Не время для шуток
Шрифт:
В кухню вошла галкинская мамаша. Серега глянул на нее и поморщился.
– Мать, без тебя справимся.
Женщина никак не отреагировала на эту грубость. Она внимательно смотрела на Олесю. Маканина встретилась с ней взглядами и на секунду выпала из реальности.
Мать Галкина была на удивление красивой! Эту красоту невозможно было описать. Нос, губы, тонкий овал лица, завитушки волос… Все вместе производило сногсшибательное впечатление. Теперь было понятно, в кого у Галкина этот отзвук внешней красоты – в мать.
– Сережа, перенеси все-таки аквариум в комнату. – Женщина забрала у Галкина упаковку с чайными пакетиками, с которой тот бился уже некоторое время – никак не мог снять прозрачную упаковку. – Это Васин зверь, вот и поставь его Васе на стол.
Догадавшись, что говорят о нем, зверек вылез из опилок и с опаской посмотрел на сидевших за столом. Был он похож одновременно на всех грызунов сразу. От кролика у него были круглые продолговатые ушки и сильные задние ноги, от суслика – длинный хвост с кисточкой, от хомяка – круглое пушистое тельце, только раз в пять больше.
– Пусть готовится, что его тоже когда-нибудь сожрут. – Галкин вырвал из рук матери открытую коробку, достал два пакетика и бросил их в чашки. Щелкнул, выключаясь, чайник. – Васька! – Мокрая тряпка перелетела через всю кухню и шлепнулась где-то в коридоре. – Не выкинешь этого грызуна, я тебя самого скормлю морским свинкам!
– Я тоже торт хочу, – раздалось в ответ из коридора.
– Набежало дармоедов! Стул тащи!
Серега покопался в мойке, извлек оттуда тарелку и шмякнул в нее очередную порцию торта.
Женщина все еще продолжала стоять около холодильника. Видимо, она привыкла к резкости сына и не обращала на нее внимания.
– Как твой вечер? – спросила мать, складывая руки на груди.
– Обломался мой вечер. – Галкин сел на табуретку и тут же стал на ней раскачиваться. – Мы решили перенести его в нашу кухню.
В недрах квартиры затрезвонил телефон. Призыв его был неубедителен, потому что трубку брать никто не спешил.
– Да! Это Маканина. – Серега ткнул ложкой, с которой только что слизнул кусочек торта, в сторону Олеси. – Я тебе про нее говорил.
– А, Оленька! – обрадовалась мама.
– Олеся, – привычно поправила Маканина.
– Сережа мне рассказывал, как вы в Ленинграде…
Закончить фразу она не успела. В коридор въехал стул, зацепился за стеллаж и застрял. Галкин-младший с громким пыхтением пытался продвинуть его вперед, но только бестолково стучал им о невидимую для него преграду.
Галкин вскочил, оттолкнув табуретку, и ринулся в коридор.
– Да подойти ты к телефону! – крикнул он в недра квартиры, выдергивая стул из засады. – Танюха, подними свой зад.
В полной тишине раздалась прощальная трель, и телефон смолк.
– Абонент недоступен, – отозвалась Танюха, и вслед за ее словами в комнате что-то обвалилось.
– Мать, не стой на пути! – снова прикрикнул на женщину Серега, проходя со стулом из коридора в кухню. Галкинская мамаша отступила к раковине, но из кухни не ушла.
Олеся вертела головой, не понимая, что происходит. Мать Галкина стояла, сложив руки на груди, и спокойно смотрела на сидевших за столом. Шустрый Василий уже пристроился на месте брата и ловко орудовал ложкой в его тарелке. Серега бухнул стул на крошечном пятачке пола между пакетами, кастрюлями и мешком с мусором, дал Василию подзатыльник и придвинул к себе другую тарелку.
– Ну, че, весело у нас? – подмигнул он ошарашенной Олесе, отправляя в рот здоровенный кусок торта. – Это еще тихо! Вот проявится Танюха, тогда заживем.
Словно услышав свое имя, в коридоре возникла Танюха.
– Да заберите вы свой телефон! – крикнула она, кидая в брата телефонной трубкой. Аппарат стукнулся о холодильник и обиженно звякнул.
– Откуда такое имя – Олеся? – Женщина переложила пару тарелок из стопки на столешнице в раковину и посмотрела на Маканину. – Что-то от Куприна…
У Олеси в голове опять произошло небольшое затмение. Она не понимала – что эта красивая спокойная женщина делает в подобном бардаке? Почему на нее все кричат и никто не слышит, что она говорит? Может, она ошиблась дверью и теперь не знает, куда ей деться?
– Да Ольга она! – вылез вперед Серега. – Это она уж так, выпендривается…
– Подожди! – Оставшиеся тарелки со звонким стуком переместились в раковину. На этом уборка, судя по всему, закончилась. – Куда ты все время торопишься? Может, у девушки есть свое мнение…
– Да ладно, – махнул ложкой Галкин. – Это она последние два года ходит со своим мнением, а до этого нормальной была.
– Ну почему же? – Олеся отодвинула от себя расковыренный кусок торта – есть она не могла. – Мне никогда не нравилось мое имя. Вот я и решила стать Олесей. По-моему, красиво.
– Ну, че она заливает! – Серега шарахнул ложкой по тарелке. – Выдумала тоже – красиво! Знаем мы все! У нее родители развелись, вот она в отместку им и поменяла имя. И то не по-настоящему, а понарошку. В журнале она все равно Ольга. Я сам видел.
С Олесей вдруг что-то произошло. Голова закружилась от ярости. Она с трудом сдерживалась, чтобы не запустить в Галкина остатками торта.
– С чего ты взял? – прошептала она, хватаясь за край стола.
– Да ладно! Че тут знать-то? Рассказал кто-то. – Галкин на секунду задумался. – А! Курбаленко твоя, кажется, и рассказала.
Ярость мгновенно сменилась тупой усталостью. Олеся откинулась к стене, с тоской посмотрела на болтавшееся над ее головой белье.
– Курбаленко?
Очень хотелось проснуться. Открыть глаза, повернуться на другой бок, зажмуриться и увидеть какой-нибудь новый – хороший – сон. Но проснуться не получалось.