вопросы с местными властями, которые касались передачи опекунства на Жака, Элен, посадив паренька в машину и погрузив вещи и свои работы, отправилась в Рим. Дорога предстояла долгая и тяжелая. Двадцать часов в машине даже взрослому человеку выдержать довольно сложно, а когда у тебя пассажиром является ребенок, это тяжелее вдвойне. Во-первых, Элен понимала, что взвалила на свои плечи очень большую ответственность. Все-таки, когда она столь долго сидела за рулем, очень уставала и пару раз поймала себя на том, что глаза ее закрываются сами собой, помимо воли. Она просыпалась лишь от того, что в глаза ей вдруг ударял яркий свет фар встречных машин или проезжающие мимо машины ревели клаксонами, словно трубы Страшного Суда. Один раз Элен лишь чудом удалось избежать аварии, на какие-то сантиметры разойдясь с огромным трайлером, на кузове которого красовалась эмблема «Пепси». Вообще, по мнению Льюиса, Элен относилась к разряду водителей-самоубийц. Она предпочитала носиться на предельной скорости, считая, что это плодотворно действует на воображение. Карабинеры в Риме уже начали узнавать ее машину за три квартала по истошному вою двигателя. — Когда-нибудь ты можешь угодить в катастрофу, дорогая, не дай бог, конечно, — не раз говорил ей Льюис. — Если, разумеется, не одумаешься и будешь и дальше носиться на своей машине так, словно собираешься завоевать «Гран-при» в Монако. Но сейчас, когда рядом с ней расположился мальчик, Элен вела машину очень осторожно. Несколько раз они останавливались, чтобы зайти в какое-нибудь придорожное кафе и перекусить. А пару раз ей даже пришлось остановиться, чтобы просто подремать, прежде чем продолжать путь. Жак, как, наверное, на его месте любой другой ребенок, проспал почти всю дорогу. Так что, он спать и не хотел. А вот Элен, после того как проехала половину пути и больше десяти часов просидела за рулем, просто с ног валилась. Она чувствовала, что если не отдохнет хотя бы три-четыре часа, то может, действительно, уснуть за рулем. И тогда мрачное пророчество Льюиса станет свершившейся реальностью. Час отдыха, и девушка почувствовала себя куда лучше. Они добрались до Рима без каких- либо серьезных происшествий. Войдя в квартиру, Элен сразу же позвонила Льюису. — Дорогой, это я. Мы в Риме. Умоляю, приезжай и посиди с Жаком. Я совершенно вымоталась. Кажется, сейчас свалюсь и усну там, где стою. Дико устала. — Хорошо, сейчас буду. Сможешь продержаться хотя бы полчаса? Я постараюсь побыстрее. — Я тебя жду, — сказала Элен и положила трубку. Веки ее слипались. С горем пополам она исхитрилась немного покормить мальчика и, чтобы занять его, дала задание, за которое он тут же и взялся. Элен смотрела и удивлялась, до чего же дети выносливы и как много в них энергии. Можно подумать, что он не провел с ней почти сутки в машине. Ее бы сейчас ни за какие деньги не заставили рисовать. Когда приехал Льюис, Жак все еще рисовал, а Элен, едва открыв ему дверь и легко поцеловав, тут же отправилась в спальню и уснула почти мгновенно. Проснулась она лишь поздно вечером. За окном уже было темно. Прислушавшись, она вдруг поняла, что в квартире необычайно тихо. Выйдя из спальни в гостиную, она увидела, что там никого нет. Элен начала уже волноваться, но вскоре услышала звук открываемого замка, и в квартиру ввалились смеющиеся мужчины. Жак сразу же бросился к ней и с горящими глазами начал рассказывать, что мсье Льюис свозил его в зоопарк. Он долго с воодушевлением описывал, кого же он там видел. А под конец своего рассказа заявил, что хочет как-ни- будь отправиться именно туда и именно там заняться рисованием. — Они такие забавные, мадемуазель. Просто необходимо их нарисовать. Правда же? Элен улыбнулась: — Ну, конечно. Как-нибудь, когда у меня будет свободное время, мы обязательно отправимся туда. Жак включил телевизор, нашел на какой-то программе мультсериал о похождениях семьи Флитстоунов и забрался в кресло, сообщив, что ужасно голоден. Элен и Льюис прошли на кухню и закрыли за собой дверь. Льюис крепко обнял ее и поцеловал в губы, глаза, волосы. — Господи, милый, ты меня задушишь! — воскликнула она. Но он очередным поцелуем закрыл ей рот. И Элен тут же, прикрыв глаза, вся отдалась во власть ощущений. Для нее в этот миг не существовало никого, кроме этого мужчины. Сейчас девушка с новой силой ощутила, как же она соскучилась по нему и как же сильно она его любит. Льюис еще раз легонько чмокнул ее в губы, а потом привел в чувства. — Послушай, дорогая. Если мы сейчас же не займемся приготовлением чего-нибудь, что можно было бы съесть, то наш приемный ребенок умрет с голоду. Да и я, по чести сказать, тоже проголодался. Знаешь, хотел было отвести Жака куда-нибудь пообедать, но он отказался, сославшись на то, что у него не так много времени, чтобы тратить его на подобную ерунду. Представляешь, он заявил мне, что жизнь и без того коротка. Льюис засмеялся. Элен тоже подхватила смех. — Замечательный мальчишка. — Согласен, но время от времени мне кажется, что из него получился бы неплохой философ. Не ошиблись ли мы в выборе, как ты думаешь? Поужинав, они отправили Жака в постель, пожелав ему хорошего сна на новом месте, а сами пошли в спальню и до утра забыли об окружающем их мире, полностью отдавшись своим чувствам. Они долго, страстно и нежно любили друг Друга.

ГЛАВА 5

Дела у Джастины шли просто замечательно. Она приехала в Голливуд совсем недавно, но уже сняла себе небольшой домик, который понравился ей тем, что был очень уютным и очень красиво и удобно обставленным. И находился он недалеко от студии. Неделя после приезда ушла на обустройство, на оформление контракта и на улаживание всяких других проблем. За это время она, будучи по характеру очень общительной, уже успела обзавестись целой толпой приятелей и приятельниц. Джастина постоянно ловила себя на мысли, что ей нравятся эти люди, нравится их манера держаться и оптимизм, безусловно присущий американцам как нации. Условия работы, предложенные ей, полностью устраивали Джастину. Хотя сумма, указанная в контракте, оказалась не такой уж большой — если бы она настояла, то могла бы повысить ее, — но деньги для Джас сейчас стояли на втором месте. А на первом была работа. Сценарий, она в этом утвердилась, прочитав его еще не раз, оказался действительно очень интересным, и Джас просто с головой ушла в работу. За кажущейся обыденностью сюжета скрывались великолепно выписанные сценаристом характеры. Психологические линии поведения героев были выверены до мелочей, и Джас вдруг поняла: эта роль может стать поистине одной из ее лучших работ. Все вокруг вызывало у нее изумление. Она никогда даже не приближалась к кинопроизводству, поэтому ее поражали масштабы съемок, количество денег, которое тратилось на фильм. Здесь все было совершенно иначе, чем в театре. Голливуд не имел ничего общего со степенным Лондоном, и Джас это пришлось по душе. Американцы ничего не откладывали в долгий ящик. Если в процессе съемок кому-нибудь приходила в голову свежая идея, то ее тут же начинали пробовать. Джастину удивлял и финансовый подход к производству фильма. Продюсеры могли, не особенно препираясь, дать деньги на постройку в павильоне целого городка прошлого века, но яростно отстаивать лишнюю пару обуви, закупленной для съемок. В этом было что-то непонятное для Джас, привыкшей как раз к обратному. Клайд был антиподом голливудских финансистов. В обоих случаях можно было отыскать свои плюсы, и Джас не решилась сравнивать, какой из них лучше. Зато она с любопытством наблюдала за тем, как возводятся в павильонах порой просто грандиозные по размаху декорации, как шьются костюмы и как художник-костюмер ругается с портными из-за пуговицы, пришитой ниже, чем он отметил на эскизе. Довольно скоро Джастина почувствовала себя на студии «Парамаунт», как дома. Ей нравился этот мир. Нравился тот заряд бодрости и неистощимой энергии, который пропитывал здесь все. Джас словно попала совсем в другую жизнь. Жизнь, о которой она почти ничего не знала раньше и которая покорила ее. Можно сказать, что это была любовь с первого взгляда. Все дни напролет уходили у нее на подготовку к съемкам. Сначала были репетиции. Потом она ездила примерять готовящиеся для нее костюмы. Нужно было посещать парикмахера, делавшего прически для фильма, и пробовать грим. И еще массу других мелочей приходилось ей переделать за день. К вечеру она уставала так, что просто валилась с ног. И придя домой, предварительно отказавшись, сославшись на усталость, от всех приглашений, которые получала, она наскоро ела и, немного посмотрев телевизор или почитав, лежа в постели, засыпала. А на следующий день все начиналось снова. И от всего этого кружилась голова. Киножизнь походила на какой-то яркий, праздничный маскарад. И несмотря на ее, к сожалению, уже немолодой возраст, Джастина с удовольствием принимала в нем участие. Однако по прошествии некоторого времени она поняла, что это лишь внешняя сторона жизни. И что здесь, как и в любом месте на земле, существуют свои трудности, проблемы и много всяких неприятных вещей. В один из дней Джастина получила письмо от Барбары. Очень краткое, но пронизанное чувством любви к матери. Дочь писала, что дела идут хорошо, и приглашала Джастину приехать к ней в гости и посмотреть, наконец, как она живет. В самом конце письма девушка вскользь упомянула, что у нее есть важная новость, которую ей хотелось бы сообщить и обсудить только при личной встрече. И Джас в ответном послании написала, что постарается скоро вырваться и навестить ее. Но не раньше чем через месяц. «Сейчас, — писала она, — это совершенно невозможно. Кино — это что-то ужасное. Ни минуты покоя, ни секунды личного времени. Но я получаю удовольствие от этой работы. Хотя, при первой же возможности, обязательно приеду». Иногда она писала Лиону, а он в ответ присылал пространные, очень нежные и прочувствованные послания. Его насыщенные юмором письма помогали Джас, придавали ей новые силы тогда, когда, казалось бы, их не осталось ни капли и черпать их неоткуда. Но, несмотря на жесткий, больше похожий на гонку, чем на съемки, график работы, Джастина была довольна жизнью. Однако, сколько бы времени она ни отдавала работе, семья и благополучие ее детей все равно оставались на почетном месте. Джас понимала: обе ее дочери уже достаточно взрослые девушки. Они совершают поступки, соответствующие их внутренним убеждениям и, в любом случае, ей придется волноваться за своих девочек, главное, чтобы с ними все было нормально. Чтобы они не угодили в какие-нибудь передряги. Особенно же это касалось Элен. Помня о своей, тоже, кстати, не самой спокойной молодости, Джастина беспокоилась за нее куда больше, чем за рассудительную и более сдержанную в поступках Барбару. Тем не менее, ее радовало то, что в последние несколько месяцев тон писем Элен как будто изменился, став более взрослым. Правда, Джастину несколько огорчал тот фаю, что Элен почти не пишет о своей жизни, а если и затрагивает эту тему, то очень быстро прерывает ее. Она была скупа на слова, касающиеся ее обыденных дел, но зато с большим восторгом писала о работе. Элен сходила с ума по живописи, и Джас оставалось лишь порадоваться этому. «Разве не прекрасно, когда человек занимается тем, что ему по душе?» — думала она, перечитывая в который раз письмо дочери и улыбаясь своим мыслям. Поскольку с этой стороны причин для особых волнений не было, то и чувствовала Джастина себя хорошо. Местный климат тоже пошел ей на пользу. Попав после туманной Европы под жаркие лучи радостного калифорнийского солнца, она окрепла и чувствовала себя очень здоровой. Ровный матово-шоколадный загар был ей очень к лицу. Правда, на носу и щеках снова проступили веснушки, которые раньше повергали Джастину в панику. Но сейчас это уже мало ее волновало. В жизни, как когда-то убеждал жену Лион, веснушки делали ее еще более очаровательной, а работе они абсолютно не мешали. Во время съемок на лицо накладывали такой слой тонирующего крема, что под ним, наверное, с успехом укрылся бы даже Пик Коммунизма. Джастина снималась в своем первом фильме и имела все основания быть довольной жизнью и теми сюрпризами, которые своенравная судьба нет-нет, да и преподносила ей.

*

Теперь, когда их отношения с Максом, наконец-то приобрели достаточно стабильный и постоянный характер, проще говоря, они все время были вместе, Барбара чувствовала себя птицей, парящей в солнечной небе на крыльях любви. Они стали неразлучны уже давно. Точнее, с того самого момента, когда она, возвращаясь с работы, увидела Макса стоящим у машины. С того самого дня они расставались всего три или четыре раза на достаточно продолжительное время. Максу иногда приходилось отлучаться по делам фирмы, но с этим поделать все равно ничего было нельзя, и девушка воспринимала такие поездки как неизбежное зло. В такие дни Барбара очень остро ощущала свое одиночество и особенно отчетливо начинала понимать, что значил для нее этот человек. Без Макса мир терял всю свою красоту и становился тусклым и серым, как будто запорошенным пылью. Жизнь приостанавливала свой бесконечный бег. Минуты начинали растягиваться в часы, а часы становились длиннее суток. Когда любимого человека не было рядом, все валилось у нее из рук, дела не ладились, и она совершенно не знала, чем занять себя. Даже работа не доставляла ей того удовольствия, которое девушка испытывала в те дни, когда знала, что, вернувшись домой, сможет вновь увидеть его любящий взгляд. Так уж получилось, что Барбара до сих пор не могла пересилить себя и пойти на полную близость с любимым человеком. Но вот однажды это произошло. В тот день они решили совершить верховую прогулку в окрестностях Кливленда и отправились в прилегающий к городу большой парк, где можно было нанять на время лошадей. Не проехав и половины пути, они остановились. — Барбара, я не могу вести машину. От того, что ты рядом, у меня просто дыхание перехватывает и голова кругом идет, — сказал Макс, вдруг обняв девушку и притянув ее к себе. Он поцеловал ее в губы, и безудержное желание отдаться ему, сдерживаемое Б то же время какими-то непонятными даже ей самой, размытыми границами, причинило ей боль. У обоих перехватило дыхание от заполнившего их чувства. В его объятиях она поняла, что принадлежит этому мужчине безо всякого остатка и никогда уже не сможет полюбить другого. Этот волшебный, счастливый мир будет жить в ней вечно и свяжет их навсегда. Он целовал ее снова и снова, как это бывает в песнях о любви. Их близость была необузданной и безгранично нежной. Она медленно высвободилась, счастливая и уверенная, что ничто уже не сможет встать между ними. Он убрал с ее лица спутанные волосы, поднял на руки и отнес в небольшую тенистую рощу, раскинувшуюся недалеко от дороги. Расстелив одеяло, он положил девушку на него и сам лег рядом. Макс гладил ее волосы, лицо. Барбара никогда до этого не чувствовала себя так хорошо и свободно. Острое сладкое чувство пьянило. А глаза его, казалось, заглядывали ей прямо в душу. Макс начал расстегивать ее одежду, умело справляясь с пуговицами и «молниями» и снял с нее все. Девушка вздрогнула, когда он дотронулся до ее обнаженной груди. Его возбуждало ее тело, но в проявлении любви не было ничего вульгарного. Когда Макс окидывал взглядом ее цвета слоновой кости роскошную фигуру, ей совсем не хотелось прикрыться. — Ты такая красивая, Барбара! — шептал он. И она действительно почувствовала себя потрясающе красивой. Его руки ласкали ее всю. Она совершенно не сопротивлялась, пылая от страстных поцелуев, от его опытных ласк. Барбара поцеловала его так же глубоко, как и он ее. Наконец, он остановился и стал раздеваться. Барбара с удовольствием смотрела на мужественную красоту любимого человека. Он снова сжал ее в объятиях, и она задрожала, прильнув к нему так, словно хотела остаться с ним навечно. Но наравне с этими ощущениями в ней присутствовал страх. — Макс, я боюсь. Ведь наверное будет больно. — Не бойся, — ласково сказал он. — Тебе будет хорошо. Он осторожно проник в теплую влагу ее расслабленной плоти. — Тебе не больно? — спросил он с тревогой. Боясь, что он остановится, она поспешно

уверила его, что все в порядке. Прижалась к нему, обвив руками его гибкое, худощавое тело. Ее руки обнимали его шею, плечи, гладили волосы и крепкую спину. У Макса не было больше сил сдерживаться. Барбара наслаждалась объятиями любимого, внимала бессвязному шепоту, и боль, которая, конечно же, присутствовала, прошла, уступив место восторгу. Тело ее стало отвечать на его осторожные движения, и все преграды, существовавшие до этого, смыло волной наслаждения.

Барбара была на верху блаженства. Она невольно плакала и произносила его имя. Наконец, этот прилив эмоций прошел, наступила неописуемая сладость. Барбара стала медленно приходить в себя, ощущать острый запах листвы в прохладном влажном воздухе. Укутанная одеялом, положив голову на широкую грудь Макса, девушка задремала. А его руки нежно теребили ее смоляные волосы, и, прежде чем уснуть, она прошептала: — Я люблю тебя. Верховой прогулки, конечно же, не получилось. Вернувшись домой, они снова и снова любили друг друга. И так продолжалось до бесконечности, пока оба, обессиленные жгучей страстью, не уснули в объятиях друг друга. Проснулась Барбара от дразнящего запаха кофе. Она открыла глаза и с некоторым удивлением обнаружила, что Макса нет рядом. Однако вскоре все встало на свои места. — Просыпайся, дорогая. Завтрак проспишь, — донесся из кухни его голос. Он вошел в спальню и удивился: — Ты уже не спишь?

Подойдя к ней и присев на край кровати, Макс нежно поцеловал Барбару и погладил роскошные черные волосы. — С добрым утром, любимая. Жду тебя на кухне. Все уже остывает. Пожалуй, никогда в жизни девушка не ощущала себя настолько счастливой, и это счастье ей подарил Макс. А ведь когда-то — как же давно это было! — она подобрала его у кампуса с разбитым лицом. Теперь же его близость доставляла девушке лучшие минуты в ее жизни. Он значил для нее куда больше, нежели просто человек, всегда находящийся рядом. Нет, на Макса Барбара могла положиться, если бы случилось что-то из ряда вон выходящее. В какой- то момент она испугалась, подумав, что все идет слишком хорошо. Ведь не может же быть постоянно только хорошее? В последнее время девушка стала замечать, что Макс чем-то подавлен. Или ей это только казалось? В один из уик-эндов, когда они позавтракали и вышли на улицу, чтобы прогуляться и подышать свежим воздухом, Макс неожиданно сказал ей: — Барбара, я очень люблю тебя, поэтому не хочу обманывать. Мне очень тяжело говорить то, что я собираюсь произнести, но мне кажется, что ты должна знать это, и чем раньше, тем лучше. Она встревожилась и насторожилась, с болью глядя в его глаза. Неужели опять что-то разлучит нас? Значит, предчувствие ее не обмануло? — Что, Макс? — она посмотрела ему в глаза. — Говори! Не молчи, пожалуйста. — Милая, я не хотел говорить тебе этого раньше. Хотел, чтобы ты запомнила меня, почувствовала меня, — он вздохнул и, отвернувшись, принялся с отсутствующим видом разглядывать пейзаж. — Так уж случилось, что во время моих командировок у меня была другая женщина. Не думай, она ничего не значила для меня. Просто случайная связь, своего рода развлечение. Но, так уж вышло, она забеременела. И поскольку родители ее очень влиятельные люди, мне придется жениться на ней. В противном случае последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Барбара в отчаянии застонала. В голосе ее слышалась огромная боль. — Уходи, Макс, — сказала она, думая про себя, что ей, видимо, никогда не суждено быть до конца счастливой. — Уходи. Я люблю тебя, как и прежде. Но ты сам выбирал и поэтому уходи. Я не хочу тебя больше видеть. Макс снова вздохнул, еще отчаяннее и тяжелее, чем прежде. Возле губ его залегла горькая складка. — Прости меня, милая. Я люблю только тебя одну. Но я вынужден это сделать. И он быстрой походкой, не оглядываясь, пошел прочь. А Барбара провожала взглядом его удаляющуюся фигуру. И по лицу ее текли слезы, которых она даже не замечала. — Господи! — вырвался из ее груди мучительный выдох. В этом выдохе слышались все горькие чувства, которые переполняли сердце девушки в эту секунду. Девушка еще долго бродила по городу, не в силах вернуться домой, где все, буквально все, было напоминанием о любимом человеке. Барбара пыталась забыться, переключить свои мысли на что-нибудь иное, не имеющее отношения к Максу, но ничего не получалось. Его тень вырастала у нее на дороге, сиротливо брела следом. В толпе то и дело мелькало его лицо. Иногда Барбара видела знакомую худощавую фигуру, скользящую по заполненным людьми улицам. Он ушел, но остался рядом. Наверное, рано или поздно, ей удастся отрешиться от того, что случилось сегодня, изгнать Макса из своей памяти, забыть его совсем и навсегда, но если это и произойдет, то очень и очень нескоро. Рана оказалась куда серьезнее, чем думала она, и страшнее, чем предполагал Макс. Память кровоточила им. Куда бы девушка ни пошла, везде ее преследовал призрак все еще любимого человека. Любимого и ненавидимого ею. Придя, наконец, домой, Барбара рухнула на кровать и безудержно разрыдалась. Дни потянулись тоскливые, длинные, никчемные. Она не знала, чем занять себя. Ее мысли были далеко. В них остался только Макс. Девушка блуждала в лабиринтах бесконечных воспоминаний. Мир ее раскололся на части, как раскалывается упавшее со стены старое зеркало, хранящее в себе образы виденных когда-то людей. Все они прячутся внутри, в серебристой амальгаме. Так и каждое мгновение, проведенное с Максом, отпечаталось в памяти девушки отдельной картинкой, и сейчас они полезли из памяти, подобно уродливым монстрам, выбирающимся из сырой, заплесневелой земли в пятничное полнолуние тринадцатого числа. Когда Джастина приехала в гости и, постучав, вошла в квартиру дочери, то возглас отчаяния помимо воли сорвался с ее губ. Вместо цветущей, красивой девушки, с кровати на нее сомнамбулическим, отсутствующим взглядом смотрела пожилая женщина. Темные круги обрамляли глаза, в которых застыло выражение вечной, вмерзшей в зрачки, тоски. Вид девушки был ужасен. Ею овладела страшная апатия. Она ничего не ела — ей стало просто плевать на возможность голодной смерти. Кожа, приобретшая сероватый оттенок, обтягивала острые скулы, нос заострился, в уголках рта, на лбу и у глаз обозначилась сеть морщин. Свинцового цвета губы сжались в узенькую страшную полоску. Похоже, девушка находилась на последней стадии физического и психического истощения. — Боже мой, Барбара! — воскликнула Джастина. — Я ехала в гости к счастливой молодой женщине. Девочка моя, что случилось?! Ведь твои последние письма были так безмятежны. И что же я вижу перед собой? Ты выглядишь так, как будто собралась заморить себя голодом! Что произошло, Барби? Случилось что-нибудь страшное? Кто-то умер? Барбара, не говоря ничего, бросилась к матери и заплакала навзрыд, уткнувшись в ее плечо. Джастина, расстроенная, обняла дочь и гладила ее по голове, как когда-то в детстве. Когда девушка немного успокоилась, Джас спросила ее: — Расскажи же мне, что с тобой стряслось? В последнем письме ты обещала сообщить мне какую-то потрясающую новость. — Той новости больше нет, мамочка. Теперь есть другая. Понимаешь, я полюбила одного человека. И он любит меня. Но так уж случилось, что другая женщина ждет от него ребенка,и он буквально неделю назад сказал мне, что должен жениться именно на ней. А может быть, это было раньше. Я не помню. Я уже ничего не помню. Я все забыла! Но... но, да. Я выгнала его, но, мама, я не могу жить без него. Жизнь потеряла всякий смысл. Ее просто больше нет, мамочка. Я хочу умереть. Зачем ты приехала? Надо было приезжать через неделю или через две, а лучше не приезжать вообще. Почему ты приехала именно сегодня? — Ну, ну, ну. Успокойся же, девочка моя? Успокойся. В жизни всякое случается. Я очень сочувствую тебе, но мы же ничего не можем сделать, правда? Не нужно говорить такие страшные вещи. У тебя есть я и папа, и сестра. Ты нужна нам. Мы тоже не сможем жить без тебя, Барби. Мы любим тебя. Поэтому, как бы тебе ни было трудно, нужно успокоиться, взять себя в руки и продолжать жить. Ведь жизнь-то на этом не закончилась. — Нет, мама, закончилась. Неделю назад. Закончилась. — Ну, милая, не надо так трагически смотреть на это. Продолжай жить, возможно, ты еще встретишь человека, которого полюбишь. — Нет, я больше никого никогда не полюблю. Даже близко не подпущу ни одного мужчину. — Ты собралась постричься в монахини? — Не знаю. Я никого не хочу видеть. Я вообще ничего не хочу, мама. Джастина несколько дней провела у постели своей несчастной дочери, как могла, утешала ее, пытаясь отвлечь от мрачных мыслей. Через несколько дней, когда Барбара пришла в себя и взгляд девушки стал более-менее осмысленным, Джас сказала ей: — Тебе нужно показаться психоаналитику, милая. По-моему, у тебя серьезнейший шок. Реакция Барбары на это предложение оказалась однозначной: — Нет. Потребовалось использовать все красноречие, призывать на помощь логику и взывать к рассудительности, прежде чем девушка согласилась отправиться к врачу. Но даже сейчас мрачноскептическое выражение не сходило с ее лица. Было понятно, что сама она считает, что никто, ни один психоаналитик на свете, не в состоянии помочь ей в подобной беде. Нет, одни лишь врачи и зарабатывают на своих пациентах деньги. Что они могут знать о глубине ее, Барбары, * трагедии? Ровным счетом ничего. Их интересуют лишь деньги. Купюры, вот что у этих людей на первом месте. Тем не менее, она прошла в кабинет психоаналитика. Частный врач Джозеф Эй Кроуфорд, дипломированный бакалавр медицины, закончивший университет в Шампейн, штат Иллинойс, оказался очень мягким, внимательным молодым человеком. Хотя аккуратная бородка придавала ему солидности, едва ли он был намного старше Барбары. Разница составляла максимум пять- шесть лет. Однако на стенах его кабинета в золоченых рамках висели фотографии, на которых неизменно улыбающийся Джозеф был запечатлен рядом с известными деятелями бизнеса, искусства и политики. — В основном, они все мои клиенты, — улыбнулся врач, заметив взгляд Джастины. — Вы себе и представить не можете, насколько у этих людей неуравновешенная психика. Заболела любимая собачка, и они в этом кресле. Он был донельзя обаятелен, а улыбка его лучилась искренним участием. Барбара слабо улыбнулась. — Вот видите, — кивнул Кроуфорд, — как правило, выясняется, что все не так уж и страшно. Итак, леди, давайте поговорим о вашей проблеме. Вечером Джастина позвонила в Голливуд и сообщила, что, возможно, ей придется задержаться примерно на неделю от оговоренного срока. Через десять дней Барбара начала улыбаться. Сеансы доктора Джозефа Кроуфорда явно пошли ей на пользу. Еще через пять дней она в первый раз за месяц рассмеялась на какую-то шутку Джастины, и Кроуфорд, наконец, объявил, что кризис миновал, хотя будет неплохо, если девушка еще пару недель походит к нему. Джастина думала точно так же. Она выписала Кроуфорду чек, и тот, с достоинством поблагодарив, аккуратно положил его в стол. — Да нет, доктор, это мы должны благодарить вас, — улыбнулась Джастина. — Вы вернули мою дочь к жизни. — Но, — посерьезнел Кроуфорд, — мой вам совет: почаще встречайтесь с Барбарой. Я знаю о роде вашей работы и понимаю, что у вас все время расписано на месяцы вперед, но старайтесь видеться с дочерью как можно чаще. Она очень впечатлительная девушка, и не исключено, что кризис повторится. — Барбара очень впечатлительная? Никогда не замечала. — Представьте себе. Она ведь много читала в детстве? — Очень. — Отсюда и впечатлительность. Плохо не это. Барбара не дает выхода своим эмоциям, а копит их в себе. Постепенно создается... так называемая «гремучая смесь». Малейший толчок, и все эти невысказанные волнения, словно взрывчатка, разносят психику. В лучшем случае после этого наступает депрессия. Вам повезло, у Барбары довольно сильная нервная система и психологическая блокировка. В ином варианте вполне возможен невроз, а то и вялотекущая шизофрения. Так что, — Кроуфорд улыбнулся и развел руками, — не пренебрегайте моим советом. Почаще приезжайте к дочери. — Хорошо, — кивнула Джастина. — Я постараюсь уделять ей все свое свободное время. — Вот и отлично. Барбара славная девушка. Берегите ее. — Конечно. Благодарю. Перед самым отъездом в Голливуд — работа есть работа — Джас сказала дочери: — Барбара, милая, только, пожалуйста, не делай глупостей. Успокойся, работай, а там посмотришь. Помни, что мы с папой любим тебя. — Хорошо, мамочка, не переживай. Ты же знаешь, у тебя благоразумная дочь. Они тепло простились, и Джас взяла с дочери обещание, что та будет часто писать ей. А когда самолет поднялся в воздух, Барбара долго провожала его взглядом, а потом вернулась домой и подумала вдруг о том, что надо, в самом деле, нормально жить. А свою любовь к Максу она похоронит где-нибудь глубоко-глубоко в душе, чтобы никогда не вспоминать о ней. Жизнь ее стала понемногу входить в обычное русло. Каждый день она как можно больше времени проводила на работе, изучая дела, ходила в библиотеку, отыскивая там похожие прецеденты, и вскоре боль немного утихла. Однажды, придя в офис, она увидела там молодого человека, который учился с ней на курсе. Звали его Гарри Симпсон. Он был так же, как и она, одним из лучших учеников в их выпуске, и ему прочили большое будущее на юридическом поприще. — Привет, Барбара, — воскликнул он. — Вот уж не ожидал тебя здесь встретить. Рад тебя видеть. Ты здесь работаешь? — Да, я-то здесь работаю. А вот ты что здесь делаешь? Ведь все говорили, что ты будешь возглавлять юридический отдел в фирме своего отца на Уолл-стрит. — Да, отец хотел взять меня к себе, поскольку даже он признает, что, когда я поднаберусь немного практического опыта, из меня получится классный юрист. Но ты же меня знаешь. Я ни за что в жизни не согласился бы работать на отца. Потом все будут говорить, что именно благодаря родственным связям я сделал себе карьеру. Так что я решил начать в какой-нибудь другой, не очень известной фирме. Одним словом, с сегодняшнего дня я буду здесь работать. Гарри нравился Барбаре. Это был очень целеустремленный, умный и воспитанный человек. Когда-то в университете он даже пытался ухаживать за ней. И даже как-то раз признался в любви. Но девушка лишь улыбалась в ответ. Тогда у нее уже был Макс, и она не могла представить рядом с собой кого-то другого. Но относилась она к Гарри очень хорошо. Он был, на самом деле, прекрасным парнем. Сейчас Барбара обрадовалась тому, что рядом с ней теперь будет хоть один человек, которого она достаточно долго знает. Нельзя сказать, что к ней плохо относились в фирме, однако здесь во главу угла ставилась карьера, а следовательно, культивировались сугубо деловые отношения. Гарри, хотя он никогда и не был ее близким другом, все-таки мог поговорить не только о юридических аспектах той или иной проблемы. С ним можно было поболтать и о литературе, и о кино, и о новом мюзикле Ллойда Уэббера, и обсудить кое-какие житейские дела. Нет, с ним Барбаре определенно повезло. Каждый день они встречались на работе, и отношения между ними установились самые дружеские. Гарри несколько раз приглашал ее в ресторан. Пару раз они ездили вместе гулять. И девушка понемногу стала возвращаться к жизни. Никаких посягательств на нее со стороны Гарри не было. Он вел себя очень корректно и тактично, ничем не проявляя своих давних чувств. Молодой человек вообще старался по возможности не касаться личных аспектов жизни Барбары, считая, что не имеет на это никаких моральных прав. Он слишком хорошо помнил о Максе. Однажды, когда они возвращались после очередного ужина в ресторане по авеню Америка, весело болтая о новомодной бродвейской премьере, молодой человек вдруг замолчал, а потом спросил ее: — Барбара, что с тобой здесь произошло? Ты стала совсем не такая, как раньше. — А что, для тебя это имеет какое-то значение? Какая тебе-то разница? — Ну, я смотрю, ты ни с кем, кроме меня не общаешься. И если мы не идем куда-нибудь вместе, то ты сидишь в одиночестве дома. Возможно, здесь это в порядке вещей. Или руководство фирмы контролирует личную жизнь своих сотрудников? — Нет, — покачала головой девушка. — Тогда в чем же дело? Ты — один из перспективнейших юристов отдела, и все говорят о том, что тебя ждет отличное будущее в области юриспруденции. На «синий чулок» ты, вроде бы, тоже ке похожа. Что происходит? — Да, возникли у меня здесь кое-какие проблемы. — Барбара, ты помнишь, о чем я когда-то говорил тебе? — Господи, ну не надо все портить, Гарри! — Будь что будет, но я повторю то, что сказал тогда. Я все так же, по-прежнему, люблю тебя. Ты знаешь, что мои чувства проверены годами. Я хочу просить тебя еще раз: выходи за меня замуж. Тебе будет хорошо со мной. Я сделаю все, чтобы ты ни в чем не нуждалась и чтобы ничто не омрачало твою жизнь. — Ну вот, а все складывалось так хорошо... — сказала она. — Останови машину. — Но, Барбара! — взмолился Гарри. — Я вовсе не хотел тебя обидеть! Не уходи! — Да нет, Гарри. Ты не так меня понял, — улыбнулась Барбара. — Просто, если ты сам не заметил, мы уже приехали. Вон мой дом. Пока! Увидимся завтра. Не говоря больше ни слова, девушка выскочила из машины и скрылась в дверях своего дома. Гарри, несчастный, неподвижно сидел за рулем своего «датсуна» еще некоторое время, наблюдая за тем, как у нее в окнах зажигается свет. А потом медленно поехал домой. Барбара, зайдя в квартиру, захлопнула дверь и, устало прислонившись к ней спиной, заплакала. Воспоминания вновь нахлынули на нее неприятной волной. Однако вскоре она успокоилась и всерьез подумала о том, что Макс — это, конечно, замечательно, и она, конечно же, любит его. Но что же, ей теперь на всю оставшуюся жизнь зарыться в работе и сидеть в полном одиночестве? Как сказал Гарри? «На “синий чулок” ты не похожа...» Гарри любит ее, он постоянно рядом. Но... вдруг это случится и во второй раз? Уверена ли она в его чувствах? Ну хотя бы любит ли она его? Что для нее Гарри? Не более, чем университетский приятель, наверное, неплохой и по-своему привлекательный парень, однако никаких особых чувств она к нему не испытывает. Хотя, может быть, это даже и к лучшему? Не так больно терять человека, которого не любишь... Но раз она его не любит, стоит ли выходить замуж? Она еще долго так размышляла и, уже лежа в постели, практически погрузившись в сон, когда сновидения вплотную подступили к ней, окутав сознание искрящейся дымкой, девушка вдруг решила, что завтра она даст свое согласие выйти за него замуж.

*

Гарри был просто не в себе от счастья и тут же, взяв несколько свободных дней, бросился устраивать будущую свадьбу и готовить костюмы. И он, и Барбара сошлись во мнении, что нечего устраивать из этого события гигантского празднества. Они лишь отправили телеграммы своим родителям, в которых сообщали, что решили пожениться. Барбара, не без помощи Гарри, подобрала себе весьма скромное свадебное платье. Его родители вовсю рассылали приглашения и готовили свой особняк в Нью-Йорке к предстоящему торжеству. Узнав об этом, Гарри засмеялся, сказав, что родители — в особенности его отец — люди довольно старомодные, и у них свои взгляды на такие вещи. Конечно, не стоит идти у них на поводу, однако нужно постараться придумать какой-то корректный повод для отказа от поездки в Нью-Йорк, иначе отец, да и его знакомые, а среди них немало очень влиятельных людей, играющих немаловажную роль в жизни страны, могут не понять молодых. Естественно, ничего страшного в этом не будет, но не стоит прежде времени жечь за собой мосты, ведь так? Барбара согласилась с ним. Молодые люди проводили все время вместе, практически ни на минуту не расставаясь. Барбара уже очень редко вспоминала Макса, но если уж он прокрадывался в ее мысли, то в сознании ее вспыхивала боль и горечь утраты. Девушка торопливо прогоняла эти мысли прочь, постоянно внушая себе, что все делает правильно, что Макс для нее навсегда потерян. Барбара не только ненавидела его, но, к своему собственному удивлению, ужасно ревновала к той незнакомой женщине, которая носила его ребенка. И ревность эта затмевала все остальные чувства. От Макса за это время пришло несколько писем. Однако Барбара отправляла их назад, даже не распечатывая. Сейчас ее жизнь совершенно переменилась. Она была полна радости и развлечений. Гарри неотступно следовал за ней, следил влюбленным взглядом, ловил каждый ее жест, чтобы выполнить любое пожелание своей возлюбленной. Он предложил ей навсегда бросить работу. — Если, конечно, ты сама этого хочешь, дорогая, — сказал ей Гарри. — Но тебе, действительно, нет смысла работать. Мы достаточно обеспечены. Я смогу зарабатывать столько, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Но Барбара возмущенно отказалась. — Я же не какая-нибудь немощная старуха. И потом, ты что же, хочешь запереть меня в четырех стенах, чтобы я кроме кухни ничего не видела? — она засмеялась. — Учти, я неплохой юрист и сумею отстаивать свои права в суде. — Даже в мыслях подобного не было, милая. Извини. Больше они к этой идее не возвращались. До свадьбы оставалась ровно неделя. На работе им, поздравив от имени руководства фирмы, предоставили двухнедельный отпуск по такому торжественному случаю. — Барбара, может быть, ты хочешь поехать куда-нибудь, развлечься? Ведь у нас впереди целых две недели великолепного ничегонедела- нья. Представляешь?! Никаких дел, судов, клерков. Здорово, верно? Куда бы ты хотела поехать? — Я давно мечтала съездить поиграть в Монте-Карло. Но всегда думала, что для меня это непозволительная роскошь. — Конечно, любимая, мы едем туда. Отель «Эскалибур»! Собирайся, я закажу билеты на завтра. Свадьба обещала быть громкой, и вокруг них постоянно кружили журналисты. В заметках светской хроники они называли Барбару классически красивой, писали, что она грациозна и держится, как профессиональная манекенщица. В своих шикарных туалетах, которые чуть ли не ежедневно дарил ей Гарри, эта женщина уже едва ли напоминала ту несчастную девушку, потерявшую все самое для нее дорогое из-за безрассудной любви. Барбара была ошеломляюще красива, причем красотой зрелой, уверенной в себе женщины. Но за тщательно отделанным фасадом она надежно скрывала свою незащищенность, и все благоговели перед ней, включая и Гарри. Она была, как тростинка, и Гарри часто удивлялся, как же ей удается сохранять такую фигуру, не прибегая к изнурительным диетам. — Чтобы хорошо одеваться, нужно быть худой. Ты же знаешь, как я люблю красиво одеваться? — Да, милая. Ты теперь будешь не просто красиво, а роскошно одеваться. — Прости, дорогой, но если ты будешь продолжать так шиковать, от твоей зарплаты юриста ничего не останется через три дня. — Пусть тебя не волнует эта проблема, милая. У меня есть кое-какие сбережения. — Ты же сказал, что не хочешь обращаться за помощью к своему отцу? Гарри улыбнулся: — Не волнуйся, отец здесь ни при чем. У меня есть свои, личные сбережения. — Вот как? Барбара впервые слышала об этом. — Свадебный подарок тебе, милая, — засмеялся Гарри. — Потерпи неделю, и все узнаешь.

*

В Монте-Карло они, как и планировали, остановились в «Эскалибуре», шикарном отеле, стилизованном под английские замки. Цены за номера здесь были очень высоки, один день проживания исчислялся едва ли не месячным жалованьем Барбары. Однако на все ее вопросы Гарри отвечал лишь загадочной улыбкой. Целыми днями они просиживали в казино, испытывая судьбу на рулетке и «одноруких бандитах». Больше всех, разумеется, везло казино. Вечера заканчивались в шикарных ресторанах, меню которых занимало не меньше полутора десятков страниц и насчитывало до двух сотен блюд. Это была восхитительная неделя. Утром Барбара и Гарри шли в бассейн, затем завтракали и возвращались к крутящемуся колесу и щелкающему между черно-красными лунками никелированному шарику. — Скорее всего, ты проиграешь много, а выиграть ничего не выиграешь. Но, может быть, тебе повезет, дорогая, и тогда ты выиграешь такую сумму, что озолотишь нас, обеспечишь на всю оставшуюся жизнь, — смеялся Гарри, когда Барбара, затаив дыхание, ставила горку пластиковых «чипов» на очередной номер. Она лишь смеялась в ответ и продолжала с каким-то диким азартом просаживать деньги. Несколько раз за это время ей даже удалось выиграть, правда, не много, но зато она была очень довольна. Это лишь подстегивало ее решимость. И вот накануне отъезда в Нью-Йорк, за два дня до свадьбы, на которую уже со всей страны съехались приглашенные, они отправились иг

рать в «Золотой век». Это был последний вечер, и Гарри, весело подмигнув ей, сообщил:

— Сегодня играем по-настоящему. Неизвестно, когда у нас будет время выбраться сюда еще раз. Барбара сразу же села за рулетку, и в этот вечер ей улыбнулась удача. Правда, улыбка эта была довольно скромной, однако все же несколько более широкой, чем в предыдущие дни. Несколько раз поставив фишки на число, девушка выиграла шесть с половиной тысяч долларов, получив огромное удовольствие и разгоревшись в еще большем азарте. И вдруг ее обжег чей-то нетерпеливый взгляд. Подняв глаза, Барбара остолбенела. На другом конце стола, напротив нее, скрестив руки на груди и глядя ей прямо в лицо, стоял Макс. Сердце Барбары учащенно забилось, дыхание перехватило. На нее вдруг нахлынули воспоминания о проведенных с Максом прекрасных днях и часах. Она лихорадочно застегнула свою сумочку, убрав в нее деньги, и, не задерживаясь у стола, быстро пошла прочь. «Боже мой, что со мной происходит? Ведь я же дала себе слово не думать о нем. Но разве можно не думать, когда он находится так близко?» Как назло она никак не могла найти Гарри. Он канул в бесконечных игорных лабиринтах казино. И пока она шарила беспомощным взглядом по залу, пытаясь разыскать его, Макс догнал ее и схватил за локоть. — Барбара, милая, подожди, — он широко, словно ничего не случилось, улыбнулся. Она попыталась вырваться, но без большого энтузиазма. — Что тебе нужно от меня, Макс? — Барбара, почему ты не отвечала на мои письма? — Макс, прекрати, — тихим шепотом сказала она. — Оставь меня. Ты же, наверняка, знаешь, через два дня у меня свадьба, и мой будущий муж находится сейчас где-то рядом. Быть может, он даже видит нас. — Ну и что? Тебя это очень волнует? Неужели твои чувства ко мне так быстро угасли? — Мои чувства? Ты говоришь о моих чувствах? Но ведь это ты оставил меня из-за какой- то другой женщины. Бросил, заставив мучиться в одиночестве. — Я столько порогов обил, чтобы найти тебя, и так ты меня встречаешь. Я приехал сказать тебе, что оставил ту женщину, потому что никак не мог забыть тебя. Я пожертвовал всем ради тебя, и это едва не стоило мне сперва свободы, а потом и жизни! Я неоднократно писал об этом в своих письмах, но они нераспечатанными возвращались ко мне. Барбара, милая, пойдем ко мне. Я снял номер в отеле неподалеку. — Но я не могу, кругом журналисты, и Гарри где-то рядом. Что он подумает, когда не найдет меня? — Плюнь на это, милая, пойдем со мной.

*

Занавеси в старомодном номере, снятом Максом, были опущены для полного уединения. Макс стоял на коленях перед огромным камином, а Барбара внимательно следила за ним. Их разделял золотистый пушистый ковер, зеркала, хрустальные светильники, хромированная мебель. Этот номер с ошеломляющими видами из окон был просто мечтой. В воздухе витал густой аромат свежесваренного кофе. Чашка Макса стояла на камине, а свою Барбара держала в дрожащих руках. И ей, и ему стоило огромных усилий сдерживать вновь нахлынувшие на них чувства. Любовь в его взгляде заставила ее сердце пуститься вскачь. Девушка вспомнила его страстные поцелуи. — Барбара, я хочу, чтобы ты осталась со мной. — Но ты знаешь, что это несерьезно. Послезавтра у меня свадьба. — Тем более, тебе нужно действовать решительно, пока ты не вышла замуж за нелюбимого человека, — сказал он. Душу и мозг ее пронзило страдание. — Я выхожу замуж за Гарри и не вижу смысла ворошить прошлое, — голос ее дрожал, а плечи тряслись. По лицу девушки внезапно, помимо воли, потекли слезы. Она вытерла их тыльной стороной ладони и вдруг почувствовала, как сильная рука Макса схватила ее и притянула к себе. Макс повернул Барбару к себе лицом, и сквозь слезы она увидела, что в его живых глазах пламенеет страстное чувство. — Барбара, любимая... — он сильнее прижал ее к себе. — Я вовсе не хотел доводить тебя до слез. Барбара понимала, что ей нужно вырваться из его рук, но эти объятия приятно успокаивали, и она прижалась к нему и горечь прошедших лет хлынула изнутри обильным потоком. Девушка плакала навзрыд. Он положил ее голову себе на грудь, утешая, нежно гладя густые волнистые волосы. — Ты должна вернуться ко мне. — Но ты же знаешь, что я никогда не смогу сделать этого! — воскликнула она. Промелькнувшая в его глазах боль остановила ее. Барбара почувствовала удушье. Он неотрывно смотрел ей в глаза. — То, что было между нами, умерло, — сказала она. — Мы своими руками уничтожили свою любовь. Девушка бросила на Макса отчаянный взгляд. Неужели он не понял до сих пор, как тогда обидел ее? И одно только его присутствие причиняло ей сильную боль. — Я не могу вернуться! — в последней отчаянной попытке произнесла Барбара. — У меня карьера. Это жизнь моя и Гарри. Я многим обязана ему. Ведь он помог мне выстоять в самые трудные в моей жизни минуты. Дело здесь не только в тебе. Ведь я должна бросить Гарри, чтобы уехать с тобой. А он был так добр. И пойми, даже вернувшись к тебе, я все равно буду страдать из-за того, как ты обошелся со мной. И вместе мы будем лишь мучить друг друга. — А почему ты так в этом уверена? — его низкий голос дрожал. Если бы она не была так сильно расстроена, то увидела бы, что скрывается за его напряженными чертами. Взглядом он нежно ощупывал ее тело, в нем была такая всепоглощающая сила, что у девушки перехватило дыхание. — Я так хочу тебя, Барбара, — произнес он хриплым голосом. — А я нет! — закричала она в отчаянии, боясь поднять на него взгляд. — Ты ошибаешься. И я докажу тебе это. — Я не хочу снова любить тебя. Можешь ты это понять?! Ты — прошлое. Для тебя в моей жизни не осталось места. — А я не могу забыть, что ты была моей. Ни одна другая женщина не была мне так желанна,как ты. И чаще всего я вспоминал, как все это было между нами в первый раз. Ты была со мной все это время, будь оно проклято. Говоря это, он медленно приближался к ней. А она стояла, не в силах пошевелиться, словно загипнотизированная его взглядом. — Ну не надо! — взмолилась она. — Пожалуйста, прошу тебя, Макс. Я позову на помощь! Сюда придет полиция! Когда он приблизился вплотную и попытался поцеловать ее, Барбара начала было сопротивляться, но в тот момент, когда его губы нашли ее губы и он впился в них страстным поцелуем, все чувства и силы оставили ее. Барбара словно провалилась в полузабытье и перестала ощущать что-либо, кроме наслаждения от его страстных и любящих ласк. В голове девушки не осталось даже мысли о том, что где-то, наверное, сбившись с ног, ее разыскивает Гарри. Когда они, наконец, одновременно достигли пика наслаждения, оба, тяжело дыша, откинулись на спину, чтобы немного перевести дыхание. От огня, полыхающего в камине, в комнате было очень тепло, а мягкая шелковистость ковра убаюкивала, и Барбара, уставшая и счастливая от обретенного вновь счастья, погрузилась в сладкий неглубокий сон. Когда она проснулась, то увидела, что Макс уже полностью одет и сидит в мягком кресле, попивая ликер и дожидаясь, когда же она придет в себя. — А я уже начал волноваться, что мы опоздаем на самолет. Даже хотел будить тебя, — он засмеялся. Барбара быстро поднялась, приняла душ и оделась. И уже через несколько минут они мчались в такси в аэропорт, пытаясь не опоздать на самолет, отправляющийся в Штаты. Когда самолет уже поднялся в воздух, Барбара вспомнила о Гарри. Какой же это будет для него удар. Ведь его невеста сбежала практически из-под венца. Подумала она и о том, как отреагируют на все это его родители. Ведь в Нью- Йорк уже съехались гости не только из всех уголков Америки, но даже из других стран. Для них это будет настоящий позор. Но эти мысли так же мгновенно пропали. Сейчас она была так счастлива оттого, что снова, наконец, с Максом, что ни о чем другом просто думать не могла. Наверное, потом этот поступок будет мучить ее. Возможно, даже сильнее, чем она думает, но девушка все это время носила в себе сокровенную мечту о том, чтобы вернуть все, и теперь, не глядя, кинулась в омут, разом простив возлюбленному все, что ей довелось пережить по его вине. Она ненавидела Макса, но это чувство было лишь трансформацией бесплотной любви в некую более уместную эмоцию. Разум девушки подсознательно оберегал ее от слишком сильных нервных потрясений. И все же Барбару мучили угрызения совести.