Не время для одиночек
Шрифт:
Президент шёл в тишине, потому что на самом деле установилась тишина. Хотелось сказать — нарушаемая только звуками природы, которой не было дела до людей… но нет. Тишина была именно полной.
Бахурев прошёл совсем рядом с Колькой. Чудовищно широкоплечий, кривоногий, грудь бочкой, с длиннющими узловатыми руками и широченными ладонями, в которых он бережно нёс тяжёлое хлебное золото… Через всё лицо президента, каменно-напряжённое в неподвижности, шёл старый шрам — чудом уцелевший глаз уехал выше другого, синего и сосредоточенного, надо лбом огромное красное пятно обозначало место, где снесло скальп, часть подбородка была стёсана… Президент выглядел почти монстром. Но Колька сейчас смотрел на него другими глазами. Это был не просто человек, не просто казачий офицер, вознесённый волей уставшего от злости
Бахурев поднялся на верхнюю ступень. Повернулся к людям. И молча вскинул над головой в руках золотой сноп.
— А-а-ах-х!!! — ахнула площадь в каком-то истовом потрясении, и крик покатился дальше по бульвару и окрестностям, не утихая, а словно бы даже усиливаясь.
Колька не сразу понял, что кричит тоже — кричит вместе со всеми, и по щекам у него катятся слёзы.
— Я верю в силу золотых колосьев… — мощно и ровно зазвучал над площадью голос Бахурева.
2.
Сельский торг раскинулся на Бурундайке, на площади два на три с половиной километра. Эта традиция была новой, всего третий раз проводилось такое мероприятие. Ярмарки были и раньше, конечно, и много где — но почти везде либо неорганизованные, либо находившиеся под жёстким контролем местных чиновников и "деловых людей". Получалась дикая ситуация — за исключением земель казачьих станиц и агрокомпаний, использовавших на своих плантациях фактически рабский труд, в не очень-то населённой и богатой плодородными почвами республике сельским хозяйством практически никто не занимался, десятки и даже сотни тысяч людей были выдавлены в города, где пополняли ряды полунищих и нищих настоящих — а агрохолдинги беззастенчиво задирали цены, при этом поставляя на рынок далеко не самые качественные продукты и одновременно хищнически вырабатывая земли.
С приходом к власти Бахурева всё поменялось. Множество желающих "жить своими руками" получили в аренду земли национализированных холдингов или просто пустовавшие. Несмотря на мрачные прогнозы, которые делались нередко и вроде бы вполне обоснованно, количество сельхозпродуктов в республике не упало, а вот цена на них — упала вместе с поднявшимся качеством, что сразу отодвинуло проблему недоедания; а ведь до Бахурева до 27 % жителей страны недоедали, 12 % — голодали. Правда, для этого пришлось вводить планирование госзакупок. Но результаты были буквально великолепны.
Большинство хозяев объединялись в кооперативы — так было легче и спокойней. Но многие — особенно те, кто любил экспериментировать или занимался чем-то экзотическим — хозяйствовали в одиночку. И тут, на торгу, были представлены практически все и практически всё. На "представительство" не скупились, зная, что так или иначе удастся сбыть всё привезённое, почти все торговавшие старались привлечь внимание покупателей, кто чем мог — от дармового угощения и практически смешных цен на мелкий опт до самодеятельных театриков-зазывал и серьёзных семинаров по обмену опытом "для начинающих". Если же учесть, что тут же сразу несколько десятков разных коллективов уже начали праздновать вторую — весёлую — часть Дня Жатвы, то можно себе было представить, какой стоял шум.
Но это был радостный шум, и Колька не спешил покидать торг, хотя на стадионе скоро должен был начаться концерт и там его ждала Элли. В прошлом году он на торгу, естественно, не был, в позапрошлом — тоже не получилось прийти. Ему хотелось купить и то, и сё, и он постоянно себя одёргивал, напоминая, что не стоит занимать руки. Однако, не смог пройти мимо небольшой палатки с вывеской —
ХУТОР "ДРУЖБА"
ХОЗЯЙСТВО ГУЛЯЕВЫХ
(опытная сельхозплощадка пионерского отряда им. Радия Погодина)
Рослый, коротко стриженый парень с галстуком под широко распахнутым воротником рабочей рубашки что-то объяснял нескольким покупателям, то и дело указывая на ряды жестяных и стеклянных банок с яркими наклейками, опоясанными тем же названием, что и на вывеске. Это были консервы, причём достаточно разнообразные и, как понял Колька, предназначенные для
Тут же в палатке хозяйничали весёлая женщина и похожая на неё девчонка помладше Кольки. Они ловко набивали тестяные кулёчки смесью из грибов, овощей, рубленого мяса — и обжаривали их в кипящем на открытом огне масле, где эти кулёчки подпрыгивали, толкались, крутились и кувыркались, на глазах становясь золотистыми. Колька не смог удержаться, купил один и сам не заметил, как съел, обжигаясь и громко втягивая воздух ртом — настолько был вкусным пирожок. Пока ел — вспомнилось, откуда ему знакомо название отряда и, воспользовавшись тем, что парень перестал говорить с покупателями, а новые ещё не подошли, спросил его:
— А Третьяков не здесь? Ну, Денис?
— Не, — парень не удивился. — Они Володьку поехали провожать… ну, брата денисова. А ты наших знаешь, что ли? Или только Дениса? Он у нас знаменитость, — в голосе была искренняя гордость.
— Немного знаю того же Володьку, — признался Колька, и парень протянул ему руку:
— Мишка. Гуляев.
— В… Колька, Стрелков, — Колька ответил пожатием и кивнул на вывеску: — Отца хозяйство?
— Почему, моё, — не удивился Мишка. — Отца у меня нет… в шахте погиб. А это мы сперва затеялись — я, мама, брат младший и сёстры, брат и вторая сестра дома остались… А потом наши устроили у нас на хуторе опытное хозяйство. Хочешь — купи, что осталось, — парень подмигнул. — Это правда остатки, — он кивнул на консервы, — почти всё под заказ ушло.
— Я консервами за прошлый год по уши наелся, — признался Колька. — Пирожок ещё один куплю. — Грибы древесные?
— Надо же, догадался? — Мишка уважительно посмотрел на Кольку. — Тогда бесплатно бери.
— Не откажусь, — Колька подумал и, принимая пирожок из рук улыбающейся женщины, добавил: — Слушай, ты ведь радио "Наш дом" слушаешь? — Мишка кивнул. — Хочешь — о твоём хозяйстве расскажем.
— А ты оттуда, что ли?
— Ну да… телефон запиши, позвонишь, когда соберёшься.
Мишка кивнул и тут же достал блокнот с карандашом…
…Почему-то после разговора у палатки настроение у Кольки стало совсем хорошим. Он даже пожалел, что не взял с собой гитару — пели тут во многих местах, можно было бы или присоединиться, или просто самому спеть… хотя — куда её потом-то денешь? В смысле, гитару… Поэтому Колька решил ни о чём не жалеть, а просто шёл себе и шёл неспешно через весёлый праздничный шум, улыбался и чувствовал себя просто здорово.
Он рос в министерском интернате, и, хотя убегал не раз и вообще числился — если не по учёбе — не на хорошем счету, интернат всё-таки не был похож на большинство "детских казённых заведений" Семиречья — там не было открытого воровства персонала и издевательств над воспитанниками, не было недоедания и нищенского быта. Но тем не менее, не было там и… ну, не было чего-то такого, что… нет, Колька не мог объяснить. Что-то стало меняться лишь вскоре после смерти родителей, когда министерство заключило партнёрский договор с имперцами. Но Колька тогда не очень замечал эти перемены, в интернате ему было душно и тошно, и после очередного побега и возвращения он, десятилетний, решил, если уж не получается убежать, уйти из этого заведения законным путём. Над ним удивлённо смеялись, но он за два с небольшим года закончил программу школы, списался с сестрой и покинул интернатские стены, унося с собой отвращение к "коллективизму". Как ему казалось — неистребимое. А сейчас он задумался. Ведь ему тогда столько помогали ребята — не интернатские, пионеры, с которыми он познакомился во время одного из первых побегов. Без славкиной помощи он вообще вряд ли смог бы так "пролететь" программу. А он… когда Стоп предложил ему вступить вместе с ним и с Ларкой в отряд — он отказался и посмеялся.
А на самом деле… на самом деле испугался. Испугался, что опять придётся быть частичкой чего-то. И упрямо отпихивал от себя мысль, что можно быть частичкой очень разных вещей. Насмешничал, бравировал тем, что у него — сильного, умного, ловкого, бесстрашного — столько получается и в одиночку, а главное — он ничем не связан, никому не обязан и ни перед кем не отчитывается…
…Ну и что, Ветерок? Смог бы ты организовать в одиночку вот этот торг? Сделать так, чтобы людям было, что предложить, было, на что предложенное купить, чтобы они, наконец, просто-напросто не побоялись приехать сюда?