Не возжелай мне зла
Шрифт:
Я молю Господа послать такие сны и матери Тесс, чтобы та хоть ночью могла успокоиться, потому что реальность поистине невыносима. У человека всего четырнадцать лицевых костей, они не способны выдержать такой удар. Косточки Тесс раздробились на такое количество осколков, что от лица ничего не осталось. Лишенное каркаса, который держит на себе мышцы, лицо ее расплылось в бесформенный блин, сплошной синяк, и узнать в нем Тесс стало невозможно.
Смерть ее кажется бессмыслицей, полной цинизма. Первые два дня я непрерывно мучилась вопросом: почему? Почему она не хотела жить? Почему она это сделала, ведь знала же, что пистолет ненастоящий? В тот день никто не должен был умереть, тем более Тесс, которая не имела никакого отношения к страшной вендетте, объявленной мне Кирсти.
А
Единственным просветом в этой мрачной истории оказался дневник Тесс: в нем она подробно описала, как Кирсти ее запугивала, с указанием дат и точного времени, что та говорила ей в каждом случае, что требовала и что предпринимала. Эти записи оказали следствию поистине бесценную услугу в деле против Кирсти.
На похоронах Тесс провожали не менее двухсот человек. С родителями в церковь пришли и ее сестры. Они очень похожи на Тесс, только спинки держат прямее, да и сами стройнее и красивее. Их одели в опрятные черные пиджачные костюмчики с юбочкой и черные же шелковые рубашечки. Хорошенькие, смотрелись стильно. С окружающими вели себя сдержанно, чувств своих не демонстрировали. В отличие от родителей, наряженных кое-как и будто наспех. На их лицах застыло потрясение, словно они только что чудом избежали страшной опасности. Затянувшееся состояние шока пройдет, и вот тогда они осознают весь ужас случившегося, на них нахлынет настоящее горе. Все в этом мире станет болезненным напоминанием о том, что дочери с ними больше нет. Абсолютно все: магазины, уборка дома, езда на автомобиле, горящий экран телевизора, погасший экран телевизора, накрытый обеденный стол, вращающийся барабан стиральной машины, желтые листья, падающие с осенних деревьев.
Когда я думаю о них, сердце мое сжимается от боли. Но вместе с болью я ощущаю раздражение. Я злюсь и на себя, и на всех тех взрослых, кто был рядом с Тесс и не заметил, насколько серьезно ее душевное смятение. Злюсь на мир, где возможно столь легкомысленное отношение к ближнему.
Но больше всего я злюсь на Кирсти: эта поганка упрямо, настойчиво и сознательно разрушала жизнь другого человека, совсем еще девочки.
До суда Кирсти сидит в женской тюрьме Глазго, расположенной неподалеку от города. Благодаря свидетельствам, оставленным Тесс и подтвержденным другими девочками из школы, ей предъявлено обвинение в преднамеренном убийстве и в преступной неосторожности. Кроме того, она обвиняется в покушении на жизнь Робби и во взломе и проникновении в наш дом. Ее защитник заявляет, что некоторые улики против нее несостоятельны, но Шон не сомневается, что у нас есть все шансы обосновать и доказать все четыре эпизода.
— Ей дадут самое малое шесть или семь лет, — говорит он.
— Это значит, она выйдет через четыре года.
— Может, пять. Но, если честно, Лив, думаю, судья учтет ее грандиозные планы, энтузиазм при их осуществлении и вынесет приговор с рекомендацией к отсидке полного срока.
После похорон Тесс я сразу выхожу на работу. Все держатся со мной благожелательно и сочувственно, кроме Лейлы. Она категорично заявляет, что ни за что меня не простит. Я должна была рассказать все ей, и тогда ее сын не оказался бы в смертельной опасности. Я понимаю, ей больно, и смиренно принимаю ее гнев, хотя время от времени делаю попытки попросить прощения и не теряю надежды, что мы рано или поздно помиримся.
Проходит всего неделя, она является ко мне в кабинет и плотно закрывает за собой дверь.
— Ладно, проехали. Я все забыла. Считай, что ничего не было. Но если ты еще когда-нибудь… — Она умолкает. Опустив голову, расправляет юбку и глубоко вздыхает. — Все-все, хватит, все прошло.
У нас с Шоном завязываются отношения. Правда, не сразу. Сначала он ходит вокруг меня как бы на цыпочках, старается не очень навязываться. Я же теперь отношусь к этому гораздо спокойнее и серьезнее, мне трудно оправиться от всего, что с нами произошло, особенно от потрясения, испытанного на мосту. Слава богу, с Робби и Марком ничего не случилось. Конечно, им тоже досталось, пережили небось немало, но уже через недельку пришли в норму. А вот для меня смерть Тесс надолго остается воплощением ужаса и стыда. Мы с Шоном часто говорим об этом, и я вижу, что и у него есть свои тараканы, от которых лучше избавиться. Он тоже был свидетелем ее гибели, ему тоже хочется вернуть эти последние несколько минут и все исправить.
— Как я сразу не понял, что пистолет ненастоящий?! — повторяет он. — Можно было успеть, и Тесс бы не упала.
— Да как тут поймешь? Он ведь был совсем как настоящий.
— Ну да, и размер, и вес, да и все остальное — точная копия пистолета системы «Глок», — качает он головой. — Но все же…
Из центра реабилитации я ухожу, не знаю, правда, надолго ли. Последняя статья в «Эдинбургском курьере» не повредила его репутации, финансирование продолжается, как и прежде, и наш счет в банке не пустеет. Просто теперь мне хочется вечера проводить с детьми. Лорен меня простила, вернулась домой и восстановила свой альбом с газетными вырезками.
— У папы мне как-то неуютно, — призналась она. — Эрика добрая, конечно, и все такое, но с нашим домом никакого сравнения, тут все-таки ты и Робби.
Шон тоже приходит к нам по вечерам, как минимум три раза в неделю.
— Должен же я на ком-то совершенствовать свое кулинарное искусство, — говорит он, неизменно являясь с овощами со своего огорода.
Он делает салат из свеклы с острым соусом из малинового уксуса, пюре из сладкого картофеля, пирог с начинкой из лука-порея и сыра. Готовит с любовью и основательно, так вкусно, что за уши не оттащишь, я всегда чувствую себя избалованной девчонкой.
Детям эти визиты нравятся теперь почти так же, как мне, а Шон, готовя, всегда учитывает их вкусы. Робби говорит, что он «крутой мужик», а Лорен, что «с ним легко, и в жизни не ела такого вкусного куриного салата». Для меня общение с Шоном — самое настоящее откровение. Оказывается, он человек гораздо более тонкий и чуткий, чем я думала. Причем чуткий не сам по себе, а к людям, к миру вообще. В одном из самых бедных районов на окраине города он организовал подростковый клуб. Заинтересовал мальчишек футболом, вскопал там грядки, развел огород. Обучает своих добровольных помощников, нацеливая их на будущую профессию. Человек прямой и открытый, но при этом не узколобый и не зануда. Впрочем, когда я познакомилась с его дочерьми, Эйлсой и Сьюзи, Эйлса сразу без обиняков заявила: «Папа со своим огородом бывает таким занудой. Во обще-то, он не зануда, вы не думайте, так-то он у нас хороший… Не бросайте его, ладно?»
— Да я и не считаю его занудой, — отвечаю я, улыбаясь ее искренности и прямоте. — Я же люблю его.
— Правда? — Рот до ушей, бросается мне на шею, целует в щеку. — Я знала, что он когда-нибудь встретит хорошего человека! Какая наша мама все-таки дура!
В конце июня в гости является Фил и просит прощения за то, что не сдержался тогда… В общем, когда Лорен куда-то пропала.
— Ты уж извини меня, — говорит он. — Я свинья. Да и когда Сэнди Стюарт умерла… тоже был не прав.
С легкой улыбкой прощаю его, а сама думаю, наверняка это Эрика заставила его покаяться. Но сюрпризы на этом не кончаются.