Не время для вечности
Шрифт:
В сероватой, почти сплошной стене, сотканной из мелкой кладки, под самой крышей было прорублено два окна.
Двор этот был похож на странное место из давно забытых снов. С арки падала косая тень, большая лужа горела солнцем в темных небесах, смешанных с асфальтом.
Поодаль стояла старинная машина, выкрашенная черной матовой краской. На ее капоте красовалась серебристая фигурка животного, делающего целеустремленный прыжок вперед.
Пройдя глубже, он увидел, что прохода дальше нет: пространство упиралось
Внизу на стене был нарисован зеленоватый жираф, низко склоняющийся к дыре в асфальте. На крыше стояли на пьедесталах две большие скульптуры из светлого, желтоватого мрамора. Издалека он не мог хорошо разглядеть их и даже пожалел, что не взял телеобъектив.
Скульптуры изображали неведомых мифических персонажей: кабан, стоящий на задних лапах, подпирающий круглый шар большими клыками, и свирепая львиная голова, посаженная на мускулистое мужское тело.
Прямо перед Ясоном раскинулся небольшой садик из деревьев, которые были одного с ним роста.
Узловатые стволы росли извилисто и замысловато, словно когда-то деревья залихватски танцевали, а теперь застыли, захваченные врасплох.
От растрескавшегося асфальта вглубь садика вела красновато-песчаная тропка, лежавшая поперек зеленого газона.
Было очень тихо.
С другой стороны садика возвышалась высокая стена дома: кривой силуэт ее крыши и два небольших темных окошка наверху напомнили ему, как когда-то давно мама, показывая похожий дом, сказала: 'Представь, что это большой великан', и маленький мальчик удивленно смотрел на громадную шероховатую стену, покрытую рыжим закатным светом.
Тогда ночью ему приснился большой серый великан, который зачем-то притворялся домом.
Прямо посередине садика стояла красивая деревянная беседка с резными боковинами. По размеру она была гораздо выше деревьев.
Ясон зашел внутрь и на коричневом столике с поцарапанной краской увидел книгу: потертая кожаная обложка, посеребренный обрез страничного блока - к ней хотелось прикоснуться.
Он осторожно положил пальцы на обложку, и ему показалось, что сейчас кто-нибудь окрикнет его и попросит не дотрагиваться до ценного антикварного объекта.
Ясон чувствовал, как по пальцам бегут мурашки, но все равно взял книгу в руки. Она была тяжелая, и ему не терпелось открыть и посмотреть, что там внутри.
Вдруг Ясон услышал недовольное рычание и, оглядевшись вокруг, увидел, что в нескольких шагах от него стоит громадный пес, похожий на волка.
Пес зло смотрел желтовато-зелеными глазами и скалил зубы. Серая шерсть на загривке встала дыбом.
Ясон почувствовал, как сердце забилось сильнее, - он с юности относился к собакам с опаской.
Пес открыл пасть и с рычанием бросился на Ясона так быстро, что тот только успел закричать и закрыть руками лицо. В какую-то секунду ему показалось, что на шее пса что-то ярко блеснуло.
В правую руку, чуть повыше запястья, впились острые зубы, и он почувствовал, как брызнула и полилась его теплая кровь. В глазах потемнело.
Ясон потерял сознание.
Иша
'Ищущая' - пожалуй так она могла сказать о себе, если кто-то задал бы вопрос: 'Какая ты на самом деле?'.
Но ее не спрашивали, а она, красивая, смелая и совсем не похожая ни на кого из знакомых, умело разыгрывала разные роли, чтобы спрятать тоску.
Нет, была и еще одна причина. Ей хотелось рассмотреть каждого человека попристальнее, как бы разузнать его: ну-ка, а чего он стоит на самом деле?
Чаще всего Иша обнаруживала лишь напыщенные оболочки, набитые простыми человеческими желаниями.
Извечная жажда славы, денег, секса, легкой жизни и страх разговоров о смерти, о том, что находится за пределами видимого мира, раздражали ее и в мимолетных друзьях, и в старых знакомых.
Даже если кто-то, хватанув отменного виски в дорогом ресторане или же выпив французского винца на облупленной скамейке, с охотой пускался в пламенные рассуждения на жгуче интересующие ее темы о духовности, любви и смерти, то сплетал этот кто-то собственные убеждения со столь разнообразными философиями, что в итоге получалась неудобоваримая каша, которая, может быть, и удовлетворяла ее улыбчивых красноротых и пьяненьких подруг, но Иша твердо про себя клеймила: это не то!
И говорить об этом нужно совсем не так... Не грубо, не уверенно, не так, словно все уже понял, так и не поняв ничего. Однако, как именно правильно, она толком и самой себе не могла бы объяснить. Поэтому просто замолкала и даже уходила, чтобы не слышать эти тревожащие сердце речи.
Жаждущая обрести. Но что же? 'Что ты так упорно ищешь, глупая девочка?' - спрашивала она сама себя.
Смутные ощущения туманной тайной окутывали это горячее, волнующееся сердце.
Слушая шуршащее нежное кипение набегающих на песчаный берег волн и глядя в безумные отблески бесконечно крутящегося стробоскопа, где-то там, в очереди к задымленному бару, 'мне два рэд булла с водкой, пожалста!' и танцуя так, словно в этом танце все самое важное, сокровенное, спрятанное, в круге, образованном полупьяной толпой, Иша чувствовала это желание обрести нечто важное и большее, чем все то, что было 'здесь и сейчас' в ее жизни.
И в такие моменты, когда большая компания сидит за одним столом, гудит, пьет и бренчит, откровенно поговорить решительно не с кем.
И даже когда алкоголь неожиданно околдовал тело, а все движения, слова, порывы кажутся невероятно возвышенными, правильными, единственно истинными.
Сквозь банальность будней и сквозь урегулированное безумие выходных прорывалась эта отчаянная жажда иной жизни.
И теплыми летними вечерами, стоя на балконе пятого этажа в одной только белой маечке и трусиках, вдыхая со всей силой невероятную, надвигающуюся со стороны ночи, свежесть, томительную и нежную, зовущую в сокрытую огнями даль.